Сборник юмористических рассказов

(Все персонажи данных повествований выдуманы и любое совпадение является случайностью.)

А. Г. Александров – Печёрский – Зауральский.

Самое страшное для человека,

это полное отсутствие юмора!

Козьма Прутков.

Деревенские байки.

Деревня наша Попрошайкино стоит на берегу чистой небольшой и неглубокой речушки Горемычная. Если её зимой по льду переходить часа четыре или пять надо идти не более. Возле берега почти совсем мелко, так метра три, ну местами четыре не больше. Каждый день, нами прожитый в нашем маленьком поселении праздник, раньше была деревня, как деревня, нонче согласно указа главного управителя всей бывшей страны советов, деревенское поселение. Как в былые старорежимные времена старосту избрали, выборы проводили всем нашим большим дружным поселением восемь бабок и три старика. Долго думали и гадали, кого назначать, если Семёна Поликарповича, то этот старый хрыч, слепой на левый глаз и вдобавок глухой. Петра Шалова, ещё хуже склеротик первостатейный и ещё жмот, не когда не даст опохмелиться. Меня Ваньку Гавриловича Плевкова, так все бабки против, возмущаются, мол, буду поборничать. Какие там поборы, весь день-деньской самогон хлещешь, потом утром «Кондратий» так ломает, что стакан ко рту поднести не можется, как мой любимый кот Васька из блюдечка лакаешь. Думали, думали и назначили Агафью Семёновну Жмотину. Бабка ещё хоть куда всего восемьдесят пять лет, порой так по «матушке» загнёт, что на душе потеплеет, вспоминая старые довоенные времена. Семёновна у нас в то время была председательшей колхоза, два раза её награждали почётной грамотой от школы интерната для малолетних «бандитов» и почти новым металлическим ведром. Интернат для малышей возрасте от четырнадцати и выше, был создан по методу «Макаренко», заборчик не большой метра четыре с красивой гирляндой из «колючки». Рядом с нашей деревней он был недолго, эта так сказать оздоровительное учреждение для малолетних бандитов и после торжественного выпуска на свободу очередного воспитанника его определяли для перековки городской ФЗО. Семёновна, каждую посевную и уборочную нанимала этих так сказать молодую поросль из будущих «уркаганов», после чего в нашем колхозе был крупный не урожай. Из центру сразу приезжал оперуполномоченный по заготовкам и в деревне проводилась очередная коллективизация. Остатки последней скотины, три курицы и барашек были злодейски съедены оперуполномоченным и на этом у всё заканчивалось. Зимой все подъедали картофан, ягодки и грибочки, запивая всё это свежим молочком и заедая белым хлебушком. Всю скотинку мы ещё до приезда проверяющих прятали в лесу. До нашей деревни добраться было просто, весной или осенью и только по большой воде. Бывало, правда, пытались ездить зимой по матушке реке, но поскольку один раз, проверяющий, по дороге замёрз, а другого волки скушали, к нам ездили редко. Перед самой войной нам привезли кино, бедный мужичонка на лодке заплутал, и мы неделю смотрели фильму «Если завтра война», потом пьяного болезного отпустили и проводили до нужного села. На войну забрали всех мужиков семь человек, все потом живые вернулись. Потом пришла снова беда от, куда не ждали, заставили нас сеять кукурузу, у нас- то рожь то пшеница плохо растут, а тут «царицу полей» выращивай. Славу богу лодка с этой зерновой культурой затонула. Жилось нам хорошо, всё почти было своё, два раза в год приезжала торговая лавка на «лапотнике» пароходе. Закупали впрок всё, что было в ней, заведующая была не сказана, благодарна нам, выручку ей делали. Потом с нами устраивали праздник и немного гуляли месяц не больше, надо было ещё ягод и грибов заготовить на зиму. Деньгу зарабатывали пушниной и рыбой, зимой лося и медведя били, в общем, не голодали. Дорогу в скорее проложили как раз до пристани, ровно три метра. Дорога бала хорошая из битого кирпича, тут в не далече баржа с ним затонула, и мы дорогу замостили.

Дети выросли, разъехались по городам, чего им делать в глухомани, но мы тут живём своим уставом по старинке, вспоминая прошлые заслуги перед родиной. Сочиняем и придумываем разные небылицы….

Комары.

Всё у нас в деревеньке хорошо, только вот комары хитрые и нахальные. Собируться порой злыдни по трое, а то и пяток, усядутся на заборе, соображают на троих и наблюдают за жертвой. У нас средство от комаров есть «БСЛ 5» большая совковая лопата пять ударов в минуту. Курят, ругаются между собой, делают вид, что ты их не интересуешь, выберут момент, когда ты подальше от «БСЛ 5» отойдёшь тут все хором навалятся и давай мучить и терзать жертву. Та матом ругается, в драку кидается, грозиться всех жизни лишить, потом у всех синяки и шишки у жертвы произвола и комаров, а так лопатой врежешь одному, все задумываются, стоит ли связываться. Хуже когда те напьются ворованной самогонки, какая-нибудь склеротическая бабка забудет баню, где гонит самогон, покрепче закрыть, заберутся толпой туда налижутся «сволочи» на халяву и давай по деревне летать жертву искать. Комары самцы у нас большие размером с доброго котяру, лохматые, с драной бородёнкой прилетают с тёплых краёв и живут до осени на гумне. Комарихи наоборот, чуток поменьше, шёрстка гладкая, без бороды, клюв свеклой натирают для пущей красоты, на лапах бантики подвязаны. Песни порой до утра поют на гумне, когда удастся на халяву где-нибудь пожрать. Так они не вредные, мы их даже приручать пытались, подманивали, хлеба в блюдце с водкой накрошим, тот нажрётся и давай курлыкать по-своему или матерные частушки петь. Тут мы его красавца цап царап и в клетку, очухается он утром, голова с бодуна болит и давай уговаривать отпустить на волю, мол, больше не будет жизнь нам отравлять, златые горы обещает. Всё врёт «сволочь», его только отпусти, неделю тебя будет потом караулить, чтобы отмстить. А так в основном шалят по маленько, ночью любят в окно по стучаться, потом спрячутся в крапиве и наблюдает, как обыватель в нижнем исподнем выбежит на крыльцо с ухватом матерно ругается в их адрес, а те втихомолку смеются, радостно им паразитам. Или залезут на крышу и давай в дымовую трубу орать как мартовские коты. Особенно сильно они не любили Митрича нашего главного конюха, тот самосад курил, а те курево его на дух не переносили. Сами предпочитали махру, а Митрич хитрый свернёт цигарку из самосада оставит на видном месте и наблюдает. Те видя халяву, налетят закурят и давай кашлять, тот из кустов смеётся, зубы скалит, доволен, что их развёл. Комары не один раз обещали ему устроить тёмную, но побаивались, Митрич то же был злопамятен и мог им жестко отомстить. В основном они любили дежурить у магазина, какая-нибудь бабёнка зазевается, те гурьбой налетят, и давай сидор её потрошить, пока та очухается, в крик, мол, люди честные грабят, те что-нибудь да утащат сядут на ближайшею ветку и дразнят её. Два раза участковый приезжал, чтобы их пристращать, эти морды хитрые увидят милиционера, наведут на себя марафет усядутся на ветки и давай песни петь про доблестную милицию. Тот послушает их, погрозит игриво пальцем, мол, я вам покажу «кузькину мать» если будите шалить. А те в грудь себе бьют, мол, мы смирные, нас каждый норовит обидеть, мы и так на подножном корму живём, каждый день голодаем.

Особенно они любили за туристами охоту вести, этот глупый народишко всё экзотику любит, а те нарядятся, на голову панамки наденут, бороды расчешут, и давай на гуслях наяривать. Те пока стоят рты, разинув, особо хитрые бестии давай по рюкзакам шарить, сильно не воруют так по мелочи. Вечером друг перед другом хвастаются, кто, что стащил у разинь, после в карты хлещутся, кричат, готовы в драку кинутся, если кто жульничает. Так и проходит лето, к осени в стаи собираются, мешки со жратвой готовят, дорога дальняя до тёплых краёв. Мы выходим их провожать, те обнимаются просят прощение за старые обиды. Мы народ отходчивый, мол, чего уж там прилетайте снова весной.

Три периода рыбалки.

Самая интересная пора рыбачить, это зима, много ли надо, тёплую одежонку, лом, удочки и наживку. Бабы за водой на речку ходят, натопчут тропку, как будто бульдозер проехал. Выйдешь с утра по раньше место по лучше занять, а то все лучшие лунки займут и придётся бедному рыболову новую лунку долбить. Лёд у нас на реке тонкий не больше двух метров, тут без сугреву туго, одной пол литры может и не обойтись. Солнце только едва покажется, тут сразу клёва жди, до обеда столько рыбья натащишь, приходиться идти за возом. Конюх у нас Митрич вредный, ему на русской печке тепло и не дует, мы все дружно начинаем упрашивать его, мол, выручи, подсоби рыбу довезти. Тот себе цену набивает, лошадь жалеет, простынет, кашлять будет, чего он тогда начальству скажет. А эта животина, чтоб её блохи заели, жирная как наш председатель, ленивая и хитрая. Только дверь конюшни хлопнет не так, сразу копытами морду закроет, мол, спит и будить её нельзя.

