Сказка о Мари

По улицам города гуляли ветра, холодные и пронзающие. В окнах уже давно не горел свет, слишком поздно, полночь. На небе не видно звёзд, они закрыты плотным покрывалом ночи. Лишь луна, прикрытая облаками, чуть выглядывает. Ей страшно, что когда придёт утро, она исчезнет. Это больно и отвратительно мерзко - знать о своём существовании и не иметь возможности показать это людям при свете. И город этот она тоже ненавидела. Слишком много тьмы клубится в его подворотнях, слишком много крови было пролито в крохотных переулках. Но горожане не ведают о преступлениях. Зачем? Ведь нужно жить сегодняшним днём, а не вчерашними событиями. Поэтому луне противно было лить свой свет молочного цвета на них, пеленой скрывая от глаз Духов.

В это же время по кровле скользила стройная, гибкая фигура, одетая в облегающий костюм. Она была грациозна и ни разу не поскользнулась на крутых скатах кровли. С одного края на другой быстрыми прыжками она продвигалась вперёд. Спустя несколько кварталов она спрыгнула на землю, подняв тучу пыли, так как улицы не подметали.

Девушка плавно подошла к одному из подъездов и ловко влезла в одно из открытых на втором этаже окон. На окне висели легкие тюлевые шторы белоснежного оттенка, на подоконнике же ничего не было. Помещение тоже не представляло собой роскошных апартаментов с золоченой мебелью. Нет, это была скромные покои писателя со столом, заваленным всевозможными бумагами, исписанными мелким бисерным почерком. У стены стояла кровать, на которой лежал мужчина средних лет в очках с мечтательной улыбкой на устах. Его пепельные волосы разметались по подушке, мягкие и тяжёлые. Он столь беззащитен, казалось, что его не разбудит даже громовой шум. Что скажешь, обыкновенный литератор. Видно, он недавно закончил написание сказки, и теперь, опустошённый фантазиями, уснул. Что же стоит его труд, да ничего, совершенно ничего. Лишь жалких несколько монет, звякающих в кармане при ходьбе.

Или скажите, что кому-то нужны эти сказки? Возможно, но сейчас это никчёмные листы, испещрённые чернильными буковками, легко способные исчезнуть в круговороте пламени.

И девушке нужен был не писатель, а его произведение. Поэтому она начала рыться в бумагах, слишком их много. Ещё под столом валялись скомканные черновики, почти изменившие ход истории, но вот что-то пошло не так, не правильно легла тень на помыслах писателя от свечи, или ускользнули частицы великой фантазии, не известно. И от этого они погибли, скорчившись на полу, задыхаясь в пыли.

А вот и нужные страницы, она вырывает их из подшивки и кидает в камин, где они корчатся под натиском огненных языков. Растворились последние строки, предложения, что несли воздушную красоту небесного царства.

И после этого можно ли сказать, что рукописи не горят? Их фатум мог жить, но девушка убила его.

И теперь дело осталось за малым, заменить листы. Проделав эту не хитрую работу, она выскользнула из оконного проёма, и также легко скрылась в ночной темноте.

А там холодный ветер пел баллады о тех, кто не вернулся, тех, кто не прошёл дорог сотканных из облаков.

***

Утром на главной площади города собирались люди. Толпа желает хлеба и зрелищ... и крови, как всегда, ничего не меняется с веками. Она столь же глупа и доверчива. Ведётся на уловки мошенников, заходя в разноцветные шатры, где тратит последние гроши на развлечения.... Мы всё ещё подвержены её влиянию. Попробуй пойти против толпы, и она сметёт тебя.

Но одна палатка не зазывала посетителей. Что довольно таки странно, ведь обычно воздух то и дело оглашался песнями и криками о самых чудесных тканях и лучших снадобьях. Эти цветные фасады домов, сплошь увешанные гирляндами из цветов в дни ярмарки, столь резали глаза, привыкшие к серости мира. А ещё повсюду блуждали приезжие фокусники и менестрели, купцы, разодетые в лёгкие накидки из полупрозрачной материи. Сумасшествие и только. Казалось, все сферы пропитаны духом торговли и развлечений.

