Бес в ребро

Бес в ребро

Мне здорово повезло в жизни: много лет назад я поступила в технический вуз и встретила там людей, которые навсегда стали мне дорогими и близкими, – институтскую нашу группу.

Я помню их юными и бесшабашными, потом, помню, у наших «мальчиков» стали обозначаться животики, а «девочки» начали старательно закрашивать появляющуюся седину. Но ничего не изменилось в наших отношениях. Мы по-прежнему дружим, не торопясь, с любовью расспрашиваем друг друга при встрече о делах и обо всех «наших».

Есть у нас и любимая дача. Наш однокурсник Мишка, остряк и балагур, выстроил ее специально для встреч с друзьями.

Дома у него было нехорошо, Я помню, когда Миша женился. Он привел худенькую, быстроглазую девушку, представил ее нам и, раздуваясь от гордости, сказал: «Вот как надо выбирать жену!» По-чти у каждого из нас уже были семьи и свой, часто печальный, опыт супружеской жизни. Тогда мы поверили, что счастливый новобрачный таки может выбирать, но потом частенько посмеивались над его бахвальством.

Словом, дома было нехорошо, и Мишка сбегал на дачу. Мы рады были составить ему компанию и жили тогда, помню, очень весело. Наши «мальчики», многие из которых достигли к тому времени если не чинов, то солидного положения, баловали нас, устраивали сногсшибательные пикники. На даче специально держали потрепанный песенник. Облачившись в демократичные дачные одежды и уютно устроившись вокруг костра, мы чуть не до зари, бывало, орали пионерские песни, распугивая густую ночную тьму и перекрывая вопли лягушек на озере. Хорошее было время!

Но вот нашими «мальчиками» стало овладевать неясное беспокойство. Впрочем, что ж тут неясного: то один, то другой – стали они появляться на даче с юными, непрерывно хохочущими девицами. Нас, однокурсниц, стали находить если не скучными, то какими-то не очень резвыми что ли. Было совершенно очевидно: до их ребер добрался игривый бес. Вот тогда наш Мишенька и женился во второй раз. На одной из самых резвых.

Мы не знали, как и отнестись к этому. Ему сорок, ей – двадцать три. Но не в этом дело. Никто не верил, что этот брак надолго. Миша, несмотря на балагурство и внешнее легкомыслие, на самом деле очень основательный человек. И добрый. И нежный, хотя на первый взгляд кажется грубоватым. Но мы-то знали, какой он, и очень любили его.

Молодая жена выросла в приморском городе. «Понюхала» и больших денег, и больших «радостей». Но красота – страшная сила: белокурые волосы, брови вразлет, тугое тело... Мишка не устоял.

Однако, как говорят, женишься на обаянии, а жить приходится с характером. А характер у Натальи – на любителя. Очень прямой, но резкий и мстительный. К слову, почти всех старых мужниных дружков она извела мгновенно. О подругах и говорить не приходится.

Мы попереживали немножко, но смирились и даже попытались подружиться с Натальей. Это не очень-то получилось, и наша дачная жизнь постепенно сошла на нет. К тому же родился у них очаровательный мальчишечка, светлый, как одуванчик, и шаловливый, как целый выводок щенят. Хватало хлопот молодой семье и без нас.

Кстати, о молодой семье. Любимая шутка Натальи, которую она повторяла без конца, – дергать мужа за рукав где-нибудь в людном месте и капризным голосом канючить: «Папа, купи мороженого!» Мишка страшно тушевался, что-то бормотал, пытался отшутиться и, может быть, впервые в жизни не находил, что сказать. Так они и жили.

А недавно я опять побывала на «нашей» даче. Почуяв приближение осени, как всегда, впала в уныние. Накинулась ностальгия и стала жевать меня беззубым, старушечьим ртом. Я позвонила Мишке и попросилась на дачу. Он с радостью согласился.

И вот мы, две супружеские пары, уселись за стол. Я предвкушала приятную беседу, наполненную теплыми воспоминаниями и пересыпанную блестящими Мишкиными остротами. Но не заладилось.

Мишка был молчалив. Беспокойно поглядывал на жену. А на ту как раз напала словоохотливость. Она много пила. Перемывала косточки нашим ребятам, вспоминая недавнее Мишино прошлое и наливаясь злобой. Она сетовала, что так бездарно загубила свою молодость, выйдя за «старикана», вспоминала, какие отличные у нее были парни. Говорила, что все равно уйдет от этого «козла».

Потом наша компания показалась ей скучной, и она отправилась бродить по дачному поселку, добирать впечатления. «Обычное дело», – сказал Мишка, поймав мой сочувствующий взгляд.

Был поздний вечер. Он покормил своего трехлетнего сынишку, выкупал его, отнес на кровать и прилег рядом с ним. Мы с мужем, подавленные, отправились спать на террасу.

Наталья явилась ночью. Себя она, судя по всему, не помнила. Миша не пустил ее в дом. Кинул старое одеяло на диван во дворе и запер за собой дверь.

Наталья повалилась замертво на диван, где обычно спали собаки.

Мы с мужем все слышали, но не хотелось даже говорить. Лежали молча под бархатным небом, утыканным мириадами звезд, и каждый думал с своем. Мне было безумно жаль моего однокашника. Я знала, что он любит свою непутевую жену и что сердце его разрывается от боли. И ее тоже жаль. Заблудилась, запуталась так, что и не заметила, не почувствовала, как сильные руки подхватили, вытащили из тины, и что солнышко – вот оно, и шелковая трава – гуляй не хочу, и счастье – тоже вот оно, рядышком, крутит своей бестолковой головенкой, сопит, трудолюбиво проковыривая гвоздиком дорогущий резиновый бассейн. Чего еще искать? Куда уходить от этого чуда, от этой радости? Да, видно, не рождает ее беднея душа радости. Ищет, как будто ее можно найти где-то на стороне. Да и счастье, наверное, не может ощущать человек, не научившийся чувствовать хотя бы элементарную благодарность.

Кое-как отбыв наш незадавшийся уикэнд, мы с мужем облегченно вздохнули. Дома, как всегда, навалились дела. Но нет-нет да и встанет перед глазами картина, как Мишка ждет свою загулявшую жену. За окнами темень, камин уже погас. Он лежит, осторожно положив свою курчавую голову на теплый животик засыпающего сына, а в глазах его тлеет невообразимая собачья тоска.