Мы всё же уговорим его, сторгуемся на пол литра самограя, тот быстро на конюшню, запряжет пегую «Маруськой» кличут, та по началу упирается, но Митрич что не так сразу в морду ей, чтобы знала хозяина. Чтобы дорога не была до реки скучной, взяли собой пару литров самогона, Петрович наш постоянный спутник захватил гармошку и дружной семьёй поехали. Едем на душе хорошо много нарыбалили, вот семья обрадуется, первая литра прокатила как по маслу, Петрович меха раздует гармони. Мы как в хоре дружно поём о Стеньке Разине, так раскачали сани, что опрокинулись. Пока транспортное средство на полозья ставили выпили и второй литр, худо горючее кончилось, да ещё отъехали не далеко от Лукерьи, деревенской торговки самогонкой, решили вернуться. Взяли сразу три, чтобы больше не возвращаться, рыба ведь ждёт. Снег мелкий повалил, чтобы не замёрзнуть приняли ещё на грудь. Бедный Петрович умаялся родимый с гармоникой, уснул, зарывшись в сено. Мы потихоньку обсуждаем, как рыбу будем делить, решили по головам, они у рыб большие умные, не то что, у скупердяя председателя с бригадиром Тимошкой. На повороте догнали деда Егора с банной шайкой и мочалом, тот торопился в баньку, она у него стояла на берегу речки. Тот сильно обрадовался, мол, у него в баньке припрятана заначка от бабки, фляга браги и литра два не больше медовухи, он ждал в гости кума, но того из соседней деревни баба не отпустила. Решили помочь горю Егора, да заодно и попариться, ведь холодно на улице, зима, стужа её туды в кочергу. Нас всего шесть рыбаков было, не считая Петровича и деда. Митрич нам отдал лошадь и остался у Лукерьи дегустировать свежий первачок. Сразу по приезду в баню испробовали бражку, хороша чертовка, так в голову ударяет. Пока деда веники запарил, по стакашку медовухи приняли, чтобы в парилке не угореть. Посидели не много погрелись попарились, вышли в предбанник чайку испить, но за отсутствием его ещё к бражке приложились. Покурили, о рыбалке поговорили, она у нас знатная, решили ещё попариться, допили медовуху не пропадать ведь ей. Тут вспомнили, что Петровича в санях оставили, надо сходить позвать горемыку. Самый крепкий из нас Семён вышел, в чём мать родила на улицу, статный видный мужчина три подбородка у него. Вернулся через полчаса обратно, весь синий дрожит, пузо коркой льда покрылось, плачет. Мы плесканули ему ковшик бражки, отогрелся родимый и стал рассказывать. Мол беда приключилась лошадка пропала и снегом все следы замело, а там он в санях оставил курево, жалко целый кисет знатного самосада. Походил он кругами возле баньки, покричал, звал Петровича и распроклятую «Маруську» так кликали нашу туды её лошадку, тишина волки за рекой воют, вороны каркают, темно, жутко, ноги стали к снегу прилипать, тяжело ими двигаться, лыжи тоже в санях остались. Ладно, догадались, самогон в баню занести. Как быть, основную одежонку в санях сложили, предбанник у Егора Кондратьевича маленький, тут самим тесно. На нас одно исподнее из верхней одежды, а до деревни километра три с гаком. Решили выпить самогона и обсудить дальнейшие действия. Тут запричитал Петруша, сегодня именины у тестя, а он тут, обещал угостить тестюшку, свежей рыбкой. Фигово видно ему решили мы, рады помочь да не чем, на ноги шайки не наденешь, а мочалка одна, отморозить ноги пока дойдёт до дома тестя, он у него не далече живёт, почитай почти рядом в десяти километрах в деревне Гадюшники. Судили, решали, как дальше действовать, гонца отрядить за помощью, желающих бежать босиком по снегу, до деревни нет, ни кто из нас, моржеванием не занимался. Допили остатки браги, осталась литра полтора самогона, до утра на семерых не хватит, да и карты у всех дома остались, а до утра ещё далёко, тоска от безделья заест. Все притихли, за дверями послышался странный шорох, наверно волки заныл Семён, я их за рекой слышал. Шайками от них не отобьёшься, решили приполок в бане разобрать, всё ни как какое оружие. Егор, ты живой раздался за дверьми голос благоверной бабки Ефросиньи, у всех сразу отлегло от сердца, подмога. Дед кряхтя, отворил двери, в проёме показалось закутанное в шаль и длиннополом тулупе изваяние бабки. Она осветила фонарём предбанник, «бог ты мой» запричитала старуха, а вы тут чего делаете? Грибы солим, съязвил Петюня, не видишь в баню пришли помыться. Немая сцена продолжалась пару минут, вот окаянные их жёны по деревни ищут, а они тут красавцы самогонку хлещут. Утихни божий одуванчик, не выдержал дед, у нас тут беда, лошадь с одеждой уехала сама собой в деревню, вот мы тут и кукуем. Батюшки свет, пойду сообщу супружницам, чтобы одежонку вам принесли, а вы пока ещё помойтесь, спинку друг другу потрите, подзуживала старуха. Рыбаки хреновы, всю рыбу изморозили, еле ото льда от скоблили, ругалась Ефросинья Герасимовна, вот получите на пряники от любезных, два часа вёдрами таскали её с реки.

Ну, нечего за то рыбалка выдалась на славу, удачная, думали мы!

Весна она как само знамо приходит неожиданно, время самое тревожное для рыбалки, рыбнадзор так и шастает, того гляди сетки и рыбу отберут. Да и лодки надоть готовить, смолить там, конопатить, краской номера подновлять. На берегу появляется табор из рыбаков любителей побраконьерить, изъясняясь языком рыбинспекции, а нам сирым добыча пропитания для семьи. Всё нам навяливали какую-то лицензию, с целью создания рыбоколхоза, но мы сыто по горло своим колхозом «Семьдесят лет без урожая». Митрич, у нас самый старейший любитель этой рыбной ловли, сколько раз его пытались имать, но «шиш» им большой, Митрич все закоулки речные знает, «хрен его за два с полтиной» возьмёшь. Лодка у него замечательная дюралевая, имеет аж два мотора, один безотказный «стрела», другой «вихрь 25», часто прикидывается глухим, когда просишься с ним на рыбалку. А так шепни, мол, Митрич пить будешь, он тут как тут со стаканом. Тот, сидя на весеннем солнышке, лениво наблюдал, как мы смолим лодки, ему хорошо сынуля новую лодку пригнал, сидит бездельник злыдень зубы скалит, дымит махрой. А тут как каторжный мочалишь долбаную деревяшку, весь в смолье, со лба рекой пот бежит. Но зато наши длинные деревяшки устойчивее и проехать могут по малой воде, а на его «алюминьке», «хрен на ны», осадка большая скоблит днищем. Ждём все, когда река пойдёт, тут не зевай, успевай затонщики и проливные озёра перегораживай. Вся рыба твоя, сразу её солим, коптим в ледники спускаем, та, которая поценнее, стерлядку, тайменя, белорыбицу, судака и т.д., а всю остальную в соленье. Как начнётся постоянная навигация, тут спрос на рыбу большой, вот тут то и коммерция. Появится группа личностей при фуражках с кокардами, а им шиш упустили момент, нет у нас ничего противозаконного, а что есть припрятали. Весной хорошо, нет тебе ни комаров, не другой кровососущей «сволочи», мечта любого поэта-пейзажиста. Вечеряем на бережку, костерок с ухой и крепким чаем, спиртного ни-ни, если только литра два не больше река пьяного не любит. Всё хмельное потом на летней рыбалке. Лежишь возле костерка, звёзды считаешь, ждешь, когда рассветёт, чтобы рыбный урожай собрать. Деревня не далече, одна беда, заливает вода подходы, только на лодке можно добраться. На берегу уже ждут добытчиков, всё быстро грузим в тележки и домой рыбу сортировать, сети чинить. Пацаньё глазастое следит за рекой, чуть, что появиться чужой вся деревня знает, сидим лениво на завалинке, семя подсолнечное лушим следим за незнакомцем, кто таков. Если турист, значит, будет клянчить рыбу, тут бы с ценой не прогадать, ну и соответственно горючее, тут бабке Лукерье нет соперников. Эта старая «ведьма» тут как тут улыбается беззубым ртом, заискивающе глядит в глаза участливо проезжему, а сама цену ломит. Сколь не пытался поймать её участковый, всегда в это время у неё пусто и чисто, а так «шинок» работает круглосуточно. Рыба у нас всякого посола, на любой вкус, когда коптим рыбу, из близ лежавшего леса волки и лисы лезут, трутся возле заборов. Мишка тот по хитрее, залезет на дерево и бдит, когда коптильщик в дом уйдёт отдохнуть, то с дерева прыг и коптильне, чтобы рыбки не много спереть. Любит косолапый нашу рыбёшку, мы его не обижаем, сами порой после пира, рыбьи копченые отходы на окраину деревни сносим, пусть знает нашу щедрость. Пусть толстеет, зимой на мясо пустим. Река, щедрая, только её загаживать не надо, нас упрекают в браконьерстве, а сами тоннами губят заводскими сбросами. Митрич, нам рассказывал, что своими глазами видел, как дохлятина плывёт по реке, после сброса в неё не очищенных отходов с ближайшего завода. Он отдыхал у сына в городе и тот его возил на машине отдыхать на реку с внучками.

Летне-осенний ловный период интересен, но нет, так как зимой или весной. Тут главное нужное рыбное озеро или протоку надыбать, детвора конечно с удочками, но нам зубрам рыбалки это не надо. У нас на это «толкуши» есть, снасть знатная интересная. Принцип простой как вечный двигатель, шест метров десять, двенадцать, типа сетка сряжью высотой не более полутора метров и одна пердячая сила. Пока вода тёплая и не глубокая, рыба стоит, особенно возле берегов поросшей осокой и кувшинкой, там весь пристой хищниц щуки. Сидит твёрдо, ждёт жертву, тут главное закрыть ей отход и знай ботай, топчи траву, выбивай её в толкушу. Как заиграют поплавки на воде, знать есть добыча. Поднимаешь в этом месте сетку, но осторожно, чтобы пальцами щуке в пасть не угодить. Был у нас один такой горе-рыбачок, вечно ходил с перевязанными клешнями. Кто только с ним на рыбалку не ходил и обучал его простой премудрости, этот Николка сорока пяти лет от роду, проверял, крепка ли щучья пасть. Мужик вроде не глупый, но азартный и это азарт вечно губил его. Так летним вечером около двадцати трёх, Николай с корешем Фролом Мордоплюевым выехали в одно рыбное озерцо, не далече от деревни. Взяли собой само знамо, «толкушу», мешок под рыбу, там чего пожевать на сон грядущий. Вечерок выдался на славу, гребут по тихонько в сторону озера, Фрол на вёслах, Николай ему понемногу и себе наливает самогоночки, весело и на душе хорошо. Песни запели, чтобы веселее плыть было, так не заметно добрались до места, костёр развели, шалаш соорудили, стали кашу варить. За полночь, выпив изрядно, завалились вздремнуть. Ночи в это время короткие и комарьё донимает, кое-как они немного вздремнули и с первыми лучами солнца двинулись вдоль берега рыбу ботать. Озерцо славилось своей крупной щукой и карасём, места красивые, по берегам разросся крупный осинник, березняк и шиповник. У самой кромки воду стоят красавицы ивы, место это бобры облюбовали, настроили плотин, как хорошие лесорубы навалили леса, красотища. Николка в воду полез с «толкушей», а Фролка вдоль берега с большой слегой идёт понемногу ботает. В течение двух часов наловили приличное количество щук, карасей и мелочи. Периодически Николай вылазил на берег и освобождал мешок от рыбы, Фрол сносил улов в небольшой закрытый заливчик с родниковой водой. Беспокойная ночь и изрядное количества самограя, сыграли злую шутку с рыбаками. Возвращаясь обратно к воде, Фролка спугнул бобра, тот нырнул в воду, а Николай это не заметил, ему в это время «толкушу» попалась крупная щука, и он пытался добыть её из «толкуши». Сильный удар и сетку стало сносить в озеро, Николка громко матерясь схватил её двумя руками но, запутавшись в сети всей массой упал воду. Прошло пару секунд из водяных недр показалась голова Николки украшенная кувшинками и водяной травой, он больше напоминал водяного, чем рыбака. Воде он успел схватить за то место в сетке, куда попал бобёр. Отдуваясь и громко икая и фыркая как тюлень от попавшей воды в рот, стал доставать кусок сети где, по его мнению, попалась ещё более крупная щука, стал звать на помощь Фрола. Тот не долго думая, прыгнул воду и стал помогать Николаю доставать добычу. Два изумлённых рыбака с криком спасайся, кто может, кинулись обратно на берег, поскольку, где по их мнению должна находиться крупная рыба показалась волосатая морда с огромными зубами. Это был бобёр. Но перепуганным рыболовам он показался водяным демоном, который приходит за душами уже утопших рыбаков. Вдобавок ко всему бедному Николке находящаяся в «толкуше» щука успела вцепится в штанину, так сказать самое интимное место. Он, волоча добрую часть сетки вместе с добычей, проклиная этот рыбный день и визжа как раненый порося, вцепился Фролу за ногу, тот пытался покинуть не гостеприимные воды озера. Бобру, не чего не оставалось, как спасть свою жизнь, он лихо прогрыз сеть и покинул перепуганных друзей спортивной рыбной ловли. Фрол, от избытка нахлынувших на него эмоций, в сердцах пнул сеть, Николай в это время спасал своё добро от коварных зубов щуки и от удара щука разжав пасть, отпустила штаны Николая и вцепилась ему в руку. Благо, что рука большой частью была обмотана сеткой, не миновать новой беды. Тот, матерясь как пьяный сапожник, ударил её свободной рукой, та в ответ нанесла ему невосполнимую обиду, заехала ему хвостом по морде и с громкий плеском упала воду. Тот потрясённый такими событиями, с рваным исподнем, окровавленной рукой и диким выражением в глазах, сидел мокрый и портил окружающий воздух. Всё бы ни чего об этом, ни кто не узнал, если бы в это время в недалече рыбачили мальчишки. Они давно имели зуб на этих товарищей и придя в деревню во всей красе передали эту рыбацкую быль.