Но вернёмся к той палатке, что исчезла в многоцветии толпы. Это был чёрный шёлковый шатёр....Его полы слегка раздувались неспешными потоками морозного воздуха. Столь бесконечно прекрасный, но устрашающий своей мрачностью. Рядом с ним ощущался запах восковых свечей и лилий, что недавно распустились.

Но через минуту, разрезая сборище людей, к нему прошествовала девушка. Лёгкая походка, гордая осанка и отточенные движения. Как же она выглядела, спросите вы?

Лицо, на котором сияли изумрудные глаза, обрамляли шикарные кудри цвета смоли, украшенные настоящими цветами шиповника, но не источающими запаха. Это была Мари, Мари в алых башмачках. Несмотря на царившие холода, девушка, одетая лишь в красное платье и в шапочку из белого меха, не замёрзла. Она никогда не мерзла. Её одежда была соткана из тепла. Откуда в ней, мёртвой, столько тепла? У ног, обутых в милые ботиночки, крутились два хорька. Девушка улыбалась, ей всегда было весело наблюдать за людьми. Поэтому она хохотала, чуть прикрывая ладошкой рот. И ещё ей нравилось издеваться над людьми, ведь она приходила, только когда её звали.

Позвать Мари было бы ужасной ошибкой. Местная легенда, от её имени все прятали глаза, пытаясь не показать страх. Приходила она один раз, приходила меняться, и попросить у неё можно было всё. Но за желания нужно платить, и цена была всегда разной. Она забирает то, что ей нравится. Но если она не назвала цены. То тогда произойдёт что-то очень страшное. От неё очень много слёз...

Но сама Мари никогда не плачет. Улыбка словно нарисована на её лице. И поэтому Мари идёт не спеша, к палатке...

И кстати, этот случай был исключением. В этот раз не придёт час расплаты. Она пришла, чтобы забыться, ей слишком трудно видеть столь дикий мир.

Она, войдя, оказалась в круглой комнате. Там на полу с гитарой сидел менестрель. Он был хрупок и нежен. Изящную шею покрывали бинты, местами пропитанные кровью, такие же были и на запястьях. Острые скулы, широко распахнутые глаза морского цвета и длинные белоснежные волосы. Он сидел, откинувшись на стену, смотрел в пустоту. Подушечки пальцев его были изрезаны о струны...

- Что изволите, госпожа? - спросил он, не разжимая искусанных губ.

- Я хочу... я хочу всё забыть...

- Зачем же?

- Моя жизнь была переполнена отвратительными, мерзкими событиями... Я не хочу! Слышишь, не хочу это помнить!

- Вы столь экспрессивны, моя милая леди. Вы ведь позволите мне так называть вас?

- Хорошо... Тогда у меня тоже есть право на выбор твоего имени.

- Конечно, моя леди.

- Превосходно.... Запомни, отныне и навеки имя тебе Отверженный...

- Хм... как вы умны,- сказал он и сорвал с шеи бинты. Под ними было выжжено металлом слово "Отверженный",- Вы угадали, леди.

Она даже не шелохнулась. Привыкла, наверное, к этой параллельности, пропитанной постоянной ложью. Всё было слишком предсказуемо. Ведь у каждого есть природное имя. И если Мари сорвёт повязки со своей шеи, то все увидят клеймо в виде венка из лилий и ветки терновника, образующих слово "Безвременная". Хотя, люди говорят "Бессердечная". Может, так и есть, Мари не отрицает. Она давно не принимает близко к сердцу их бесполезные, отчасти глупые речи. Просто живёт и пытается найти истину, которой нет. Столь прозаично...

Мари очнулась от своих размышлений и с придыханием сказала:

- Скажи, если болит сердце, то, что это? Любовь или болезнь?

- Я не знаю... не знаю, но чувствую тоже самое.

