Откровения о расследовании. Германская трофейная находка

ДОКУМЕНТАЛЬНО-ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ.

В КАЧЕСТВЕ ПРОЛОГА:

Сентябрьским вечером 1944 года, с хутора близ Таллинна, гауптманн Клаус – будучи командиром группы «Эстония», которая состояла исключительно из немецких офицеров, последний раз вышел в эфир и сообщил: «8-я ударная Армия русских стремительно наступает. Рокадные дороги, судя по плотности наступающих русских подразделений использовать невозможно. Мы практически блокированы. Необходимо свернуть все мероприятия по номерным отправкам В12 и С23. К 7 транспорт не прибыл. (Z)». Ответ айнзацштаба ERR под руководством рейхсляйтера А.Розенберга, кому и была адресована радиограмма Клауса, был сух и лаконичен. Куратор группы «Остланд», структура ERR, доктор Нерлинг телеграфировал: «Берлин в курсе сложности создавшейся ситуации. Транспорт ждать и убывать совместно с ним. Груз особо ценный. Ящики осмотреть по описи. Способ доставки определите самостоятельно. В помощь к Вам направлена группа из зондеркоманды «Псков»»…..

……. Больше радиостанция Клауса в эфир не выходила.

Продолжением этой конкретной операции и радиоперехвата, возможно, являются архивные документы, хранящиеся сейчас в Подольске. Смысл их в том, что: ….. « в сентябре 1944-го, в ходе радиопеленга, с последующими оперативно- розыскными мероприятиями, была обнаружена группа немецких офицеров в количестве пяти человек: (трёх офицеров «люфтваффе», одного офицера связи и одного офицера «СС» из подразделения «Аненербе». Умелыми действиями, разведгруппы «Смерш» 8-й ударной Армии, немцы были блокированы и взяты в плен, не оказав вооружённого сопротивления. В ходе личного досмотра пленных и хутора, где они размещались, были обнаружены: коричневая униформа; выведенная из строя радиостанция; тетрадь с пометками на немецком языке; карта местности; штабной лист бумаги с нанесённой буквенно-цифровой криптографией и графическими символами в виде стрелок. Во время первичного допроса, проведённого военнослужащими из подразделения «Смерш», немецкие офицеры сообщили, что разведгруппой или «зондеркомандой» они не являются. Структурно подчиняются дивизии «Великая Германия». А здесь, лишь выполняли тыловые функции по эвакуации документов и материальных ценностей дивизии. После предварительного допроса пленные, под охраной, были отправлены в особый отдел Армии. Об отправке данного особого контингента уведомили генерала Ф.Н.Старикова, через его личного адъютанта. При конвоировании группа сопровождения и пленные попали в боестолкновение с немецким подразделением, предположительно отступающая зондеркоманда «Псков». В ходе боя немецкое подразделение было частично уничтожено и рассеяно в лесном массиве . Преследование организовано двумя отделениями автоматчиков из 116-го стрелкового корпуса 2-й ударной Армии. В ходе боя автомашина с пленными попала под автоматный и минометный обстрел, что привело к гибели всех конвоируемых. Изъятое при обыске, а также: личные документы, нагрудные знаки отличия переданы в особый отдел армии»…..

…………………………………………………………………………

Глава Первая. «Отрочество»

С Дмитрием Николаевичем, третьим и последним мужем моей бабушки Татьяны Дмитриевны, я познакомился в 1975-м году, будучи учеником 5-го класса Ленинградской школы. Бабушка! Да, моя бабушка (по отцу) была частичкой старого Петрограда. Даже жестокие годы 1937-1944 не сумели её сломить, развеять шарм накрахмаленных шапочек и вязанных крючком воротничков. Но сегодня речь пойдёт не об приверженности к тому замечательному Петроградскому стилю.

Дмитрий Николаевич и моя бабушка странно и непривычно смотрелись в 1975-м. Французские влюблённые старички, да и только. Я, однако, жил и учился у бабушки Шуры, посему и встречался с бабушкой Таней не чаще двух, трёх раз в месяц. А тут такой оборот, событие, появление «нового» деда. К тому же, мне очень интересно было его узнать как собеседника. И вдвойне загадочно и интересно, так как на одной из семейных фотографий дед был в старой военной форме, в чине старшего лейтенанта артиллерии. А отказать себе в любопытстве и узнать всё как можно подробнее, о тех военных лихолетиях, тем паче из первоисточника, мне очень сильно не терпелось . Такой уж пытливый был у меня ум, да и характер. Однако, при первых встречах, я был слегка разочарован. В разговорах со мной, он был не многословен, особенно в воспоминаниях о войне, видимо, как и все ветераны. В основном всё общение, когда я был в гостях, сводилось к тестированию моих познаний по химии и физике. Я «плавал и тонул» от его вопросов, даже в моей школьной программе он был дока. Но мне всё равно было интересно, так как он непринуждённо учил меня логически думать на заданную тему, понимать материал изнутри, если можно так сказать. Такие вот воспоминания остались у меня от первых знакомств с новым «дедом». Потом он переехал к бабушке. Для меня открылся новый мир. В доме, в котором ранее меня в основном интересовала только изразцовая печь, *(Петроградская сторона. Дореволюционная постройка, раритет!)*, старинные безделушки и отцовские фото принадлежности. В этом, хорошо знакомом мне пространстве вдруг появились книги! И какие! Издания 30-х* – 60-х* годов. Приключения, фантастика, тайные клады, разведчики, послевоенные шпионы. Дореволюционные книги и классику в счёт не беру. Тогда я был зачарован только вышесказанным жанром. Я не просто читал эти книги, мне казалось, что я их глотал. Я жил в них. Я ехал с одного конца города в другой полутайно, чтобы вернуть прочитанную книгу и взять новую. В дни школьных каникул я просил на денёк, другой оставить меня у бабушки – Тане. Не каждодневно конечно, но порою меня оставляли. Вот однажды, в один из вечеров, Дмитрий Николаевич, начал свой рассказ о войне. С подтекстом того, что он сам пережил. И это касается событий описанных в прологе этой документальной повести.