Кикимора (небольшая деревенская страшилка для непослушных детей).

Места у нас знатные, но глухие, часто к нам за каким-то фольклором съезжаются бородатые мужики и намулёванные девки. Их интересуют наши песни, сказки, древние предания, натащат собой всяких аппаратур, фотоаппаратов и другой техники и живут у нас по две, а то и по три недели. Нам-то чё, пущай спрашивают, мы им такое выдадем, что у них дыхалку перехватывает. У нас в деревне жил один старичок, божий одуванчик, тот пронюхал, что у них главного собой есть спиртяжка, и давай плести им истории и клянчить спирт. Архип Дормидондович Плюгавый, был старичком тихим и хитрым, ему в метрике перепутали дату рождения и он значился родившимся, аж одна тысяча семьсот пятого года. Наш долгожитель в кавычках, сразуже, извлёк из этого пользу, прикидывался глухим и немного слепым, мол, такая старость не радость. Вот только попробуй, догони его в лесу, каждый гриб за километр видел. Сейчас сидя среди учёных мужей, втирал им очередную байку, те скрепя карандашами и мотая плёнку снимали нашего долгожителя. Дед Архип периодически делал вид что засыпает, ему-то час главный наливал граммов пятьдесят спирту, дед, перекрестившись двумя перстами с при вздохом выпивал. Тут же, занюхивал рукавом, продолжал вещать, короче врал безбожно. Очередной его историей был случай встречей с кикиморой, на «Берёзовой» трясине.

Вот его рассказ: Мне тогда лет десять или около того было, барин у нас был мужик строгий, но зря нас не порол. Я тогда подпаском у него служил в помещичьей усадьбе, стадо мы пасли голов сто пятьдесят мелкого и крупного скота. Лето выдалось жарким и скотину вечно донимали слепни и другая кровососущая «сволочь», та старалась укрыться воде и часто её заносило в ближайшие болота. Особенно была одна вредная корова без одного рога, та постоянно ухитрялась забраться на «Берёзовую» трясину. Места те были глухие и это место почему-то избегали волки и медведи, клюквы и морошки на этом болоте было тьма тьмущая, мы иногда с ребятами ходили туда. Взрослые нас за это крепко пороли, приговаривая, вот дождётесь «кикимора» вас в болото утащит. Из близ лежащих деревень иногда доходили до барина слухи, что завелась в «Берёзовой» трясине «кикимора» но тот в ответ только посмеивался над темнотой крестьянской. Сам барин был грамотный учился в своё время в большом городе и бывал в Парижу. Его любимым развлечением была охота, он мог порой не одни сутки охотиться в лесу со своим другом из города, того вроде бы звали то ли Евгением или Женей. Часто они после охоты, вечерами сидя во дворе барского дома, рассказывали нам пострелятам охотничьи байки, мы слушали, открыв рты. У них было четыре охотничьих пса, которые потом в последствии спасли им жизни. Одну кличку пса я точно запомнил «Пегий», пёс был красавцем и имел пегий окрас, какой породы точно не помню, пёс был ласковый и мы детвора сильно любили его. Время клонилось к осени, когда они вдвоём с собаками ушли на охоту. Прошло три дня, но барин не появлялся, только спустя почти три недели, его привёз друг Евгений из окружной лечебницы. Барин, Родион Семёнович Дылдин, был худ и молчалив, иногда по его лицу пробегала судорога, и лицо становилось серым. Всей барской прислуги было велено не шуметь и вести себя тихо и не докучать барину. Евгений, тоже был худ и бледен, часто прикладывался к наливкам, в обилии хранившихся в барском погребе, часто требовал у ключницы Евдокии самогонки. Меня терзало желание узнать, что же произошло с ними на охоте. Однажды, я возился со щенками местной дворовой собаки, те весело тявкая, хватали меня за руки и кушак на рубахе. Друг нашего барина долго наблюдал за нашей забавой, находясь в беседке, потом жестом руки подозвал меня. Я вошёл в беседку, и остановился возле него, как тебя зовут юноша, спросил он меня? Меня за всё время нахождение у барина впервые назвали юношей, в основном звали эй ты или холоп. Архипом, представился, Архипка впервые засмеялся он, а меня Евгений Александрович. Садись рядом Архипка, я тебе расскажу, то о чём ты должен молчать и не кому ни одной живой душе не рассказывать. Помнишь мы почти месяц назад ушли на охоту, да помню ответил я, так вот слушай что было дальше. Мы добрались до прекрасного перелеска, где мне удалось подстрелить два прекрасных тетерева-косача, наши собаки были в прекрасной форме и загоняли для нас дичь. Два дня пролетели как пару часов, ночи мы проводили в шалашах устроенных местным лесничим специально для нас. На исходе третьего дня мы оказались возле болота, наши собаки стали жалобно скулить и жаться к нам, медведь подумал я и зарядил ружьё пулями. Странный туман постепенно стал окутывать нас, я такого тумана не раза не видел, он имел зеленовато-красное свечение, мало ли в природе странного и необъяснимого тогда подумал я. Меня сейчас больше интересовала спрятавшееся в тумане дичь, мне хотелось привезти домой шикарную медвежью шкуру. Только бы того знать, чем это всё закончиться, я не позволил бы нам двигаться дальше, под сапогами стала хлюпать вода. Кругом была тишина, иногда нарушаемая скулежом наших собак, они старались не пускать нас дальше, в сердцах я пнул одну из них и вдруг услышал странный звук. Словно по болоту кто-то тяжело полз, от этого звука стала стыть в жилах кровь, по спине пробегали мурашки и казалось, что под фуражкой шевелятся волосы. Мы стали друг другу спиной, выставив вперёд ружья, уже стало темнеть, но вокруг нас было странное свечение. В тумане стали вычерчиваться странные силуэты, собаки дико завыли и стали рычать, но в другую сторону, у них из-за рта вместе с рыком шла пена…

Дед Архипка сладко потянулся и опустил голову, тот час ему была налита следующая порция спиртного, тот опять двух пёрстно перекрестился, сложил губы в трубочку и высосал спиртняжку, крякнул от удовольствия и закусив куском чёрного хлеба продолжил…

Мы вместе оглянулись, из пелены тумана показалась странная фигура, казалась она летела над болотом в нашу сторону, вокруг её горело иссяне багровое свечение. Одно, что я точно запомнил, молвил Евгений Александрович, это большие красные глаза. Мы оба одновременно выстрелили в это существо, послышался страшный не земной рык, от которого хотелось зарыться в землю или бежать сломя голову. Нас спасло то, что позади нас были собаки, мы снова перезарядили ружья, туман резко пропал и мы увидели огромную женскую фигуру, покрытую тиной и водорослями, её длинные корявые руки тянулись к нам. Огромный рот был неестественно перекошен, жёлтые длинные зубы торчали у неё из-за рта и шёл зеленовато- красный пар. «Пегий» спас положение, он, защищая нас, бросился на странное существо, дикий визг собаки вывел нас из ступора и мы снова одновременно выстрелили. Страшный удар поверг меня на землю, когда я очнулся, собак рядом не было, кругом валялась собачья шерсть и было много крови. Рядом сидел бледный Родион, у него из левой руки текла кровь, рядом лежало ружьё, один ствол которого был разорван на две половины. Особенно ужаснуло меня его лицо, казалось на нём была печать вселенского ужаса, его чёрные кучерявые волосы были пепельно-белыми. На все мои вопросы, что здесь произошло, он молчал, мне с большим трудом удалось дотащить его до сторожки лесничего, где спустя пару часов появился и сам хозяин. За это время пока мы были в сторожке в лесу был ужасный шум, словно кто-то ломает деревья и пронзительно воет. Спустя два часа шум стих, мой друг, стал засыпать и я, укрыв его медвежьей шкурой, вышел на крыльцо. Увидев подъезжающего Потапыча, лесника Родиона, я не сказано обрадовался живой душе. У него был испуганный вид, да и его лошадка хрипела и прягла ушами, увидев меня, он бросился ко мне, у него сильно тряслись руки, и он едва мог говорить. Привязав лошадь, мы вместе зашли в дом, налив ковшик воды Потапыч залпом выпил его. Он стал поведывать, что он услышал, двигаясь в сторону своей сторожки. Утром он как обычно он поехал объезжать барский лесные угодья, погода была прекрасная, на небе вот-вот должно было появится солнышко, как он услышал страшный протяжный вой, казалось, под ним разверзлась земля. Лошадь понесло, и он с большим трудом остановил её, неожиданно всё стихло, у него заныло сердце и он решил не испытывать судьбу и вернуться в сторожку. Я к тому времени более, мене успел себя привезти в порядок, только мой испуганный вид выдавал меня. Взяв слово молчания с Потапыча, я в вкратце рассказал, что с нами произошло. Он долго молчал, подойдя к спящему Родиону, он приподнял медвежью шкуру и долго рассматривал его, потом снова укрыл его. Ни чего, не сказав, он открыл крышку погреба, слез туда и достал от туда большую глиняную крынку. Медовуха, пояснил, Потапыч, лучшее средство от испуга и страха, пойдёмте уважаемый, обсудим, что произошло с вами. В кухне он достал два деревянных стакана и вскрыв ёмкость разлил медовуха в посуду. Мы, молча, не чокаясь, выпили по два стакана, страх постепенно стал проходить, и я мог теперь здраво рассуждать о случившимся. Если судить логично, трудно понять что это было. Потапыч, утерев, пышные усы, стал рассказывать местную древнею легенду. Здесь в незапамятные времена, было поселение странных людей исповедавших религию по нашим понятиям демоническую, они поклонялись древнему божеству «Деревянной Деве» которая могла только одним взглядом убить или вылечить любое живое существо. Как выглядела эта «Деревянная Дева» до наших дней описание её не дошло, только из уст в уста передавались, что у неё огненные глаза. Тот народ свято чтил её и поклонялся ей, каждый год в её честь приносилась человеческая жертва, в основном это были пленники, взятые при набеге на чужие земли…

Хитрый дед, снова сделал вид, что снова засыпает, руководитель скрепя зубами, снова налил деду Архипу пятьдесят грамм спирта, судя по широкой улыбке Дормидондовича, он был доволен вымогательством спирта у доверчивых узколобых фольклористов. Не мешкая, он отправил долгожданный продукт внутря, и продолжил вещать…