- Но почему же так болит?- сказала она, прикоснувшись к груди.

- Потому что Вы живы, моя леди,- его голос стал чуть тише, в океане пустоты.

- Тогда скажи, каково это - лелеять выжженную в сердце любовь?

- Это больно, милая леди, чувствовать, как там, под плотью, разорванной грудной клеткой бьётся, задыхаясь, хрупкое разбитое сердце.

- А можешь ли ты заставить его не биться в ответ чужому?

- Да, а вы?

- Наверное, уже нет, Отверженный. Оно давно поглощено океаном, глубоким, очень глубоким, под толщей соленой воды. Так что, бессмысленно пытаться защитить то, от чего осталась только горстка несчастного пепла,- со злостью выкрикнула Мари.

- Вы уверены, что его нет? - промурлыкал он, плавно проведя пальцами по струнам. Тихий перебор, плохо зажатые аккорды наполняют пустое помещение. Он смотрит в пустоту, а та в ответ наполняет темнотой его глаза. Сейчас они нежно-фиолетовые, словно отшлифованные кусочки аметиста.

Мари молчала, ей нечего было сказать. Во что она верила до этого? В то, что все сожжённые ей книги - это месть за свою несбывшуюся историю. Возможно...

- Ну, что же вы? Разве ответить мне, так трудно? Или вы боитесь?- спросил Отверженный, рассматривая миловидное личико Мари.

-Я не боюсь. Мари не знает что такое страх. Я - легенда. Я - та, которой пугают вечерами детей. И ты ещё смеешь сомневаться во мне?- медленно произнесла она, проведя языком по сухим губам.

- Неужели вы думаете, что я поверю этим словам. Ведь они заучены, заранее продуманы. Моя милая леди, вы - лгунья.

- Я никогда не лгу,- сказала Мари, задыхаясь от возмущения.

-Правда?- его лицо неожиданно оказалось в миллиметре от её лица,- тогда расскажи свою историю.

-Хорошо, но только дай свою руку,- кое-как сглотнув липкий комок в горле, прошептала она. Отверженный протянул ладонь, глядя в её тёмные омуты глаз. Мари не заметив этого, вцепилась в запястье, дёрнув бинты. Её белоснежные хрупкие пальцы легли на его шрамы. И что-то шепнув, они провалились во тьму.

***

Прошло столько лет, утекло слишком много воды, а она отчётливо помнит тот день до последней минуты. Было холодно. Сквозь мутные от инея стёкла скромного домика светило солнце. Редкие лучи, преломляясь в иллюзорных морозных рисунках, проникали в комнату. В дальнем тёмном углу комнаты на печи, притаившись, маленькая девочка наблюдала за ссорой двух взрослых: молодой женщины с пепельными волосами, разметавшимися по плечам и ледяными глазами и мужчины.

- Так больше не может продолжаться! Она непредсказуема, неконтролируема. А если она убьёт нас однажды ночью?!

- Дорогая, что ты! Мари - не убийца. Она просто не осознает своей силы.

- Это не обсуждается. Я больше не потерплю эту ненормальную в своём доме.

Он молчал, понимая, что его слова бесполезны. Она в ярости страшна, как фурия, гарпия. И Ламариель - подкаблучник, он слабовольный человек. Хлопнув дверью, мужчина выбежал из дома.

Мирна с красным от гнева лицом, повернулась в сторону притихшей девочки и закричала.

- Ах ты, чертовка, опять подслушиваешь!

- Нет, что вы, госпожа. Пожалуйста, не бейте. Я не специально, прошу...-дикие крики наполнили помещение. Мари тряслась от страха.

- Сейчас, сейчас... Я тебе покажу, как не слушаться взрослых. Больше ты не побеспокоишь меня.

Мирна, вцепившись когтями в руку Мари, стащила девочку с печи, больно залепив пощёчину. Она потащила её в подвал по ступеням. Хрупкие рёбра, едва обтянутые тонкой белой кожей, захрустели. Мир для неё слился в одно слово. И это слово было - 'Боль'.