Конечно, осязание мира глазами школьника, это совсем другие принципы восприятия информации, поэтому далее, я постараюсь довести до вас то, что я запомнил. То, что я чувствовал изначально.

Его рассказы были без литературных излишеств, они отличались сухостью и педантизмом. Потом, спустя годы, когда я и сам примерил на своих плечах офицерские погоны, вот только тогда я понял причину этой сухости. Он говорил сугубо по-военному. Так, чтобы ясен был алгоритм тех давно минувших событий.

Из услышанного мною рассказа следовало, что в составе группы передового дозора, разведчиков и офицеров «Смерш» в коей присутствовал Дмитрий Николаевич, они, по факту радиоперехвата, срочно прибыли на один из хуторов, который располагался не далеко от Таллинна. Прифронтовая полоса, ночь, местное население с присущим прибалтийским менталитетом. С марша решили сразу на хутор не соваться. Осмотреться и подготовиться. Визуально выявили самый зажиточный дом. Немецкого дозора было не видно. Через час наступал рассвет, поэтому с его началом и взяли весь хутор. Одновременно и с разных сторон рассредоточенными группами.

Расчёт оказался правильным. В этом самом доме, без единого выстрела, группа «Смерш», задержала пять немецких офицеров. При обыске у них были изъяты: штабные документы, радиостанция, дополнительные комплекты аккумуляторных батарей. Пленённые офицеры явно не принадлежали к боевым частям вермахта: не по форме, не по физиономиям. Беглый допрос, толком тоже ничего не дал. Толи они штабисты, толи обозники, а может быть более важные птицы? Изъятые при них документы нуждались в детальном рассмотрении спецами из штаба Армии. Поэтому, оперативно приняли решение - этапировать пленных под охраной разведки и автоматчиков в особый отдел Армии. Благо на хуторе были обнаружены три трёхтонных грузовика «Опель Блиц», замаскированные в стогах сена. Однако, во время конвоирования в штаб армии, сопровождение и пленные наткнулись на серьёзно вооружённую группу немцев. Завязался бой. Наших пострадало пятеро: три легко раненых – разведчики, и двое тяжёлых - автоматчики. Атаку немцев отбили. Часть осталась на поле брани часть рассеяли по лесному массиву. Для окончательного уничтожения немцев, в квадрат, направили автоматчиков из 116 стрелкового корпуса. Пытались ли бежать пленные?, доподлинно неизвестно. Но по заверению командира группы «Смерш», грузовик в котором они оставались во время боя попал под шквальный огонь, загорелся и взорвался. В живых, из пленённых, никого не осталось.

На этом можно было ставить точку в этом фронтовом эпизоде освобождения территории Эстонии от немецко-фашистских войск . Но далее, события этого фронтового дня, получили новый и уже поистине непредвиденный оборот. Дело в том, что Дмитрий Николаевич, с группой передового дозора как раз разместились в том доме, где квартировала/скрывалась, до пленения, группа немецких офицеров. А при стремительном наступлении наших войск, с дальнейшей подготовкой наступления на Таллинн, дом сей, приглянулся одному из подразделений 8-й Армии, под штаб части. Соответствующее распоряжение доставил нарочный из корпуса. В нём говорилось: «… помещение под штаб тщательно досмотреть. Выставить охранение. Все не нужные для расквартирования штаба вещи и предметы быта вернуть хозяевам, или сложить в подсобном помещении, закрыть и опечатать….». Команда по-военному была выполнена беспрекословно. Дмитрий Николаевич и остатки его подразделения перебазировались в менее престижное жильё, но на том же хуторе. А тем временем, пока бойцы принялись наводить порядок и обустраивать скромный фронтовой быт на новом месте, Дмитрий Николаевич, согласно директивы, решил тщательно осмотреть прежнее помещение, в котором ныне должен был разместиться штаб. В этом доме всё было по-прибалтийски чисто и ухожено. Напоследок, он заглянул в небольшую комнатку, напоминающую мастерскую скорняка, с узким смотровым окном под потолком. В углу комнаты лежала большая стопка выделанной кожи, похожей на развёрнутые голенища для сапог. Он решил передвинуть эту стопку, в нечто, отдалённо напоминающее открытый, встроенный шкаф. Тем более, при такой небольшой, но простой манипуляции, помещение сразу становилось просторным и более светлым. Как раз для штабного дневального или телефониста. Занявшись стопкой кожи, он вдруг обнаружил свёрток. Скорее всего, свёрток, больше походил на старую холщовую сумку пастуха, но с несколькими отделениями. В одном из отделений сумки лежало что-то бережно упакованное в пергамент. В другом отделении обнаружилась цветная карта «раскладушка» на очень качественной бумаге и четыре фотографии. Точнее три фотографии и одна открытка.