Сколько воды утекло из того времени, трудно сказать, на место их поселения образовалось болото. С тех пор в определённое время появляется на болоте «Берёзовой» топи странное видение, местные крестьяне прозвали его «кикиморой». По не понятным причинам там часто гибли люди и животные, и их тела ни к то не мог найти, местные крестьяне полагают, что их «кикимора» утащила в топь. Видимо Вам и сподобилось увидеть «кикимору», а может саму «Деревянную Деву». Под шкурой заворочался Родион, мы помогли, дойти до стола и Потапыч налил ему ковш медовухи. Выпив его одним залпом, он долго смотрел в пол, потом словно очнувшись, громко заплакал, мы не мешали ему. Это была не истерика, а человек постепенно стал приходить в себя, его стало знобить, Родион посмотрел на нас и без лишних расспросов стал рассказывать, что было дальше, когда я потерял сознание. Это существо, махнув руками, опрокинула тебя на землю, я лихорадочно стал снова перезаряжать ружьё. Ради смеха, я взял тогда собой патрон с серебряной дробью, подаренный ему ещё дедом Матвеем, первым хозяином барской усадьбы. Тот, когда Родион был ещё маленьким, рассказывал ему о какой-то странной деревянной женщине живущей, где в местных болотах и которая боится только серебра. Поэтому когда ты вырастишь, всегда на охоту бери собой патрон серебряной дробью, не то, столкнувшись с деревянной бабой, можешь погибнуть. Этот патрон спас им обоим жизни, едва прозвучал выстрел, кругом вспыхнуло белое пламя, которое охватило это странное существо и оно исчезло в недрах трясины. Ствол ружья разорвало пополам и сильно оцарапало ему руку, когда белое сияние исчезло, на поляне возле болота остались только мы, собаки неизвестно куда пропали. Кругом была раскидана собачья шерсть, и было много крови, вы Евгений лежали, уткнувшись лицом в землю, сначала подумал, что ты погиб. Земля у меня ушла из под ног, тоска полностью завладела мной, мне хотелось выть и кататься по земле. Но потом ты зашевелился и мне стало легче, от куда то появилась сильная боль в теле и я больше ни чего не помню. Мы вместе поклялись молчать о случившемся, Родиону стало хуже и мы увезли его в окружную лечебницу.

Евгений Александрович, ещё долго сидел и молчал, я не смел, прервать его молчания, он рассматривал лежащею в его руках круглый большой медальон. Внезапно он резко встал и подошёл ко мне взяв мою левую ладонь, вложил в него медальон, внимательно посмотрел мне в глаза и медленно произнёс на незнакомом мне языке несколько слов. Медальон вспыхнул белым тёплым не обжигающим огнём, по моему телу разлилось нежное обволакивающие тепло, в голове возникли странные образы, мир исчез, мы очутились в другом мире. Мир кругом озарялся, тремя солнцами, трава была жёлтого цвета, кругом звучала нежная тихая незнакомая музыка. Евгений Александрович был облачён в темные зелёные одежды, рядом с ним стояла красивая молодая женщина, особенно её выделяли красно-огненные глаза. Её пышные голубые волосы были унизаны белыми цветами, удивительное золотистое платье украшало стройную фигуру, она была молчалива и внимательна, разглядывала меня. Этого удивительного юношу зовут Архип, представил меня Евгений Александрович, зная посвящённый, молвила женщина, у него чистая душа и благородное сердце. Мудрая, молвил Евгений, посвяти его, сделай его посвящённым, её глаза смотрели на меня и я почувствовал её лёгкое прикосновение. Рано, молвила она, он пока не может стать посвящённым, тело его крепко держит в его мире, он будет знающим, да сотворится это. Видение исчезло, мы опять были в беседке, Евгений Александрович погладил меня по голове. На следующий день я получил вольную, жить меня взял к себе лесничий, он был вдов и не имел своих детей. Архип Дормидондович, потёр руки, добрыми светлыми глазами внимательно посмотрел на гостей, ну а вам уважаемые делать выводы верить мне или нет. Кто надумает, я живу на окраине деревни, будет желание и спирт, заходите.

Честно говоря, мы местные жители и сами не знаем толком, сколько лет деду Архипу, но наши деды уже знали его.

Спорщики.

Чего греха таить, почти в каждом населённом пункте найдётся пара человек, которые любят побиться об заклад. У нас это две знаменитости, Трифон Короедов и Захар Кукушкин, почти нет ни одного дня, чтобы они не бились об заклад. Больше всего от споров и пересудов страдала деревня, нонешной весной, эти два чудика побились между собой об заклад, что поймают самую большую рыбу. Трифон в отличие от Захара знал места нереста крупной рыбы, и Захара это сильно бесило, как-то по пьяне они ударили по рукам и постановили, кто выиграет, с проигравшего потребует голышом пройти всю деревню два раза. Свидетели взяли бобыля деда Ипата любителя выпить на халяву. Трифон был уверен в своей победе и советовал Захару не тянуть зря время и начинать тренироваться у себя дома. Весна неумолима, приближалась, Захар всё чаще с тоской поглядывал в сторону реки, видя как мучается напарник, Трифон предлагал мировую.

Последний раз Трифон выиграл у Захара спор, кто первый доберётся до дому. В нашу деревеньку была два пути один длинный вдоль берега реки через берёзовую рощицу, другой короткий через овраги, но в этих оврагах был бурелом, там можно было спокойно спрятать танковую дивизию и враг бы её не за что не обнаружил. Захар в своё время надыбал узкую тропинку через овраг и рассчитывал обмануть напарника, предлагая ему выбирать путь первому. По всей длины пути через овраги он сделал заметки известные только ему и сейчас был уверен, что Трифон выберет длинный путь. Но Трифон был не лыком шит, он в своё время подсмотрел за Захаркой и вычислил эту тропу, но решил проучить зарвавшегося дружка, и выбрал длинный путь. Захар едва не прыгал от радости, предвкушая свою победу, он даже не предполагал чем это всё обернётся. Сделав над собой усилие, Захар сообщил напарнику, что пойдёт короткой дорогой, Трифон для вида уговаривал не искушать судьбу и идти по длинной дороге. Но Захар был, не умолим, они ударили по рукам и поспорили на пять литров медовухи, как всегда их незабвенным свидетелем был дед Ипат. Оба спорщика двинулись, обгоняя друг друга по своим дорогам. Не задолго до этого спора Трифон убрал метки в конце тропы, и дождавшись когда скроется из виду его напарник Захарка, двинулся за ним следом. Ехидно улыбаясь, он добрых полкилометра прошёл по тропе и стал убирать метки с тропинки. Потом, не спеша, двинулся в деревню, куда уже ушёл свидетель спора, по дороге он успел набрать грибов и ягод, время было к осени, и погода слегка стала портиться, стал накрапывать мелкий дождик. Придя на окраину деревни, он застал сидящего на завалинке деда, тот дымил цигаркой и ожидал начала большого халявного банкета. Ну, как соперник появился, поинтересовался Трифон, пока только тебя вижу, не вынимая цигарку из-за рта, промямлил Ипат Тимофеевич. Едва не промок пока вас дождешься, поди, вся медовуха прокисла, на бы её спробывать. Ни чего дед, вот сейчас наверно появится Захар и мы с него стрясём обещанный гонорар, а пока двинули ко мне так и быть угощу тебя самогоночкой. Время стремительно приближалось к вечеру, дождик стих и на улице посвежело, два одиноких гражданина и в изрядном подпитие, стояли упершись на плетень в конце деревни и кого-то усиленно дожидались. Заплутал, поди наш Захарка переживал дед, останемся без медовухи, да и жена Захарова, Тамарка заест тебя. Ни чего прорвемся, Ипат Тимофеевич смеялся Трифон, не впервой выручать этого искателя путешествий. Ладно, пойду выручать горе путешественника, поди, сидит и плачет где-нибудь на пеньке и жалобно меня зовёт, мол, спаси меня Трифон, сделай милость для убогого и сирого. Спустя два часа вдалеке в вечерних сумерках показались две фигуры, впереди важно шествовал Трифон, позади его плелся, понурив голову, бедный грязный и оборванный Захарка. Позже сидя за столом в доме бобыля Ипата, Захар поведал нам о своих мытаниях. По началу по тропе он двигал спора, видя свои заметки и предвкушал свою скорую победу, большое застолье на халяву, но вдруг метки оборвались. Ни чего не понимания он долго кружил, ища свои заметки на деревьях. Выбившись из сил, он решил не много отдохнуть и повторить свои изыскания, все поиски оказались тщетны, хотя вдалеке слышался брёх деревенских собак, но ни как не мог продвинуться дальше кругом был сплошной бурелом. Тогда он решил вернуться обратно и признать своё поражение, но метки опять оборвались, начал накрапывать дождик. Тревога охватила его, причитал захмелевший Захар, как буду выбираться, кругом одни коряги и поваленный сушняк. Стало вечерять и он в изодранной, грязной одежонке повернул обратно в сторону деревеньки, мысленно представляя себе ночлег среди бурелома и мокрой травы. Впереди тогда он услышал странный шум и завывание, у него ушла душа в пятки, всё волки подумал, сейчас будут мной питаться. Выломав приличный сук, он стал дожидаться хищников, но на тропе показался Трифон, тот ехидно улыбался и скалил гнилые зубы, чтоб ты сдох вражина выругался я тогда. Какого лешего пугаешь меня, у меня и так душа в пятках сидит, а ты ещё тут концерт с воем закатываешь. И тут его прошибло, и спросил Трифона прямо в лоб, а ты откуда знаешь эту тропу. И получил прекрасный ответ, сам ты идиот, твои метки я убрал, ну как дружка разводить на медовуху? Обратно мы шли молча, я давал себе мысленные зароки больше не спорить с Трифоном на спиртное и вообще не спорить, на что ни было. Ближе к утру, троица задремала прямо за столом.

Прошло порядком времени, и чёрт бы меня побрал, опять затеял заклад с Трифоном. Теперь только оставалось уповать на милость дружка, Захар тяжело вздохнул, взвалив на плечи, тяжёлую флягу медовухи и пошёл к Трофиму мириться.

Народные целители душ.

Больница находится от нашей деревни далеко, вся надежда на нашего фельдшера Степана Игнатьевича Скоморохина или крайнем случае бабке Зине известной знахарке в нашем околотке обратишься. Степан Игнатич, был фельдшером со стажем, двадцать лет «жуликов» на зоне лечил, бывало, придёшь к нему на приём, мол, голова и живот болит. Тот наморщит лоб, долго трёт виски и выдаст тебе таблетку, разломит её пополам и приговаривает одна левая половина таблетки от живота, другая от головы смотри не перепутай.

Бабка Зина, наоборот, прежде чем принять тебя, всю избу травами окурит, мол, нечистого сглаза, потом давай тебя стращать, мол, это всё чёрный сглаз на тебя наведён, надо изгонять беса из тебя. Уйдёт за шторку и давай там склянками звенеть, а сама тебе приговаривает, ищет нужную траву от твоей болезни. Принесёт в кулечке какую-нибудь, засушенную траву и давай с тебя деньгу трести. Тут одним рублём не отделаешься, подавай ей как минимум трёшку.