Захлопнув дверь, Мирна едко ухмыльнулась.

- Теперь мы поиграем. И я думаю, эта игра тебе не понравится,- проговорила она, туго привязывая руки и ступни Мари к холодному мраморному алтарю. Затем, расставив по кругу свечи, она заунывно начала читать заклинание. Туман и жажда затмевал разум этой ведьмы. Её истинное имя - Воскресшая.

Дикая огненная боль возникла в низу живота Мари. Она заметалась в бессознательной горячке. Миллионы тонких игл пронзали тело. Все они словно пытались разорвать её. Больно, хотя почему должно быть больно, если у тебя нет души? Размытое лицо Мирны, мельтешащее перед глазами, жутко раздражало. И тогда Мари сошла с ума, её разум помутился от солоноватого привкуса крови во рту, и она впала в метаморфозу...

Удлинялись и чернели ногти, впиваясь в камень алтаря. Зрачки обретали вертикальную форму. А на голове материализовались витые рога. Тело сводило судорогой. Под натиском такой силы верёвки просто лопнули, и она поднялась, расправляя кожистые крылья за спиной. Та хрупкая девочка исчезла. Она стала другой, страх пробудил в ней это могущество...

А всё вокруг вспыхнуло огнём, а над головой пустой потолок, словно небо в ночи. Только звезд не видать. Она помнит, как сжимались, дышали, трещащие краской стены, и паркетные доски пылали, стелились по ним пузыри. А тело дышало угаром, не слушая ту прелюдию, что гремела в воздухе, и не понимая, что надо бежать до двери...

========== Конец и вновь начало. ==========

Мари очнулась. Безумно кружилась голова. Разумные мысли разбегались при попытке их соединить в связные понятия. Всё тело ломило, и каждая его частичка отзывалась неимоверной болью на попытки движения. Поднявшись с пола, Мари не поверила своим глазам. Толстый слой гари покрывал стены, пол был усыпан пеплом.

Неподалёку лежала мачеха, неестественно вывернув голову, на лице сверкали распахнутые от страха глаза. Это зрелище было мерзким. Мари, бросившись к ней, начала трясти её за руку. Но женщина даже не шевельнулась. Тогда испуганная девчушка решила бежать отсюда как можно дальше.

***

Перед ней вдаль тянулась узкая тропинка, по которой Мари любила гулять в детстве. Сверху медленно падали листья, мягко ложась на землю. Сквозь мутные пластинки листьев проходили солнечные лучи, проявляя багровые жилки, похожие на человеческие вены. Наверно, стояла поздняя осень... да-да, это была осень. Безумный запах горькой полыни приятно наполнял лёгкие и затуманивал разум белёсой дымкой. Родная стихия для Мари... Она помнила, куда ведёт эта тропа. Она вела к крохотной избушке, своеобразному островку детства, где Мари скрывалась от вечных придирок мачехи и хмурых взглядов отца.

Заброшенная, с выбитыми стёклами, но всё равно горячо любимая. Там никогда не было зла.

***

Пошатываясь, Мари вошла и притворила скрипучую дверь. Здесь всё также пахло пылью и цветами, утонувшими в глубине вечности. Всё напоминало ей о свободе: эта кровать, на которой Мари лёжа изъявляла смыслы из обыкновенных понятий; эти листы, исписанные мелким бисерным почерком, крохотными значками и непонятными символами. Тонкая чернильная вязь пересекала страницы. Она, Мари, растекалась отголосками по комнате, отражаясь в каждой капле информационного пространства, и собиралась вновь в беззащитное тело. Она была всесильна.

Упасть, но не разбиться.

Улететь, но не вернуться.

Жить на контрасте, пытаясь не сорваться в бездну, было довольно таки трудно. Что-то словно стучалось в неё, а Мари не открывала. Заперлась на все замки. Только истинный ужас, страх за не оформившуюся любовь, мог вырвать эту дверь.