Дмитрий Николаевич оглянулся по сторонам, прислушался, и бегло взглянул на фотографии. На одной из них, был запечатлён красивый причал, неизвестного приморского города. В центре фотографии были запечатлены две небольшие, но очень стильные яхты. На второй фотографии, было увековечено монументальное здание готического стиля с флагштоками и знамёнами украшенными фашистской свастикой. На третьей фотографии, старинный каменный но не высокий особняк. Открытка, точнее открытое письмо, так говорилось на обороте, была русская, с логотипом военной цензуры Петрограда от 1916 года. На открытке была изображена репродукция с какой-то картины на которой был изображён деревенский пейзаж.

Дмитрий Николаевич ещё раз осмотрелся и развернул карту. Эта была необычная для его восприятия цветная карта автодорог. Всех дорог и иных транспортных коммуникаций Германии 1941-го года, в масштабе 1:250 000. В первый момент, (как я помню с его слов), он хотел выбросить эту находку или сжечь, дабы не накликать на себя беду. Свастика на карте, свастики на фотографиях, непонятные границы карты, да и сама экспликация разметки дорог. А тут ещё вспомнился ночной рейд с офицерами «Смерш». Отчётливо вспомнились вдруг пленные немцы. Он аккуратно выглянул сквозь маленькое смотровое окно во двор. Несколько человек из группы «Смерш», что остались на хуторе, крутились возле фронтового трофейного мотоцикла. Но интерес к находке всё же заставил его открыть пергамент. В этом пергаментном планшете он обнаружил бережно упакованную картину, нарисованную маслом на холсте. Довоенная картина, может быть 10*-30* -х годов. Хотя возможно и самый конец 19-века, судя по стилю написания, мелькнуло у него в голове. В тот момент вспомнились его Ленинградские экскурсии в Эрмитажный дворец. Картина, которую он сейчас держал в своих руках, сразу же заворожила своей энергетикой. Точнее сам портрет юной девушки-девочки с венком из полевых цветов, что был изображён на холсте. Такое сложилось ощущение, что он сразу очутился в другом измерении, где нет войны, где есть только глаза, есть только вопрошающий взгляд «Незнакомки». Какое-то время дед находился в оцепенении, однако совладав с собой, вспомнив странную группу пленённых немцев, вспомнив стоявших во дворе имения «Смершевцев», он взял и перепрятал сумку. Просто перепрятал, автоматически, как будто взгляд «Незнакомки» с полотна его об этом просил. Причём в тот момент, он даже не осознавал, увидит ли ещё раз, когда-нибудь, свою необычную находку или нет.

……………………………………………………………………………

Вот на этом самом месте, эта фронтовая история с тайной находкой могла бы закончиться. Так как менее чем через неделю подразделение Дмитрия Николаевича перебросили практически в окрестности Таллинна. К слову сказать, Прибалтийская операция 1944 года была для наступающих советских войск относительно скоротечна, но от этого не менее кровопролитна. В одном из таких боев был тяжело ранен и Дмитрий Николаевич. А далее был тыл, госпиталя, а также печать на оставшуюся жизнь, оставленная войной, в виде страшного рубца.

Возможно, дед подсознательно чувствовал количество отведённых ему дней. Поэтому раз за разом, понемногу, он как бы «между прочим», продолжал повествование событий касающихся той фронтовой истории.

Так я узнал, что после войны, дед хотел посетить тот самый хутор. Он думал, что, скорее всего война, как таковая, с её разрушениями, скорее всего, миновала прибалтийские селения из-за концентрации боёв исключительно в крупных узловых городах.

Однако, послевоенные заботы отложили эту затею на долгие годы.

Тем временем мирная жизнь бежала полноводной рекой, входя в новый русла и притоки . Многие Ленинградцы летом стали выезжать в близлежащую Прибалтику, на отдых. Ведь кроме Курортного района других горячо любимых населением съемных дач по близости ещё не было. Да и курортный район сильно пострадал. Конечно, были Новгородские и Псковские летние каникулы. Но Прибалтика, точнее Латвия и Эстония заполнила морской пробел, который был любим Ленинградцами. Благо автобусное и железнодорожное сообщение между Ленинградом, Таллинном и Ригой стало более чем регулярное. Да и цены не так сильно кусались, в отличие от черноморской пляжной сказки. В один из таких летних сезонов начала 60-х, Дмитрий Николаевич узнал, что один из инженеров его предприятия едет с семьёй на пару недель в окрестности Таллинна. Погостить, так сказать в съемном жилье, пользуясь правом протекции и «сарафанного радио».

Дед, (опять же с его слов), абсолютно по наитию, попросил этого отпускника посетить тот самый хутор, что из фронтовых воспоминаний. Денег дал на дорогу, чтобы его коллега съездил до памятного особняка с комфортом. И какое было удивление деда, когда коллега вернулся с хорошим известием.

Прежде всего, сразу и благополучно нашёл тот самый хутор на который указал ему Дмитрий Николаевич. Кроме этого, новые или старые жители этого особняка, (это к сожалению неизвестно), ни против были сдать комнату Ленинградцу и даже оставили свой адрес.

Дед был переполнен волнениями и твёрдо решил обязательно посетить гостеприимных эстонских хозяев на будущий год.