В основном наши хвори сами собой проходят. В деревне праздник, когда приезжают доктора с района, для проф осмотру, вся деревня работы бросает и в очередях ждёт приёма. Каких только болезней себе не на придумывают наши бабы, у доктора аж очки запотеют от их неугомонного тараторства. Будь моя воля, я бы им рты лейкопластырем заклеил, а то в фельдшерском медпункте окошки дрожат от их гомона. Мы мужики ждем, когда бабий батальон закончить мучить докторов, нам в основном нужно зубы излечить, да прыщи кое-где удалить.

Бабка Зина принципиально не ходит к районным докторам, у неё одна отговорка, только сглаза нахватаешься, да время потеряешь зря. Будь бы её воля, она запретила этим врачам по деревням ездить, а то она приработка лишается. А сама в тихушу, тайно ездила в город, когда у неё что-то заболит, там, у докторов лечилась, порой неделю или больше. Все свои знахарства она черпала из книжки по случаю купленной ею в городе, раньше она занималась частным не законным предпринимательством, приторговывала самогонкой. В свете новых перемен, она решила заняться более спокойным ремеслом, знахарством. Травы у неё в огороде всякой хватало, тут тебе и осот, пырей, лебеда и прочие не нужные сорняки, всё в дело шло. Пациентами у неё часто были городские, им она и впихивала всё это добро. Для пущей важности завела себе чёрного котище, всегда носила чёрный платок на голове и длиннополый сарафан, на ноги раздобыла где-то лапти и во всём этом щеголяла перед обывателями городскими. Те народ до этого падкий, им подавай по старинным рецептам, чтобы там бабушки всё это готовили и вели приём в деревенском доме. Зинаида Тарасовна Живомордина, для пущей убедительности, везде в доме сушеной травы навесит, где-то ещё раздобыла старые потемневшие иконы, везде на полу домотканые половики постелены. Так сказать свой имидж держит, клиент доволен, бабка ещё довольней, полная идиллия. Теперь участковый не докопается, что занимаешься спекуляцией спиртного, сейчас она знахарь, так сказать лицо народно врачующие. Всё бы ничего, если бы она почаще читала ту купленную книжонку по народной медицине, а то часто происходили курьёзы, вместо закрепляющей травы, давала мочегонную, а ещё и того хуже, которая ещё больше слабила больной желудок. Ну, куда там, мол, клиент сам виноват во всём, не ту дозу принял, или ещё того хуже сглазили его. Тот растеряется, как сглазили, кто посмел, а та и рада стараться, давай деньгу с клиентуры тянуть. Начинает всякую чепуху молоть, есть мол, у вас в большом дому, мужик с чёрными волосами и чёрными глазищами, тот затылок почешет, вроде бы есть, вот он и сглазил тебя. Клиент сразу начинает нервничать, мол, как дольше быть, та голосу понизит, давай мы будем тебя сглазу сейчас лечить. Клиент давай каяться, мол, животом уже месяц мается, врачам не доверяет, те операцией пугают. Бабка ему поддакивает, правда твоя, им бы только живого человека резать, а она его травками и капельками вылечит, только сглаз снимет и всё в порядке будет. Хитрая она бестия, купит в городской аптеке обезболивающих порошков, напичкает ими клиента, тот доволен, боли прошли. Дурит голову городскому народу, цены сильно не гнёт, как некоторые городские целительницы, но и если видит, что клиент полный «лох», тут его доит как дойную коровушку. Мы порой всей деревней смеёмся над городскими чудаками, от куда у этой просвещённой порой городской интеллигенции, такое дремучие не понимание, что их разводят на деньгу. Всю весну, лето и осень бабка Зина усилено заготовляет, как мы шутим сено «для городских сирых и больных», потом начинается расфасовка по кулёчкам и кисетам. Глядя на предприимчивую бабуси и наше бабьё стало задумываться о знахарстве. Много ли надо, приобрести книжку по травам в городе и знай себе лечи, кто маниакально стремиться получить лечение от знахарей или как мы их у себя зовём «Экстросексов». Травы в лесу и в полях много, знай себе рви её, суши и продавай за приличные гроши. Напусти на себя умного вида, предлагай лечения от сглаза и прочей напасти, тут ещё проще, здесь не надо уметь много ума, иди на поводу у клиента. Если он хочет лечение от сглаза, будет это лечение, книгу где-нибудь старинную раздобудь, окуляры на нос надень, знай себе листай её и впаривай всякую дурь клиентуре. Тут главное мозги больше запудрить, всякие мудрые непонятные слова бормотать, самое главное не повторяться в лечение индивидуума.

Бабка Зина в этих вещах сильно поднаторела, сыплет скороговорками, как из пулемёта «Максимка», пучком травы перед носом клиента водит, глаза закатывает, изображает из себя знахарку истинную русскую целительницу. Бывали у неё и проколы, пыталась на картах гадать, тут и прокололась. Пришла к ней один раз городская «фифа», вся шелках, соболях, золотых кольцах, бабка, увидев всё это богатство, чуть челюсть от зависти не проглотила. Клиентура, давай ей на тяжёлую жизнь жаловаться, мол, жениха ей нужно чуть ли не Ален Делона. Та давай гадать ей и того завралась, что сама запуталась в картях, она взяла не ту колоду, вместо обычной взяла карты для пасьянса. Девка как увидела, двух джокеров, чуть слюной не захлебнулась от гнева, вылила на старушку ковшик припасённой целебной водицы и едва не вдарила им Зинаиде Тарасовне. С той поры, бабка Зина больше на картах не гадает, больше занимается народным целительством. Наши кумушки, до сих пор судачат, как этой старой карге так долго удается дурить клиентуру? Ещё один древний мудрец сказал, пока существует человечество, будут желающие быть обманутыми.

Вам самим решать, искать настоящих народных целителей или обращаться к шарлатанам, а лучше идти к врачам.

Самогонщик.

Жил у нас в деревне знаток самогоноварения, мужик видный с окладистой бородой, ростом добрый метр в прыжке и в добавок горький пьяница. Аппарат у него был знатный и ему кум привёз из далёка, ёмкость добрых литров сто. Он этот агрегат приспособил в подвале, вентиляцию провёл, чтобы не угореть, посуды много добыл в городе и давай заготовлять в прок «эликсир радости комбайнёра». Добрый у него этот продукт «деревенского общественного питания» был, градусов под семьдесят или чуть больше. В подвал сделал хитрый вход, всегда запирал, когда занимался общественно полезным трудом, сам дегустировал и составлял знак качества. Распространения готовой продукции доверил куме, та женщина добрая центнера полтора, мягким бархатным голосом, от которого можно было оглохнуть, лихо торговала готовой продукцией. В долги почти не давала, подавай ей залог или пиши расписку, порой от куда у бедного крестьянина залог, приходилась составлять расписку. Один клиент пользовался безразмерным кредитом, это был наш участковый и председатель колхоза. Объезжая на скрипучей телеге и ленивой кобыле, наш участковый оперуполномоченный капитан милиции Забухайло Мартын Герасимович был почётным гостем у кумушки Глафиры Апполинаровны. Та встречала дорогого гостя, с пельменями и самогоночкой, Мартын Герасимович один не пил всегда приглашал за стол друга председателя Демида Антоновича Прощелыгина. Вчетвером они проводили скромные посиделки, кума щедро угощала дорогих гостей, а наш главный самогонщик Пётр Лаврентьевич Короткий веселил гостей игрой на балалайке. Пили не долго, до зелённых соплей или до прихода «белочки», после тяжёлое тело участкового грузили в телегу, и лошадь без ездока сама доставляла бренное тела по домашнему адресу, где его встречала любимая жена Любаша с кочергой или ковшиком. Наступали тяжёлые «горбачёвские» времена, в стране шла большая политика борьбы с зелёным змием, безалкогольные комсомольские свадьбы вызывали у Петра Лаврентича зубовный скрежет. Запасы дармового сахара также постепенно истощались, Глафира категорически отказывалась реализовывать товар, бедный алкогольный люд лихорадило от отсутствия горячительных напитков в специализированных магазинах. Наступал конец заката алкогольной цивилизации, всё больше появлялось «кликуш» отправляемых в «ЛТП» (лечебно-трудовой профилакторий сроком как минимум на два года) или «дурилку», вещали о конце света.

Петро, сидел и грустно смотрел на последний запас сахарного песка, у него в запасе ещё имелись приличное количество карамелек «Дунькиной радости» и заплесневевших мятных пряников, но это были крохи в предстоявшем будущем. Сменился участковый, старого верного алкогольного друга Мартына проводили на заслуженный отдых, новый всё пытался поймать Лаврентича и привлечь за незаконную торговлю спиртным. Поминая последними словами нового генсека горячо любимой компартии истинных большевиков и беспартийцев, за заботу виде выдачи на руки талонов на живительную влагу, которые исчезали за один день. Винно-водочные магазины трещали от напора желающих немедленно отовариться, выдача горячительных напитков напоминала «Штурм Зимнего дворца». Жалкие защитники выше перечисленных магазинов, виде работников милиции, напоминали «женские батальоны смерти» которые едва сдерживали атаки простого советского обывателя. Бабушки с кошёлками не хуже танка «Т-34», прорывали оборону и с воодушевлённым криком шли в атаку. Из недр магазина, выходили оборванные, но счастливые люди и воинственно потрясали авоськами, наполненными стеклотарой, в ответ слышались радостные одобрительные крики лиц замученных «нарзаном». В аптеках исчезали с полок лекарства, содержащие любое количество алкоголя, вход шло всё, от «политуры» до стеклоочистительной жидкости. Советский люд не понимал, почему его так сильно притесняют, лишая праздника «жизни». Теневой мир сразу отреагировал на требования исторического момента и как во время «сухого закона в Америке» появились подпольные точки, обслуживающих всех желающих у кого горели «трубы».

Петро, ещё не много поседел и повздыхал и решил поднять цены на товар, сахар в коммерческих ларьках стоил дорого. Местное трудовое общество понимания трудности в приобретения компонентов для производства ликёра «Счастья комбайнёра» шла на встречу новым ценам на алкогольную продукцию, тем более что на месяц родное правительство выделяло рядовому гражданину два бутыля водяры или три мало градусной настойки. Теперь у владельца малоалкогольного предприятия дела вроде пошли в гору, товар он реализовывал сам и только проверенным лицам. Но криминал не дремлет, вычислив место нахождения алкогольной точки, вечером к Петру Лаврентьевичу зашли незваные гости. Сам Петро в последнее время жил бобылём, законная супруга его покинула ещё три года назад, уехав к родителям на родную самостильную Украину. Поздний визит странных гостей в синих наколках поставил Петра в тупик, бежать через окно он не решался, поскольку там буйным цветом росла крапива в полтора метра. Конкурент, не поздоровавшись с Петром, не законно торгуем и налоги не платим, произнёс один из присутствующих гостей, он вальяжно расположился в любимом кресле Петра, уложив грязные бахилы на журнальный столик. Ты присаживайся Пётр Лаврентьевич, разговор у нас к тебе будет долгий и приятный, гость в дом хозяину радость. Меня зовут Роман Петрович, для вас я буду просто «Охрим», ты родной задолжал нам энное количество советской валюты, платить будешь сейчас или будешь жаловаться на бедность. Стоящие рядом трое бугаёв весло заржали, у Петра по спине потёк холодный пот ручьём в труселях, наверно будут бить или того хуже пытать паяльником как в киношных сериалах. Лаврентьевич изобразил слабое подобие улыбки на лице и проблеял, сколько я вам уважаемый должен? Во, пацаны учитесь, клиент понимает назревшую проблему, мы не мироеды, с тебя родной ты наш, поскольку сельский житель, пятнадцать процентов с оборота. Советую не утаивать накопивший процент. Тяжело вздыхая, Петро направился к комоду и принёс советскую валюту за три месяца. Молоток, констатировал «Охрим», дальше процент будешь отдавать «Бегемоту» и указал жестом на рослого парня под два метра ростом, в коженный куртке и золотыми зубами. Бывай клиент, скажешь другим, что ты под моей «крыше» и торгуй дальше, нужен будет продукт для брага варения обращайся к «Бегемоту», пращевай.