***

Именно здесь в первый раз она впала в метаморфозу. Тогда прорвалась кожа и у неё прорезались крылья. Два крошечных, хрупких крылышка, отзывавшиеся дикой болью на любое прикосновение. Мари плакала, разглядывая их в зеркале. Просидев час, не двигаясь, как при катоническом приступе, она собирала по крупицам разрушенное вмиг сознание. Позже они исчезли, но Мари чувствовала, что это повторится.... К сожалению, её предсказания оправдались, и не раз.

Разрываться между этим прекрасным миром и реальностью было отвратительно трудно. И поэтому ей пришлось забросить этот дом надолго.

Но вот пришло время вернуться...

***

Холодными зимними вечерами Мари, сидя у камина, сплетала временные прорывы серебряным крючком. Её пальцы болели от мороза, разум, словно сковывали металлические цепи, не дающие сорваться. Но она не обращала на это внимания, становившись всё более сильной, она охладевала к человеческим ощущениям. Ей казалось, что вечность тонка как хрусталь, и все люди - это странные проекции, преломлённые во временных осколках. Отвратительно мутные тени, блуждающие по земле, ничтожно слабы. И поэтому она не хотела уподобляться им.

Глаза Мари уже не были светло-голубыми, как настойка гиреи, они стали серыми как грозовое небо. Она стала совершенно безжалостной. Розовые губы всё чаще расплывались в ехидной усмешке. Она была прекрасна, и ничто не могло бы разрушить её фарфоровую оболочку. Ожившее творение Пигмалиона погубило создателя. Марионетка оборвала нити своего Кукловода.

С недавних пор на её шее проявилось природное имя. Линии медленно возникали одна за другой, складываясь в замысловатый рисунок. Хрупкие лепестки лилии и тёмная ветка терновника.

Это должно было остановить её, но что-то пошло не так. И теперь оно стало указывать Мари на людей, просящих о чём-то сокровенном или же банальном. Она стала исполнять желания страждущих. И сначала, казалось, что всё было великолепно. И суждение это было ошибочно.

Никто не разглядел за милым обликом бессердечную убийцу. Она могла забрать всё, что пожелает. И каждый предмет являлся проекцией какого-либо качества. Взяв зеркало, она впитывала Вашу молодость. А через золотые монеты, способность говорить.

Теперь, услышав это, Вы сто раз подумаете, соглашаться ли на её предложение.

Но всегда находились глупцы, подписывающие договор с ней. И жизнь их была коротка, чаще всего они просто сходили с ума. И бегая по городу, кричали: 'Монстр с черными ногтями и кожистыми крыльями из самого пекла обманул нас, съел наши души!'. И горожане задорно смеялись над ними.

И Мари тоже хохотала, стоя за углом, прикрыв рукой рот. Ей нравилось это.

***

Ещё её забавляло людское поклонение Богам. Ведь она знала, что когда ангелы рассказывают сказки, демоны хихикают и не верят. Противный лёд в их сердцах, как засохшая смазка на петлях двери, закрывающих их веру.

Они, демоны, помнят своё первое и последнее падение, и боль от него, растёкшуюся по всех их обличиям. Приноровиться сливаться с тусклыми Эйдесами людей сладко для любого дьявола. Они любили выжигать клейма на телах своих жертв.

Ведь, когда ангелы рассказывают сказки, на них смотрят падшие, с разодранными до крови ладонями.

И Мари решила, что сущность демона ей была ближе.

***

- Вот кем я стала!- Мари развела руки в стороны, судорожно вздохнув.

Отверженный молчал, его глаза были глубокого черного оттенка.

- Вы удивительны, моя леди. Я не могу найти слов. Вы безмерно великолепны.

Мари пару раз моргнула, пытаясь прогнать внезапную слепоту. Но всё оказалось намного прозаичней. Просто наступил поздний вечер. И город утонул в темноте сумерек и море шорохов, отзвуков. И пара сидела в тишине. Тишина впивалась в губы, уши и глаза. Наполняла горло противной вязкой жидкостью, как мёд. Слова рвались и утопали, срываясь на шёпот. Горячее дыхание было симптом лёгкой простуды.