Хотя текущие дела и взяли деда в круговерть но в августе 1963-го он всё же переступил порог того самого эстонского дома, где он нашёл и перепрятал заветный трофейный свёрток.

Хозяева скромно, и по-эстонски слегка натянуто, встретили его. Небольшие Ленинградские подарки вызвали у теперешних владельцев дома живой интерес, и они устроили общее чаепитие, а также обмен мнениями «как мы там» и «как они тут».

В ходе нового знакомства с домом стало понятно, что общая структура помещений осталась прежней, но некоторые комнаты всё же подверглись небольшой перепланировке. Комнату деду отвели небольшую, но очень светлую с отдельным входом из коридора.

А вот мастерской не стало. Дед никак не мог понять, где она? А оказалось, что она, мастерская-то, где была там и осталась. Просто новые владельцы сделали выступ, расширив тем самым коридор. А в угол коридора перенесли дверь. Теперь это была кладовка для вещей приезжавших гостей.

Дед, после застолья и чаепития отнёс в эту кладовку свой дорожный фронтовой, трофейный чемодан и осмотрелся. Да это была та самая комната. Ничего не изменилось внутри. Просто дверь перенесённая в другой угол ввела его в прострацию.

Он прислушался, в доме было тихо, хозяева вышли на улицу, но их было видно сквозь узкое смотровое окно. Фронтовые воспоминания торопили. Он осмотрел дощатое наклонное перекрытие в углу, возле окна. Нащупал мёртвый сучок в деревянной балке, который служил подобием шпингалета. Сучок туго поддался и доска за балкой слегка отошла. Вновь открылся треугольник меж балочного схрона. С трудом просунув покалеченную войной руку он почувствовал грубый материал свёртка. Военная находка лежала в том самом месте где Дмитрий Николаевич оставил её в сентябре 1944 года. Забрав свёрток, он сразу переложил его в дорожный чемодан. Благо чемодан был по настоящему фронтовой, офицерский «мечта оккупанта», из фанеры и кожи, оббитый уголком. И в нём имелась заветная ниша.

Неделя пролетела незаметно, пора было и честь знать. Попрощавшись с хозяевами дома, обменявшись адресами, Дмитрий Николаевич поехал домой в Ленинград. К свёртку он так и не притрагивался до самого приезда в родной город.

Потом он как то отвлёкся от своего рассказа и спросил, обращаясь к моей бабушке: «Танечка, а где моя чёрная кожаная папка?». Бабушка пожала плечами и ответила: «Наверное в твоём книжном шкафу, что ещё остался на Скороходова, Дмитрий. А может быть в твоём загородном доме в Новгородской?». Тогда он задумался и ответил: «Танечка, отдадим папку мальцу (то есть мне), когда подрастёт, а я ему ещё покажу по карте то, что я так сильно хотел узнать».

В последние несколько посещений, дед, так больше и не вернулся к этой теме. Посему, сказать мне что-то большее он уже не успел. В 1976 году его не стало.

*Здесь я хочу прерваться и сделать маленькое отступление, про дом Дмитрия Николаевича в Новгородской области, что был прямо на берегу Волхова. Нельзя сказать, что дед был отшельником, но в этом доме он жил постоянно с апреля по октябрь. Дом был знатный, рубленный, с баней. Но его сын не хотел заниматься домом и поэтому, эту недвижимость бабушка продала, разделив гонорар за продажу с сыном. Больше с его родственниками она не общалась*.

Глава Вторая. «Советский Союз»

На этом история вновь могла оборваться. Но ………….

Во время продажи дома, несколько ценных вещей бабушка забрала себе. В их числе оказалась и старая папка из чёрной кожи с немецкой картой и тремя фотографиями и одной открыткой. Причём бабушка сама наткнулась на папку, как-то неожиданно и странно. Так как сын Дмитрия Николаевича тоже взял множество интересующих его вещей. Но папка, бережно уложенная в каком-то загашнике, осталось не тронутой. И этот раритет, в 1978 году, мне торжественно был передан бабулей, с пояснением, «Дмитрий Николаевич обещал».

Сразу скажу, все мои бабушки и дедушки были фронтовиками и блокадниками и за Великую Войну хлебнули много. Поэтому получив этот дар, о!!!! это было нечто. Я опешил. Чёрный орёл, красное обрамление свастики, всё это вызывало трепет. Да ещё эти три фотографии со свастикой.

Зная менталитет родни, смекнул, всё это срочно нужно спрятать как можно надёжнее, а то мне и бабушке Тане покажут за такой подарочек «кузькину мать». А раритет сгорит в печи на даче или закончит жизнь в клочках на мусорке. Мои старики отчётливо помнили 1937 год…

Конспирация и тайник. Вот единственное решение по трофейной карте, которое, я своей юной головой придумал. И карта благополучно заняла своё тайное место за панелью динамиков моего личного электрофона «Юность».