В этот вечер Короткий Пётр Лаврентьевич не мог долго заснуть, дальнейшая перспектива его полулегального бизнеса была под угрозой, нужно было выбирать или спокойная жизнь или вечно дрожать, ожидая визита бандюков или участкового. Он надрался до поросячьего визга и крепко и спокойно уснул. Сон ему снился кошмарный, он в окружении самогонных аппаратов, как последний кочегар на ТЭЦ, вкалывает по четыре смены подряд в течение года. Рядом с ним его друг Мартын дегустирует выдаваемый полуфабрикат, кума Глафира клеит этикетки на пузатые пяти литровые банки самогоном. Новый участковый на каждую банку ставит штамп изготовлено в деревне Гадюкино. Длинный транспортёр доставляет новую пустую стеклотару и весь дружный колхоз имени «Тов. Жданова» деревни Гадюкино, грузит продукцию на машины. Бедного Петро, находящийся рядом бригадир «Охрим» не жадно лупит большой дубиной, заставляя его ещё быстрее кочегарить. Из извилистого змеевика с шумом вытекает обильная струя самогона, его пахучий запах, дразнит бедного Лаврентьевича.

Проснулся несчастный трудовик спирта выдаваемого производства в поту и на полу, рядом лежала пустая стекло тара, его облизывал верный пёс «Трезор». Вчера он в второпях забыл закрыть входную дверь, утренний свежий ветерок нежно ласкал горячею больную голову Петра. Всё пора завязывать и уезжать к жене на историческую родину решил Пётр, вот как только побыстрее продать всё имущество и желательно подороже. Умные мысли не желали посещать больную от алкоголя голову, надо опохмелиться после продолжительного лежания в позе лотоса решил будущий эмигрант. Отогнав пса, он пополз как под кинжальным огнём противника к столу, где по его мнению ещё осталось спиртное. На столе гордо возвышалась четвертинка закрытая бумажной пробкой из газеты «Правда», высоко подумал Пётр, тут, поди метра полтора от пола будет, подыматься придётся через табурет. Собрав всю последнею волю в кулак, Пётр сделал решительный рывок вверх. Его квадратное тело, с большим трудом преодолевая земное тяготение, упала на ложе табурета. Оглядевшись, он нащупал граненый стакан и откупорил ёмкость, живём други, оживился Пётр. Влага самогона нежно опустилась в желудок, он открыл по шире глаза, за окном наступал новый день. В голову ударила дельная мысля, погоняв её по серым извилинам, Петро пришёл единодушно к нужному умозаключению, продам артель куме. Та, долго домогалась до промысла Лаврентича, тонко намекая на хорошее вознаграждение, за приличную советскую валюту. В роду кумы были еврейские корни, её прадедушка был Исаак Израилевич, какой хохол да еврея не обманет, решил Петро, вот будет потом потеха с недоимками. Наведя на себя более менее приличный вид, он направился к дому кумы, во дворе дома стояла красная нива, дочь приехала из города решил Пётр. Потянув калитку он с удивлением обнаружил, что она крепко заперта, странно, утро на дворе, а они спать, видите ли, изволить. Не долго думая он запустил кирпичом по собачей будке, от туда с диким воем выскочил «Полкан», ни чего толком не понимая, он залился неистовым лаем. Открылось окно горницы, и из него послышался добрый голос Глафиры, кого там черти принесли в такую рань. Радость да ещё какая, это мы пришли, объявил Петро, не видишь, плакатом машу как на первомайской демонстрации, встречай дорого гостя хлебом с салом. Сейчас только лапти маслом смажу и побегу, чего приперся, не видишь, гости приехали и без тебя в доме не продохнуть. Мне твои гости не к чему, подь на крыльцо, радость сообщу. Окно светлицы закрылась и на царском крыльце появилась кума, ну говорь, что у тебя ко мне за новость. Подь поближе, на ушко шепну, грузное тело медленно как дождевая туча стало приближаться к одиноко стоящему горемыке. Ну, глаголь. Вечером заходь до меня, переговорим о продаже моего артеля, жена домой на родную Украину крепко зовёт.

До вечера времени у Петра, было достаточно и он как сумел, навёл чистоту в горнице, постелил свежие половики, сварганил яичницу со свининкой и стал ожидать прихода покупателя. Во дворе послышались тяжёлые шаги, жалобно заскулил пёс в конуре, точно кума идёт. В дверях появился силуэт, с неё бы скульптуры ваять для городского парка, подумал Пётр, женщина «Танк» или женщина «Бульдозер». Проходь дорогая гостя, стол накрыт, откушай чем бог послал, сначала выпить и закусить опосля остальной разговор. Зная вредную натуру, кума Петра, Глафира тяжело вздохнув, приняла приглашения, после третьего стакана, заговорили о продажи подпольной артели. Часов пять или шесть продолжался торг, ближе к утру оба устав, ударили по рукам. В тот же день Петро переписал свой дом на любезную Глафиру Апполинарьевну и укатил в дальние края. Дом бывшего подпольного акционера, был перепродан ещё не один раз, всё нужное имущество, кума перетащила к себе. Рэкет остался ни с чем, муж дочери работал в прокуратуре. Больше мы о неудачном самогонщике не слышали, дружный союз развалился и самостильная Украина стала иностранным государством.

Брандмейстер (в народе проще говоря пожарный).

Была прекрасная эпоха нашего самодержца Николки и всё рухнуло в одночасье. Каждый год к нам наезжал для проверки строгой пожарной безопасности на деревню ранее представительный мужчина, с большими густыми усами в чудной форме, в новых сапогах, Гавриил Петрович Двурушников. По нему очень сохла Глашка, местная дурочка дьячка, дура она и есть дура, трое детят, а она шашни водит. Он всегда заперво к нашему старосте заходил, так сказать всё выяснить на счёт этой безопасности, а уж опосля остальные дома проверял. Весёлый был дядечка, потом мы его всей деревенькой провожали до пароходу, всё песни любил жалостные. Денег много не брал, основном крепкими напитками. Нонче беда, приехал какой-то уполномоченный, тоже по этой пожарной безопасности, хлипкий мужичишка. Пиджачок старенький, сапоги, стоптанные и каким то мандатом. Как нонешним временам водиться сразу направился председателю комбедноты, а он у нас бывший староста. После прихода этой Советской Рабоче-крестьянской власти, мы его сразу избрали, чего думать, он у нас самый грамотный, три класса выучился, церковно-приходской школе. Демьян Анисимович Мудрилин, встретил этого уполномоченного во дворе, мы все столпились у забора и в щели стали наблюдать, чего ойно будет дальше. Этот уполномоченный приехал не один с ним был большой чемоданишко и худая холщовая сумма. Сам разговор слышен был плохо, но судя по жестикуляции нашего местного головы, сильно они о чём то спорили, новь прибывший проверяющий размахивал своим мандатом, а Демьян показывал ему большой «шиш» из трёх пальцов. Эта сцена длилась уже более часа, и стал накрапывать дождик, мы ещё не много постояли и пошли до дому. На завтра наш «голова» Демьян Анисимович собрал нас всех в помещении местного конного двора, на какую то информацию. Помещение было просторным, в центре стоял большой деревянный стол, конфискованный новой властью у дьяка Гаврилы, сам Гаврила принял постриг и ушёл работать конюхом. Во главе стола сидели три человека, новь прибывший брандмейстер, бухгалтерша Зинка Прыщёва и Демьян Анисимович. Зинка косила на оба глаза и было не понять на кого она положила свой глаз, толи на нового проверяющего, то ли на Генку Чашкина, её тайного ухажёра. Подняв обе руки к верху, Демьян прервал нарастающий гул недовольной толпы, нас тоже можно было понять, пора грибы на зиму заготовлять, а тут какая то информация. Граждане свободной деревни Гадюковки, он обратился к нам, слово для приветствия имеет особо оперуполномоченный по пожарным делам Нищенской губернии, Неурожайно волости согласно мандата товарищ Погорелин Иван Ульянович. Сняв себя кепку и крепко сжав её в руках, пожарный инспектор начал свою недолгую речь на три часа. Граждане свободного труда деревни Гадюковка, новая Советская власть освободила Вас от гнёта проклятого капитализма, Вы можете свободно трудиться на своей земле. Вас жестко угнетали злые силы проклятого капитализма и недовали свободно трудиться, Вас обманывали прихвостни мировой буржуазии. Этот словесный понос, новый уполномоченный как говориться нёс три часа, не забывая частенько прикладываться к графину стоящему на столе. Мы не ничегошеньки не понимали из его речи, мы и раньше свободно работали на себя, не каких особо поборов не было по сравнению с нынешней властью. Всю личную скотину отобрали в какой-то колхоз, где она вечно голодала, эти дебильные митинги мешали нормальной работе и подготовке, то к весне, то к зиме. Вот и сейчас этот новый уполномоченный рвёт свою глотку, наши мужички были не глупы и прихватили собой на этот случай самогоночки небольшую флягу, так это литров на тридцать. Пока тот, что кричал, наше мужичьё порядком набралось, все красные от гнева к мировым мироедам и от выпитой самогонки, грозно потрясали кулаками. Демьян, пытался остановить оратора, но тот видимо уже и сам ни чего не понимал, поскольку кто в пяти литровый графин налил тоже самогонки. Погорелин, грозно тряся кулаками, обещал мировому капитализму устроить бойню, если бы он только знал чем, в конце концов, окончиться этот митинг. После своей речи он предоставил слова для приветствия нашему председателю комбедноты, а сам пошёл к народу. И как говориться народ его принял, пока Демьян говорил, Ивана наши мужики накачали до поросячьего визга, он стал приставать к нашим бабам требуя кого-то «сексу». Первым сообразил, что это за наглость Генка Чашкин, наш тамошний кузнец, поскольку он не раз бывал в стольном граде Неурожайной волости и случайно испробовал этого «сексу». Ты что гнида нашим бабам предлагаешь, взревел Генка, бей этого прелюбодеянца, и первым ударил в ухо нового уполномоченного по пожарной части. Тот, пролетев метра три над землёй, ударился головой в пузо Петро, главного конюха, Петро нежно кулаком поднял рыло проверяющего и направил его дальше в народные массы. Если не заступничество нашего «головы», то бедному проверяющему оторвали кое бы, что. Толпа громко скандировала, дадим бой прелюбиянцам, вяжи этого извращенца и давай тащи его топить. С большим трудом Демьян Анисимович отбил у толпы свободных крестьян избитое тело нового пожарного инспектора и вместе с большим чемоданом и суммой отправил на ближайший мимо проходящий пароход. Вот и так прошла вся первая и последняя проверка пожарной безопасности при правильной власти в нашей деревне. Вскоре на деревне был назначен отдельный пожарный инспектор деревни Гадюкино, им оказался Чашкин Генка. Вот и вся история.