- Что же ты творишь? Зачем ты сводишь меня с ума?! Ведь я была твёрдой, как сталь, и пули не пробивали моё тело, не оставляли чёрные дыры и привкус пепла на губах. Я была холодной, как лёд, и никто не мог растопить меня. Я была... была...

-Моя милая леди, почему я не Ваш творец? Я бы хотел смыть эту черноту, очистить Вашу осквернённую душу! Но я давно уподобился Вам, и... Скажите, кто я?

- Ты - чёртов ведьмак, ничтожный человечишка, убивающий меня изнутри, разрушающий!

- Не угадали. Я - демон... - он провёл рукой по лицу, меняя обличие. В темноте засияли алые рубины глаз, исчезли белоснежные локоны, сменившись на чёрные пряди.

- Зажги свечи,- попросила Мари

- Хорошо, моя леди.

Вспыхнул свет. Перед ней сидел парень в костюме дворецкого. В руках он держал серебряные часы с тонкой гравировкой.

- Асмодей к Вашим услугам.

Внезапно Мари, отклонившись назад, захохотала. Её громкий смех отражался в гулком вакууме безмолвия. Звонкие осколки рвали пустоту, оставляя беззащитными глаза пред темнотой. Смех убивал её черты...

Демон уставился на неё непонимающим взглядом.

-Что с Вами? - дрожащим от напряжения голосом спросил он. Маска спокойствия слетела с его стандартно приветливого лица.

- Ха-ха-ха, ты провёл меня. Заставил рассказать сою историю, а я поверила. Ты - соблазнитель. И что же ты теперь сделаешь?

- Заключу контракт,- медленно с расстановкой проговорил он,- ведь я не могу отказаться от столь притягательной души. Важен лишь вкус. Вкус крови и вкус Вашей души. Ваша душа имеет свой привкус.

- Прекрасно. Можешь начинать, - похолодевшим голосом произнесла она.

- Вы уверены?- он облизнул губы острым языком и начал стягивать перчатки.

- Да.

- Тогда чего же вы желаете, моя леди?

- Я - Мари Асмариель, графиня древнего и могущественного рода де Ла Флер, призываю Асмодея, тринадцатого герцога преисподней для заключения контракта. Я отдаю свою душу в обмен на твою верную службу. Пока смерть не разлучит нас.

- Да, моя госпожа. Каковы Ваши желания?

- Я приказываю тебе вечно следовать за мной. Стань моей тенью. И никогда не предавай меня.

- Повинуюсь, миледи, - сказал он, протянув пальцы к правому глазу Мари, оставляя метку на радужке, -я превращу соль в сахар, белое в кроваво-алое, день в ночь, ради Вас, Ваше Высочество.

-Повтори ещё раз...

-Да, Ваше Высочество, да, Ваше Высочество.

-Как, приятно...

Она упала к нему на руки, и заснула... Говорят, сон похож на смерть. Или же смерть похожа на сон?

***

- Я осыплю Вас белыми розами во сне. Белые розы, вечные грёзы. Мы с Вами наедине. Белые руки, белые скулы, и губы, что белей лепестков. Моя госпожа, Ваше высочество, вы прекраснее этих белых чудных цветов.

Нежные розы, нежная кожа - тленная красота. И к сожалению, неизбежно, и безвозвратно она утратится навсегда.

Множественные сады будут полниться белыми розами. Но среди моря роз мне одна только лишь дорога - это Вы.

Я положу вас в гроб с белыми розами. И подарю своей розе прощальный поцелуй в белый лоб.

Я всё сберегу, Ваши белые руки, белые скулы, губы. Белая роза, помните же в своих мёртвых грёзах слугу.