Доставалась она крайне редко. Как правило, только тогда, когда я был дома один. Но даже тогда я чувствовал трепет и ощущал себя не в своей тарелке. В школе, из иностранных языков мне преподавали немецкий. Вроде и историю знал неплохо, но с этой картой была беда, так и въевшаяся в мою память восьмиклассника. Я смотрел на карту как «баран на новые ворота»: непонятные наименования, размытые государственные границы. Нет Франции, Польши, Чехословакии, нет Прибалтийских республик, не та Белоруссия и Украина, но зато какие-то Богемии, рейхс-ляйтерства, генерал-губернаторства и Франкрайх… . Всё это полностью вводило в ступор. А что стоили эти немыслимые разноцветные жилки дорог с литерами, прямо как плата импортного кассетного магнитофона. Ведь тогда в 1978-м я и не догадывался о практическом и фактическом разделе Европы. Не знал визуально экспликацию границ по пакту Молотова-Ребентропа. А здесь, передо мной, был Третий Рейх! Новая Германия!

Вообщем эту тайну, как меня и не подмывало заорать: «смотрите, что я знаю!» , я бережно хранил. Так как ни хрена, в этой трофейной карте, в те годы, я так и не разобрался. Открытка у меня особого интереса и восторга не вызвала. В мои-то юные годы, а тут открытка, хотя и 1916 года. Ну, деревня на ней изображена, русская деревня, глубинка видно. Автор картины, что на открытке напечатана, М.А. Балунин. Повертел, повертел я её в руках и впихнул в один из распухших домашних альбомов, где хранились разного рода фотографии, письма и открытки. Тем самым, забыв о её существовании.

С фотками поступил более осмотрительно и конспиративно. Для их хранения и тайного показа я приспособил жёсткую обложку какого-то учебника, поработав при этом бритовкой. Клад, таким образом, был всегда со мной и можно было не переживать за его изъятие, как идеологически враждебного материала.

Зависть и интерес в глазах сверстников по поводу этих самых фотографий был просто неописуем. Держался я долго, но спустя полгода, мой школьный товарищ Миша, еврей по национальности, стал собираться с родителями на ПМЖ в Израиль. Он был романтик и поэт по призванию. Он усмотрел в этих фото: Францию, Австрию и ФРГ и клятвенно обещал посетить эти места и описать мне эти события.

В замен, он предложил отдать свою коллекцию марок. Я брыкался. Но всё же стал обладателем нескольких альбомов с тематическими подборками, коими и сейчас горжусь. А Мишка с напоминаниями о холокосте убыл на землю обетованную. Что и как он, я более не знаю.

Ах да, помнится, была ещё и картина маслом. Но её наличие или след был утерян. Бабушка о ней вроде как и слышала, но никогда её не видела. Таким образом, по этой художественной реликвии информация обрывалась.

К трофейной карте я вновь вернулся только в 1980-м. После окончания школы. Так как окончательно переехал к бабушке Тане. И теперь можно было ослабить конспирацию. Там же на Петроградке, я случайно познакомился с одним из нелегалов - «поисковиков», гонимых в те времена сотрудниками КГБ. Тот был в шоке от этой трофейной карты. Просил поменять её аж на кассетник от «SONY». Но я как то охладел к обмену, зацепившись мыслью за посещение ГДР по путёвке «Интуриста».

Прикольно было бы привязать её к новой стране и местности, ловил я себя на мысли. На этом месте моих грёз грянул «гром». Снежным ноябрём 1980-го я получил повестку Петроградского военкома и убыл на Дальний Восток, отдав тем самым конституционный долг срочной службой Родине.

Служба она и есть служба. Учитывая своё первое и неудачное поступление в военное училище в июле 1980-го года, для меня, через срочную службу, вновь открылся внеконкурсный шанс исполнить задуманное. И я не прогадал.

Забот армейской, а затем и курсантской жизни было столько, что все мои понятия и мечты перевернулись прямо-противоположно. Это был другой мир и другая жизнь, в отличие от пресных повседневных гражданских проблем. Вот в этот круговорот событий я и попал. Прямо в самую гущу, как говорится «из огня да в полымя». Какая уж тут трофейная карта? Если и была она у меня в руках, то для проверки, на месте ли она.

Сказать правду?, не лукавя? Только к третьему курсу училища я воистину вошёл в чёткую колею, где всё можно было распланировать: учёбу, зачёты, увольнение, отдых с поцелушками и конечно же отпуск!!!, буквально расписанный по дням и часам. Посему я всё спланировал заранее. Что неделю, (ладно пять дней), точно два дня уделю своей карте. Тем более из предмета «топография» с привязкой к «оперативному искусству» я точно знал, что означали буковки с циферками и стрелочки указанного формата: ←↓↑→. О коих обмолвился в своих воспоминаниях Дмитрий Николаевич. Да, да. Это маршруты колонн и точки остановок, для «бегунка», есть такая «легенда» к карте. И вот с этой задачкой, да за трёх литровой баночкой «адмиралтейского» пива, непосредственно с завода «Красная Бавария», мне очень хотелось поскорее усесться, разложив перед собой раритет немецкой трофейной картографии.

Поверить трудно, но планам не суждено было исполниться. Отпуск был в августе. Но перед ним в июле была войсковая практика в городе Конотоп. А перед этими двумя знатными мероприятиями, в середине мая, мы на полтора месяца убыли в «поле». В гражданском понятии в полевые армейские лагеря под Ленинград. Дабы: стрелять, бегать, ползать по болотам осваивая искусство ориентирования. В общем самая настоящая война с вероятным противником, только в отсутствии подразделений оного.