Грибные истории.

Места наши богаты грибами, тут один чудак учёный от кого то сверх научного института насчитал в нашем медвежьем угле, аж целых сто видов. Наши местные клуши долго охали и ахали, что так мало заготовляли для продажи в город этих полезных, по мнению ученого грибов. Сторожил здешних мест, Никанор Прокопич Барсуков долго смеялся над не которыми названиями так называемых съедобных грибов. Поскольку данный учёный проживал в его избёнке, долгими осенними вечерами они обсуждали очередную партию найденных грибов. Долго и нудно втолковывал, Петр Соломонович Хмырёв, так звали учёного, что у них есть другие научные названия. По местным наречиям у так называемого белого гриба много названий, еловик, коровник и просто белый, с горящими глазами Хмырёв упрекал Барсукова в невежестве и дремучестве. Прокопич, опрокидывая в себя порцию самогона, требовал объяснений, Петро также отправляя в себе в глотку ядреного самогона тыкал корявым пальцем в научную книжку, где были нарисованы грибы и гнул свою линию. Тут на Никанора нападал неудержимый смех, и он предлагал отведать горе учёному мухоморов совместно с поганками. Ведь по его учению почти все грибы можно кушать, тут я согласен вторил Прокопич, но один раз и на его снова нападал хохот. Часто такие дискуссии заканчивались утренней головной болью, Прокопича самогон был коварен, после пятого стакана, хмель бил в голову и несчастная жертва оказывалась на полу до утра.

Местные аборигены вечно донимали бедного натуралиста, специалиста по съедобным грибам, с раннего утра к дому Барсукова выстраивалась очередь с полными лукошками грибов, бедный несчастный Хмырёв закатив глаза к небу, мысленно молил избавить его от этой напасти, каждый день вталкивать одно и тоже о съедобных грибах и способов их приготовления. Последней каплей его терпения стала история похода с местными бабами в дальний участок леса, на «Лешачью» падь.

«Лешачья» падь, это довольно интересное место, расположенное между болотом и речкой, она тянется километров двести в оба конца и мало знающий там тропинки может плутать недели две или три. Рано утром, группа лиц женского пола под предводительством нашего незабвенного натуралиста направила свои стопы в данный район. Всю дорогу до назначенного пункта, Пётр Соломонович скрипел зубами от бессильной злобы, что дал согласие на этот поход. По словам местных жителей там было особое изобилие разных грибов и он надеялся пополнить свою коллекцию интересными экземплярами. Пока все шли, местный бабий батальон задолбал бедного несчастного русского еврея свои вопросами по сбору и правильной переработки грибной продукции. Будь его воля он бы сейчас с удовольствием укатил бы обратно, но поскольку он толком не знал обратной дороги приходилось терпеть над собой эти измывательства. Радостный возбуждённые крики стали концом терпения Хмырёва, одна из женщин сообщила, что они на месте и предложила закрепить шефа за натуралистом, чтобы тот не заблудился. Голосование продлилось почти час, каждый требовал, чтобы Петро шёл с ней, едва не дошло до потасовки, спор выиграла жена местного кузнеца Тамара. Попробуй поспорь с массой тела сто пятьдесят килограмм. Пётр Соломонович мысленно себе клятвенно пообещал, больше ни каких походов с женским коллективом. А поначалу день складывался хорошо, с утречка они Никанором прекрасно опохмелились и собирались на рыбалку, какой чёрт его дернул идти за эти долбаными грибами. Петро прикинул, что они прошли до места не менее пятнадцати километров, обратный путь казался ему дорогой на «Голгофу», где бедного Соломоновича будут казнить. Нежно воркуя, Тамара повела Хмырёва искать новые экземпляры грибов, следом шла длинная процессия женской епархии. Тамара услужливо длиной палкой указывала на очередной гриб и несчастный Петро называл его по научному, женщины умилённо закатывали глаза и восхваляли научные знания заслуженного грибника. Такая пытка продолжалась часа четыре, Петро не выдержал и потребовал привала, тут же на ближайшей полянке был организован закусочный стол. У Хмырёва слегка потеплело на душе, когда он увидел бутылку самогона и обильную закуску. Часть женщин на костре стала готовить горячий обед, Петро попытался принять на грудь, но внимательная Тамара, в корне пресекла эти действия, объявив, что такому видному учёному не полагается загружать свой организм алкоголем. Соломонович едва не потерял дар речи после таких слов, мир стал рушиться перед ним, у него имелся скрытый запас алкоголя виде фляжки самогона, но он теперь боялся открывать ее, боясь конфискации. Он знал местных фурий и не раз видел, как они ухватом или кочергой гнали домой подвыпившего супруга. Он закрыл глаза и представил, как эта толпа лиц женского хищного вида гонит его до дому Никанора батогами, улюлюкая и присвистывая. Отогнав страшное видение, Петро объявил, что ему нужно по неотложной мужской нужде и пошёл в сторону ближайшего малинника. Присев, за кусты, достав из потайного кармана заветную фляжку, он долго гладил её, тяжёло вздохнув, отправил почти всё содержимое внутря. Добрых триста грамм нежно опустились в истосковавшийся от отсутствия алкоголя желудок. Радостно икнув, Петро ощутил прилив сил и радости, кругом нежно щебетали птички и весела спелая малина. Закусив пригоршней малины, Соломонович, гордо вскинув голову, вышел на поляну. Теперь он был готов к неравной битве с «амазонками», руки перестали дрожать, и в походке появилась лёгкость и уверенность. Дружный ядовитый женский коллектив добрыми двумя десятками, обожаемыми глаз смотрел на Петра Соломоновича, почти твёрдой уверенной походкой он приблизился к импровизированному столу и уверенно взял бутыль самогона и налили себе почти полный стакан. Победоносно осмотрев притихших женщин, он произнёс тост «за съедобные грибы» и опрокинул его в рот. Присев с краю, отщипнув полкуска чёрного хлеба и обильно посыпав его солью, стал медленно жевать. Первой опомнилась Фрося, вдова незабвенного паромщика утонувшего по весне по пьяне вместе с паромом, во даёт интеллигенция, свой человек. Тут же по рукам пошла бутыль, самогонной жидкостью наполняя, пустую тару, за грибы дружно произнесли женщины и опорожнили стаканы. Завязался непринужденный дружеский разговор, каждая не слушая друг друга, предлагал выпить Петру с ней на брудершафт. К концу обеда, Соломонович едва ворочал языком и уже не понимал где находиться, тыкая корявой вилкой в салат с огурцами он пытался от туда достать что-нибудь. Но как только его усилия увенчивались успехом, огурец падал обратно в тарелку, чертыхаясь, он снова и снова пытался поймать скользкий продукт. Потом, плюнув на все приличия, залез рукой в миску с огурцами и достал от туда пару штук и принялся весело хрустеть ими. С полным набитым ртом, он вещал всем присутствующим о пользе грибных продуктов, особенно в маринованном и соленом виде. Ещё спустя час, Петро мирно дремал, убаюканный мирным щебетанием женского коллектива, ему снились грузди и рыжики в солёном виде, они предлагали Петру Соломоновичу выпить с ними на брудершафт. Толстый белый гриб нежно обнимал Петро за плечо и увещевал его о пользе роста на пне осенних опят и группового проживания лисичек, бледная поганка пыталась соблазнить Петро на совместное проживание, но её тут же оттеснили волнушки. Сильно волнуясь и заикаясь, они предлагали создать из них гарем, обещая хранить верность заслуженному грибнику России.

Петро очнулся от капавшей на него воды, моросил мелкий дождик, под головой лежало сложенное старенькое пальто, уже вечерело, рядом догорал небольшой костерок и кругом некого не было. На сердце сразу заскребли кошки, первая мысль была, бросили «стервы», оставили на съедения волкам и медведям. В лесу стояла подозрительная тишина, вскочив на ноги, он заметался по полянке, где находиться дорога в деревушку он не знал, да компас остался дома, он его в спешке забыл. Всё, амба, подумалось Соломоновичу, вот и закончились его деньки, теперь он погибнет от голода и холода и найдут его косточки археологи и будут гадать, что это за примат. Внезапно его взор упал на странное сооружение из веток, оттуда доносился богатырский храп, в шалаше спал весь женский боевой состав. Вот так и инфаркты получают, дуры хоть бы записку оставили, так и так мы рядом отдыхаем в шалаше. Чтобы того этого предпринять, чтобы отомстить этим «гадинам», муравьев, что ли накидать в шалаш или лучше поджечь его. Кто сильно заворочался в шалаше и от туда показалась растрёпанная голова соседки по дому Клавдия. Опоньки, очнулся натуралист, весело защебетала она, подожди, я сейчас вылезу и мы пойдём с тобой собирать «ползуниху». Эти слова очень не понравились Петро, но он решил подождать развития событий, дама преклонных лет, одёргивая передник платья, направилась к нему. Нежно взяв под локоток Соломоновича, потощали его в кусты малины, не успев открыть рот, как эта проворная бабёнка повалила его на траву и стала стаскивать с него штаны. Закричать насилует, было не удобно, сопротивляться не предоставлялось возможности, Клавка весила под сто кг, а Петро едва шестьдесят. Весовые категории были не равны, а будь, что будет, решил Петро, потом отыграюсь, поревёт она ещё. Пыхтенье продолжалось полчаса, насытившись, Клавдия слезла с незадачливого учёного. Петро, не поднимая глаз, стал натягивать портки, дура, хорошо попросила, я бы тебя в нормальных условиях приголубил, а так по собачьи не кого кайфа. Клавка, не много смущаясь, потянулась к нему обниматься, всё отрезал Петро, идём обратно, а то хватится нас. Придя обратно на полянку, Соломонович стал раздувать костерок, иди, буди остальных, будем думать, что дальше делать. Поляна постепенно стала наполняться недовольными женскими лицами, заседание по возвращению домой объявляю открытым, сообщил присутствующим Петро. Какие будут мнения по данному вопросу, многие из присутствующих не понимали смысл заданного вопроса, на их лицах читалась выражения скорби по неожиданной побудке от сна. Чего будем дальше делать, повторил Хмырёв, как домой будем добираться на дворе уже темно? Слова взяла Тамара, пойдем, девки спать до утра, пусть этот хмырь костёр охраняет коли ему не спиться и они дружною толпой отправились досыпать. Поначалу Соломонович оторопел от такого поворота событий, спать в лесу ему ещё не доводилось, тем более в таком не гостеприимном холодном месте. Благо женские создания оставили на поляне свои пожитки, недолго роясь в бабьих шмотках, он обнаружил непочатую бутыль самогона, костёр сразу стал гореть ярче и на душе потеплело. Живём до утра, радостно воскликнул Хмырёв, банкет продолжается, дамы приглашают кавалеров. Его радостного начиная, ни кто не подержал и Петр Соломонович в гордом одиночестве провёл четыре незабываемых часа.