***

Мари спала, и её снился сон, где отдаленные воспоминания вновь проскальзывают в мыслях, пытаясь выпутаться из пелены пятничного забытья. Туман окутывает иссушенные легкие вязким дымом, а в глазах мерещатся морозно-алые лучи декабрьского рассвета. На языке вертятся слова, но звуки застревают где-то в середине горла, срываясь с обмерзших губ лишь в виде мученического стона.

Она лежит, покрытая первой порошей рассыпчатого снега, что, кружась над её лицом, оседает на впалые щеки и неприятно цепляется за ресницы.

Чёрные волосы небрежно рассыпаны на холодной почве, еще не успевшей покрыться серыми снежинками, разбрасываемыми промозглым ветром. В онемевших ногах больше не чувствуется расползающейся дрожи, которая всего несколько мгновений назад покрывала все тело полностью, пронзая ледяными иглами зимнего дыхания. Посиневшие пальцы врываются в землю, собирая грязь под слоящимися ногтями.

Она видит пар, едва заметными клубнями вырывающийся изо рта, попутно вытесняя всю жизнь из бездыханно валяющегося силуэта. Кровь больше не циркулирует кислород в жилах, а вены застыли в запястьях, ледяными нитями сковывая кости, поросшие противной ржавчиной.

Она умирает в декабре, когда до начала нового века остается всего пара часов, когда ребятишки, раскрывая сонные глаза, выскакивают из-под теплых покрывал, лишь бы скорее подбежать к окну и устремить по-детски счастливые взгляды вперед, наблюдая за разгаром зимней погоды, что дарит людям первый снегопад.

Стрелки карманных часов перегоняют стук её сердца, которое, издыхая последние удары, останавливается с каждым вдохом и выдохом. Глаза устремлены вверх, где меж величественных верхушек старых деревьев виднеются лиловые чернила, разливающиеся по ледяному бархату небосвода, озаряемого тысячами звездных кристаллов, что еще не успели угаснуть.

В воздухе искрятся частички надвигающейся метели, которая закопает её под слоем белого холодного хлопка и забудет навсегда. Она словно розы. Что лежат на снегу, что истоптаны людьми. Белые розы, стебель которых сломан, а сами они залиты оттаявшей водой.

В голове возобновляются жалостные крики, содержащие подавленность и неимоверную муку. Молниеносные шаги рассекают установившуюся в дубовом лесу тишину, создавая эхо, что звуковыми волнами ударяется о кору деревьев, вновь возвращаясь к своему источнику.

На лице, кажется, появляется искаженное выражение недовольства, ведь она думала, что умру в более благоприятных условиях.

Но вот внезапно всё прекращается, её пробудил аромат роз – терпкий, сладкий, который невозможно спутать ни с чем другим.

***

Мы видим сны, в которых, так или иначе, ограничены. Нет, этот сладкий привкус свободы внедряется в мозг, постепенно опьяняя, но безгласность запирает нас в клетке иллюзий, превращая в больных страхами. Эти страхи сковывают кисти, и только тогда мы понимаем, что цена свободы непостижима и непреступна. Она высока, как небо. Словно наркотик, разливающийся в крови и дурманящий здравый рассудок.

***

Мари обнаружила, что сидела, привалившись спиной к стене, на полу. И рядом никого не было. Чувство, что целое небо свалилось на её плечи, не покидало даже после того, как легкие вновь начали наполняться чистым воздухом. Треск тепла, исходящего от пепельных стружек, заполнил одиночество в мыслях, где царствовал беспорядок. Пустая дыра в груди не затягивалась, а только увеличивалась с каждой секундой её никчемного существования. Прозрачные миражи всплывали перед полуоткрытыми глазами, а атласная простыня забвенья окутала трезвость в организме.

Сырость кривых стен создавала прохладный ливень у неё внутри, тогда как снаружи все горело маковым пламенем хвоста кометы.