Вернувшись из «поля» и придя домой в увольнение, перед отъездом на практику в Конотоп, я впал с порога в транс. Выхлебав в таком состоянии не одну трёхлитровую банку пива с соседями, и соседками. Дело было в том, что наш дом, дореволюционной постройки, ЖЭК решил капитально отремонтировать изнутри! Поменяв все трубы, батареи, настелив линолеум, покрасив все помещения общего пользования. Таким образом, все квартиры превратились в один огромный погром, а перемещение вещей в комнатах привело к общемировому коллапсу и масштабным посиделкам всех обитателей дома в тех помещениях, где ремонта не было. Какая тут карта? Я даже джинсы и кроссовки среди этого бедлама найти не смог. Я рычал на бабулю как раненый зверь. Где мои вещи? Где это и это, и это…….?????. Бабуля тоже вошла в транс, причитая «...разложила по коробкам, сундукам, антресолям, шкафы двигали, ремонт закончится, всё можно будет разложить в комнатах и всё найдётся…».

Расстроенный, без должного комплекта гражданской одежды я уехал в Конотоп. Пикантные украинские вечера с горилкой и пышногрудыми фуриями помахали мне ручкой заранее. Ведь в погонах разве развернётся душа? А тут ещё Украина, а там если уж душа запела, то сразу в ЗАГС. А если не согласен, ….. «то мы идём к Вам в политотдел»!

Спустя месяц, с отпускным билетом на руках, я вернулся в Ленинград из Конотопа. Радостным событием для меня было то, что комнаты, да и весь дом похорошели. В шкафу висела и лежала вся отглаженная, и начищенная одежда и обувь. Не военного образца заметьте! В моём шкафчике лежали знаменитые наборы с марками, кассеты, бабины, пластинки, магнитофон, ну всё в аккурат. Но чёрной папки с трофейной картой НЕБЫЛО!!!

Два дня я потратил на поиски чёрной папки и поняв, что с наскока мне её не найти, плюнув в сердцах, устроил себе достойный курсанта отпуск, ни дня не надев военный мундир.

В январе 1985 года, я всё же нашёл папку с картой, но впереди была войсковая стажировка и сей раритет пришлось тщательно переложить в место известное только мне, без посягательств от внешних факторов.

Далее вновь тема детального рассмотрения карты была отложена. Впереди были: стажировка, дипломная работа, Гос. Экзамены, «золотой карантин», выпуск, погоны офицера, назначение в ТуркВО. Жизнь завертелась ещё с большей скоростью и уже в другом качестве.

Тут уже было не до тайн Третьего Рейха. Там куда я прибыл «за речкой» шла война. А в октябре 1985-го эта война, точнее интернациональный долг, стали и моими.

Хотелось ли мне тогда вновь прикоснуться к тайне трофейной карты? Да, очень. Но теперь были другие заботы, армейские, земные, семейные, бытовые. Оставалось только мечтать, что по замене из «горячей точки» мне, всё же обязательно доведётся попасть в «Группу Советских Войск в Германии». ГСВГ!, Мечта! И вот тогда……..

…………………………………………………………………….

Глава Третья. «Смута»

*Мы, войны, пытающиеся оспорить произведения знаменитого Редьярда Киплинга, выполнили свой долг, вышли «из-за речки». И…. нас бросили. Об нас вытерли ноги все политики, со словами «перестройка, новое мышление, мы вас туда не отправляли». Повторно наш 400 000-й туркестанский контингент, с семьями и детьми, бросил Ельцин. Бросил росчерком пера, бросил на произвол судьбы в пустынях Туркестана. Многие ушли в никуда, взяв в руки оружие. Тогда жизнь распорядилась по своему: кто в князья, кто в грязь, а кто остался верен присяге, помня, что есть такая работа Родину защищать. Именно Родину, а не узбекам служить.

А тем временем страна погружалась в хаос и гражданские войны, с жестокой бойней националистам русского населения. Выход был один, воевать так уж до конца. И мой марш-бросок на штаб ЛенВО, летом 1992 года, закончился успешно. Мой прямой начальник и командующий округом были из тех, кто тоже попробовал водицы «за рекой». Таким образом, был подтверждён мой статус в верности знамени и присяге.

Вот только вернулся я, уже в совсем другую страну, испоганенную и поруганную демократами. В другой город, лихо переименованной ими же в Санк-Петербург.

Только теперь стало понятно, что сделала новая власть с добропорядочным населением.

Нашей, (уже моей), семье повезло. Было то, что называется – крыша над головой.

А вот мои старики пострадали больше всего. Безумство цен на продовольствие и лекарства, геометрическое падения рубля и полное обесценивание вкладов и пенсий. Это был открытый, ничем не прикрытый геноцид. Засилье всевозможных фондов, проходимцев и нечестных на руку государственных работников социальных служб, привело к тому, что в моём конкретном случае, (моя бабушка), лишилась всех ценных книжных изданий. Спохватилась она, в произошедшем, практически перед самым моим приездом, (фактически я вернулся только в декабре 1992).

Таким образом, за полгода, с лета 1992, «разносчиками» просроченных армейских НАТОвских пайков, которые демократическая власть раздавала в качестве гуманитарной помощи; а также представителями фондов, которые разносили продуктовые посылки из Германии; а также волонтёрами, агитаторами, и прочей государственной швалью «новой» России, были похищены ценные раритетные издания из библиотеки Дмитрия Николаевича.