Утро следующего дня встретило грибников мелким проливным дождём, десять лиц женского пола во главе с незабвенным грибным учёным встретили его в импровизированном шалаше. После бурного ночного застолья Петро с большим трудом разместил своё тело в лесном вигваме, всю ночь его пихали под бока и нещадно били ногами. Серое туманное утро предвещало затяжной дождь и промозглую сырую погоду.

Обратный путь напоминал картину, возвращения французов обратно в Париж по старой Смоленской дороге, все молчали, поскольку Хмырёв умудрился за четыре часа вылакать весь запас самогона. Впереди гордо шествовал сам Наполеон Петро, позади плелись по жидкому асфальту воины грибной войны. Глина налипала на сапоги и они казались пудовыми гирями, жалкое зрелище наблюдали деревни Гадюковки, когда на окраине деревни показалась эта процессия. Один мокрый общипанный «кочет», вёл за собой стаю общипанных мокрых курей. Лукошки были девственно пусты, сам главарь грибников успел приложиться к фляжке с остатками самогона и чувствовал себя более менее сносно, в отличие от деревенских дам. Не обнимаясь и целуясь все медленно разбрелись по своим дворам, Петро забежав в избу Никонорыча, сбросил себя сырую одежонку и в больших семейных труселях предстал перед хозяин избы. Ёк макарёк только и смог выговорить Барсуков, Соломонович мелко и дробно стуча зубными протезами, стал напяливать на себя сухую одежду. Прошу пояснить коллега, откуда вестимо, съехидничал Прокопич, каким попутным ветром вас доставило из «Лешачей» пади? Прижавший к русской натопленной печи Соломонович рассказал о своих мытарствах по грибному лесу. Никанор, долго хохотал, порой закатываясь от смеха и падал со стула на пол, громко хлопал в ладоши, когда Петро рассказал, как его изнасиловала соседка Клавдия, вдова с десятилетним стажем.

Всё уезжаю домой, такие муки творчества только для поэтов и авантюристов, с меня достаточно. Остатки дня перед отъездом Петро с Никанором провели за дегустацией последней партией съедобных грибов под названием солёные рыжики, всё это запивая медовухой. Утром следующего дня Пётр Соломонович мирно трясся в переполненном местном автобусе, который двигался в райцентр.

Лектор.

Кто помнит из нашего поколения шестидесятых, в моде было проведения лекторий по любым вопросам. Дядечки и тетеньки неопределённого возраста разъясняли нам малограмотным смысл земной и неземной жизни. Такое событие случилось и у нас в нашем медвежьем углу. Половине восьмого утра лета одна этого года прибыл к нам такой лектор общественных знаний. Возле любимого места сходок деревенского сельпо местных кумушек появилась большущая бумага, афиша называется, где было написано, что скоро будет лекция, есть ли жизнь на Марсе. Местный деревенский клуб вмещал себя всю небольшую деревеньку Гадюкино, тут каждый выходной день были посиделки и танцы. А тут видишь, как оно будет лекция, все стали думать и гадать, чтобы этого надеть на лекторий. Всех жителей обошёл председатель и предупредил, чтобы были трезвые и надушенные, а то иначе всех премии лишит. Наши бабы, задолбали нас бедных и несчастных трезвенников крестьянской советской жизни. Мы не дураки заранее занесли в залу и спрятали в тёмном угле литров сорок медовухи, расставили чинно лавки, установили на сцене стол и накрыли его кумачовой тканью. Взади стола повесили на хлипкую стену портрет великого учителя вождя Ульянова – Ленина, этот портрет весил кило под сто или больше. Два с половиной метра высоты и полтора в ширину, красивый, его нарисовал наш кузнец, царство ему небесное, сам едва не погиб под его весом. Вроде бы всё было готово, председатель колхоза критически всё осмотрел и остался доволен.

Утром следующего дня в два часа по полудню мы все собрались в залу, ждём началу лектория, мужики в рукав дымят махрой, мы самое интеллигентное женское население деревни уже упрели в зимних медвежьих шубах, лето всё-таки. Открылись праздничные двери и показался в них лектор и наш председатель, раздались бурные продолжительные жидкие аплодисменты переходящие в овации. Наш шеф поднял руку и всё это прервал.

На фанерной трибуне оказался мужичок в больших окулярах, бледным малярийным лицом и потёртом пиджаке. Прошу любить и жаловать лектор общественных знаний, почётный и неполный академик популярных наук Мухоморов Евгений Лукич, он прочтёт нам занимательную лекцию о космосе «Есть жизнь на Марсе» объявил Кузьмич председатель колхоза «В последний путь». Наши мужики в тихушу успели приложиться к медовухе и теперь стали бурно аплодировать, председатель косо посмотрел на них. Лектор протёр свои окуляры и попросил тишины в зале. Достал из своёго объёмного портфеля кипу бумаг, долго листал их и тяжело вздохнув, приступил к своей речи. То, что мы услышали, это были в основном женщины, нас потрясло, оказывается мы не одни, рядом так можно сказать целый почти живой мир. Плохо то, что он тихо говорил и в добавок ещё и заикался, наши бабы оказались участливы и в графин с водой добавили не много самогона. К концу лекции Евгений Лукич, бодро и весело размахивал ручонками, поясняя нам, что мы не одни во вселенной, что нам всем пора осваивать космическое пространство и летать в другие миры. Наш дорогой председатель Акакий Кузьмич Прощелыгин, долго тряс руку и благодарил лектора за познавательную лекцию, хотя всю лекцию спал, нацепив на нос тёмные очки. В старом здании купеческой канцелярии, ныне библиотеки мы накрыли небольшой стол на двести персон, куда был приглашён заслуженный лектор. Там уже кипела жизнь, жарили молодого поросёнка и барашка, резалась белокочанная капуста и другая зелень. Главный тамада конюх Евдоким, нарезал большими ломтями чёрный хлеб и копчённое свинячье сало. Бабка Зина, наша горе целительница, которая имел медаль «странной белой магии и невзрачной пробы» вручённой ей главным их ним магистром, разливала самогон в пузатые импортные бутылки.

Короче, около пяти часов дня вся сознательная жизнь в деревушке переместилась в купеческую контору. Дальше гораздо стало интересней, лектор общества знаний Евгений Лукич был усажен на почётное место возле окна, рядом находился весь цвет деревенской общины. Председатель колхоза Кузьмич, бригадир Тимофей Заикин, главбух Тамара Петровна, главный конюх Евдоким и заведующая библиотеки Сморчкова Таисия Дормидондовна. Мы основная масса расположились, кто, где успел сесть, ждём начало торжества. Акакий Кузьмич Прощелыгин, гордо поднялся из-за стола, покашляв в кулак, радостно нам сообщил, слово для поздравления имеет Евгений Лукич Мухоморов, мы дружно все зааплодировали и наполнили стаканы самогоном. Смущаясь, лектор долго протирал свои огромные очки и мы в тихушу приняли на грудь, в глазах председателя мы сразу прочли свой приговор. Снова наполнили стеклотару и наконец Евгений Лукич изрёк, уважаемые граждане и гражданки общественно полезного труда на ниве землепашества и скотоводства. Во даёт лектор зашептал Евдоким, учёный туды его «мать», красивые слова глаголет, на него зашипел председатель и наш главный конюх умолк. Вся речь лектора общества знаний уложилась в полчаса, он плёл на счёт солнечной системы, всяких там планет и в заключение изрёк, за наших уважаемых дам. Мы громко зааплодировали и снова приняли на грудь, на душе сразу потеплело, дружно застучали вилки, ложки и послышалось чавканье, хруст костей и звон стаканов. Через два часа застолья, председатель доказывал Мухоморову, что если бы была жизнь на Марсе то там должны быть колхозы и совхозы, потому как всем очень хочется вкусно кушать. Евгений Лукич таращил через окуляры подслеповатые глаза, подняв к потолку, указательный палец поучал Акакия Кузьмича, что узко масштабно мыслит, колхозы возможно на Марсе есть, но там, в первую очередь созданы коммунистические ячейки. Потому-что без мудрого руководства коммунистической партии, там будет строиться не правильный социализм. Лектор упорно тыкал в нос книжицей с программой кодекса строителя коммунизма Кузьмичу и предлагал на следующий день прочесть по этой брошюре доклад, типа лекции, они ударили по рукам и мирно уснули, уронив буйные головы на праздничный стол.

Утро следующего дня напоминало картину «Утро стрелецкой казни», лектор с председателем сгоняли мирных крестьян на очередную не запланированную лекцию. Эти два типа, ещё толком не отошли после вчерашнего застолья, но помнили о своём споре, что Лукич Мухоморов в доступной форме объяснит всем как строить коммунизм. С большим трудом, взобравшись на фанерную трибуну, этот любитель болтологии, начал торжественную речь с цитат из брошюрки Кодекса строителя коммунизма и так размахивал, что рукой зацепил несчастный портрет великого вождя. Величественное изображение Ульянова-Ленина, с ужасным грохотом накрыло трибуну, в зале повисла гробовая тишина. Кто - то пошутил, ещё один мавзолей. Трое мужиков стали осторожно поднимать портрет и отнесли его в сторону, осторожно прислонив его к стене. Трибуна напоминала, картонную коробку, которая неожиданно сложилась, из её недр донёся протяжный стон, смотри живой лектор, мы думали ему, кирдык. Сначала показалась левая рука, которая пыталась опереться, после, как из яйца высунулась всклокоченная голова Мухоморова. Дико озираясь, он, что-то беззвучно шептал губами, под правым глазом стал проявляться изумительный синяк. Наши бабы прыснули от смеха, когда из разбитой трибуны выпало тело, портки были порваны и оттуда выпала имущество бедного лектора. Правый рукав пиджака остался висеть на остатках злосчастного фанерного сооружения, от очков осталась одна оправа. Да, только смог сказать Акакий Кузьмич, вот тебе и лекция. К несчастному кинулась наша фельдшерица, она стала тыкать в нос Лукичу нашатырный спирт, тот отбивался от неё руками и продолжал не внятно мычать. Всё спятил лектор, решили мы, теперь ему прямая дорога в дурдом, там будет читать лекции, тихим и буйным пациентам. Первая сообразила, как вылечить бедного лектора, бабка Зина, почти силой она влила внутря Евгению Лукичу почти полный стакан самогона. У того расширились глаза и из недр грудной клетки послышался хриплый протяжный стон, после него понеслась отборная русская нецензурная речь. Заговорил, участливо залепетали бабы, ожил, поди, вскоре совсем оклемается. Наш председатель одел на Мухоморова синий рабочий халат доярки, двое наших мужиков подхватили его под белые ручки и повели в дом Кузьмича. Трое суток в себя приходил бедняга, часто по ночам тихо во сне причитал, чтобы его не бил Ульянов-Ленин. Злосчастный портрет вождя в тот день отправили в кладовую, на вечное хранения, во избежании производственных травм. На четвёртые сутки, мы всей деревенькой проводили лектора на пароход, всю дорогу до пристани, Евгений Лукич Мухоморов давал нам пламенные клятвы завязать с лекциями, ему ещё хочется пожить. Лучше он займётся разведением цветов или голубей.