Шею сковала адская боль, когда попыталась повернуть голову в сторону холодного солнца, чьи лучи едва проникали сквозь полотнища палатки. Запах огня мгновенно заполнил комнату, заставляя поежиться от наслаждения, но, как по иронии судьбы, все рушится в один момент, когда стуженый ветер гасит слабый огонек в очаге, находящемся в отдаленном углу маленького помещения.

Снежинки холода смешиваются с остывшим пеплом, соединяясь воедино и падая на деревянные половицы.

-Моя госпожа, что-то произошло?- раздался над её ухом мягкий баритон.

-Н-нет…- прошептала Мари, и осознав, что выглядит довольно таки слабой в его глазах, мгновенно выпрямилась, и вернула холодность выражения лицу, - совершенно ничего.

-Я сильно в этом сомневаюсь, моя леди. Вы испуганны, разве не так? – его начало раздражать, что на все попытки наладить отношения, Мари огрызалась и злилась.

-Я же сказала, ничего, - отрезала она.

Асмодей развернулся, и направился к своему прежнему месту, невольно прикусив губу. Сев напротив госпожи, он взял в руки гитару. Он казался бесконечно юным, и бесконечно прекрасным. И Мари понимала, что хочет обнять его, прижать к груди и не отпускать. Неважно кто он, демон или ангел. Он был единственным, кто смог разглядеть её внутренний мир, скрытый плотной пеленой лживых слов.

Асмодей провёл по лицу ладонью, сменив облик, к нему вернулись длинные белоснежные волосы, изрезанные запястья и глаза, глаза цвета моря. Он провёл по струнам, пальцы заскользили по ладам. Он запел, и не было ничего, что можно было бы сравнить с этим голосом. Он словно жил в её мыслях, став её частью, звучащей в сердце, как осколок мелодии.

И Мари не смогла сдержать свою душу, она коснулась кончиками пальцев его щеки, нарисовала линию скул, заглянула в ледяные зимние глаза. Асмодей оторопел от этого действия со стороны Мари, но не вырывался, а остался неподвижно сидеть. Она же сходила с ума от его тепла, потому что её смерзшееся в ледышку сердце не могло согреть духа отвергнувшей любовь.

И тогда он прикоснулся к её губам своими, низвергнув в темноту спадаемых чар Мари. Это столь странно было для неё испытывать полнейшую свободу от колдовства, что чёрной смолой затопляло лёгкие и горло. Теперь она действительно оказалась с тем, кто полюбил её искренне, не ради выгоды.

Оторвавшись от его сухих губ Мари, закрыла глаза, положив голову ему на грудь.

-Скажи, наш контракт ещё действует? – голос её был хрипловат, и дрожал, словно она надолго задерживала дыхание под водой.

- Да, моя леди,- Асмодей пробормотал, слушая мерное дыхание своей госпожи.

-Тогда будь со мной навеки. И это приказ.

-Да, Ваше высочество, - с усмешкой сказал он, - Ведь даже если все пешки отвернутся от Вас, и путь к трону будет залит кровью, я не предам Вас.

-А теперь помолчи,- шепнула Мари.

-Слушаюсь, моя госпожа, - Асмодей провёл рукой по её волосам, внезапно осознав, что они стали нежно синими, как волна, как море в её венах.

Они сидели, впитывая друг друга, упиваясь каждой секундой, что даровало им возможность любить. А тишина заполняла их глаза, укрывая белёсой дымкой сна, заполняла горло, не давая проронить слова, заполняла сердца до краёв. Они утопали в объятиях тишины… А где-то там, за горизонтом далеко, Боги смотревшие на эту пару, смеялись, хохотали, потому что впервые сломали их планы, разломали судьбы цепи… они сошли с ума, боги глядя на возлюбленных, строили новый мир, где было бы возможно сдержать любовь… Но их любовь – это вальс над пропастью, один неверный шаг и бездна, но риск, составляющая их любви, так значит, они бессмертны?

***

Мари с тех пор не встречал никто. Лишь редко-редко тревожил сны жителей звонкий девичий смех и удаляющийся звук каблучков бегущей по мостовой странной сказки в красных башмачках.