Книги похищались, а вместо них во второй и третий ряд ставилась откровенная макулатура. Это открытие, что бабулю медленно, но откровенно обворовали, привело её на больничную койку и сыграло через год роковую роль. Хотя мы и подоспели в принципе вовремя.

Но что можно было предпринять в этой ситуации? У меня, от такой наглости, по отношению к собственному населению, у самого «планка» упала. Пришёл в милицию на Скороходова, к стати, в то самое отделение где самые первые серии «Ментов» снимали, а я там свой первый паспорт, к слову будет сказано, получал. Представился. Доложил, безобразие. Так мол и так, давайте данные кто по адресам пожилых людей, на Петроградке, от разного рода «сердобольных» благотворителей и госструктур шастал. Дежурный и ухом не ведёт. Я вопрос повторил. Полупьяная рожа, от которой можно было прикуривать, подняв глаза спросила: «кто такой, чё надо». Сразу стало ясно, последний горбачёвский набор, сплошная необразованная лимита, так и не сумевшая ассимилироваться в с культурными ценностями. Бог миловал, что у меня не было с собой табельного оружия, и вовремя подоспел пожилой капитан, оперативник. Инцидент замяли, а за сломанные стулья я денег дал. Оперативник, Аркадием его звали, отвёл меня в свой кабинет, закрыл дверь, достал из сейфа литр «Распутина», закуску из тех же пайков, и излил свою душу со слезами на глазах. Молил, при каждом слове, только бы дожить до пенсии. Тогда, в этом разговоре «по душам» он от многого меня предостерёг. Описал, что реально в городе происходит, кто за кем стоит. Что умереть на Кировском проспекте от пуль, выпущенных из «калаша», легко, а где-нибудь во дворике так вообще обыденное дело, и что расстреляют всего то, за пару сотен «зелени». Или за то, что оказался в ненужное время и не там где нужно. Или за чрезмерный интерес к переделу социалистической собственности. Напоследок правда обмолвился, если хочешь мол реально, не вернуть, а хотя бы просто сесть на хвост тем, кто тебя обворовал, обзаведись сотней баксов. Сведу тебя с человеком, он ситуацию прокачает конкретно. Если это ему по зубам, доплатишь ещё, и возможно мои пропажи вернутся. Или вора он мне на собственное усмотрение, упакованным представит. Я попрощался. Тогда, так ничего и не смог ему на это ответить.

Да, это было другое государство и мне приходилось заново осознать происходящее*.

Жизнь в любом случае должна продолжаться и армейская служба и быт вновь взяли меня в круговорот своих событий. Бабулю после первого криза мы выходили, навели у неё порядок, строго настрого предупредили и её и соседей, чтобы без нашего ведома незнакомые её не посещали. А заодно и бабуля мне поведала, что оставшиеся магнитофонные кассеты и бабины попросил мой друг Витя, и она ему их отдала (это были его записи). Коллекцию марок и чёрную папку на которую наткнулась, во время оклейки обоев, (запрятанную между стенкой и фанеркой встроенного шкафа), она положила в мою старою «дипломатку» и отдала моей маме, от греха подальше. К слову будет сказано, это было не самое приятное, что я желал услышать, зная характерные особенности моей мамы всё рассовывать по углам. Последующее посещение квартиры мамы, не прибавило мне оптимизма. Старенький дипломат был уже задействован по архив домашних фотографий и прочие открытки и письма. Альбомы с коллекциями марок были бережно перевязаны бечёвкой и хранились на бельевой полке шкафа. А на вопрос, «а была ли чёрная папка» и где она?, мама не моргнув ответила: «нет, по-моему я её не видела» и добавила: «если на антресоли нет, то точно не видела, там и марки твои лежали, в шкаф недавно положила, а то они там Иванычу (мой отчим) мешались». Взгромоздясь на табурет я заглянул на антресоль. Там явно не «пахло» папкой. Сеё пространство больше походило на шкаф для инструмента. Иваныч тоже подтвердил, что перекладывал тут всё, недавно, но папки не видел. Аргументов больше не было. Тем более мать начала причитать, что точно не видела никакой папки, и у бабули очередной бзиг и старческий маразм.

Ну что, подумал я, переезды, коммуналки, перестановки, смена власти и экспроприация библиотеки, благо, что ещё все живы и здоровы, а также пожара с наводнением не было.

Совсем немного книг, я, попросил у бабушки, для своей библиотеки, которую собрал в Туркестане. К тому же коллекция марок – воспоминание о былом государстве и моей юности всё же сохранилась. Ну а то, чего не стало, утратили, законно. Не уберегли, значит.

Река времени должна течь, а мы выпрыгивая из одного водоворота вновь бывает попадаем в следующий. Хотя, я, всё же ещё раз расспросил бабулю о папке, за воскресным чаепитием. Бабуля подумав, обронила фразу: «а ведь папка какое-то время лежала в книжном шкафу, вместе с марками», (когда она в дипломатку мои вещи собирала). Впоследствии, это откровение, чуть было не стоило мне жизни. Но сегодня было ясно, что моё трофейное наследие от Дмитрия Николаевича, не уберегли.

Вот только наследие это, почему-то вновь преследовало меня. Годика через три, в уважаемом мною антикварном салоне, (который я любил посещать как маленький музей), что в районе Литейного проспекта, я наткнулся на книгу «Словарь русских суеверий, гаданий, предсказаний». Это было дореволюционное, теснённое серебром, издание. Точно такое же я видел в библиотеке бабушки после переезда к ней Дмитрия Николаевича. Я хорошо помнил эту книгу. Кроме того помнил, что революция оставили на внутренней стороне задней обложки отметину, в качестве небольшого сального отпечатка детали револьвера. Я попросил сотрудника салона показать мне эту книгу. Она легла передо мной на специально постеленный бархат. «Это очень дорогая книга», сказал продавец. Я провёл рукой по теснённым обложкам, открыл невзначай заднюю обложку. «Да, это очень дорогая книга, для моего кошелька несопоставима », ответил я продавцу. Поблагодарив его, я вышел на улицу. Да! Да! Да! Это была та самая книга из нашей коллекции, сомнений не было. Мысли рассыпались в голове, как упавшее на пол блюдце с горохом. Все по разным углам. Как-то сразу, вспомнился опер Аркадий. Ну и «баксы» конечно. *Последние уже имелись, так как жизнь в «обновлённой» демократической России того периода, привела к тому, что зарплаты были под миллион, сосиски стояли десять тысяч, а бутылка пива две. Сто, двести и пятисот рублёвые купюры превратились в «фантики», а тысячей, иногда, в отсутствие бумаги оной, бычьё подтирало свою пятую точку. «Фантики» для этого не подходили, были уж очень маленькими и жёсткими. Так что «баксы» позволяли отложить часть зарплаты на погребальные нужды, а также на жизненно необходимые предметы гардероба и быта*.

Взвесив все за и против, я не стал бараном переть на салон, и поспешил к Аркадию. На Скороходова, коллеги Аркадия поведали, что он не так давно уволился. И поинтересовались, а зачем я ему нужен? Рыбалка была лучшей отмазкой и я получил «проходное свидетельство», как, и где его найти. Увидев его, я понял, что Аркадий давно и долго «сидит на стакане». Увидев меня он опять начал плакаться в жилетку, про державу, про собачью жизнь и пенсию. Про то, что всё у него из рук валится и истина осталась только в стакане. И что даже улицу мести он не умеет, а банде из Смольного прислуживать не собирается. Выслушав риторику я вручил ему пару литровок «Абсолюта» и несколько «хвостов» мурманской рыбки. А затем аккуратно спросил его о том человечке, что может «пробить» информацию по похищенным вещам. Только тут он меня вспомнил. Подарок его тоже очень порадовал и он не став темнить, сразу сказал, куда мне прийти и что нужно при этом сказать.

Таким образом, личное расследование вступало в новую, уже в полукриминальную фазу. Игорь, так звали моего ровесника, был тем человечком к которому и направил меня Аркадий. Жил Игорь в Дачном. Стоя перед бронированной дверью его квартиры, я назвал ключевые слова, про «славянский шкаф». Дверь отворилась и за ней, показался на первый взгляд штангист, с меня ростом, но килограмм под 150, и с кулаками словно пивная кружка. Шею Игоря, которой практически не было, украшала золотая цепь, граммов этак в сто-двести. А вот лицо и улыбка были очень добрые. Медленно завязался наш разговор. Оказалось, что Игорь, сейчас, так сказать, тоже не при делах. Что сейчас он сотрудничает с производителями пельменей и прочей заморозки. Организовывая контроль уличной торговли и охрану от нежелательных наездов конкурентов, а также ментовских «крыш». Но пообещал тему провентилировать. Сто «баксов» была сумма на возможные накладные расходы и бензин. Потом мы просто по-человечески разговорились и подружились. Он оказался очень интересным и хорошим человеком. А вишнёвая «пятёрка» стоявшая у него во дворе была выше всех похвал. Прощаясь, я спросил его, не хочет ли он съездить на полигон отдохнуть, да и мне с транспортом помочь, ведь автобусы туда не ходят. (Полигон и стрельбище было тем местом, где я просто отдыхал, снимая накопившуюся усталость. Тем паче, что это мероприятие проходило среди единомышленников и братьев по оружию. Точнее сказать, среди контингента, в свое время, откомандированного «за реку»). Игорь очень живо откликнулся. О таких стрельбах как со мной, (признался Игорь в последствии), он и представить себе никогда не мог. Армия прошла мимо него, и поэтому, данное мероприятие тоже было для него отдушиной. Так вот и получилось, что мы стали товарищами и он во многом мне в последствии помог.

Где-то через три или четыре месяца Игорь пришёл ко мне с информацией, что я запрашивал у него во время нашего первого знакомства. Прежде всего, вернул деньги сказав, что туда куда я лезу очень опасная для меня затея, за ней стоят чиновники Смольного и законодатели с Мариинского дворца. А так же их карманные армии включая батальон «дяди Юры-ночного губернатора». И признался, что хорошо знаком с этой тематикой. Оказывается, в своё время он был «бригадным» в одной из криминальных структур. Но отбирать у Ленинградцев их честные коллекции, сбережения, квартиры, подло, и служить в этом лимитным браткам свезёнными сюда «рыночными реформаторами» не собирался. А тут разборка и в ней его шеф получает порцию свинца. Так он и стал ронином, в последствии, примкнув к продуктовым «цеховикам» и торговцам. При этом, вновь и вновь предостерёг меня от скоропалительных решений. Поведав, в откровении, как захватывалась в частности Петроградка. Как исчезали в печах промышленных предприятий и котельных, а также в третьей смене городского крематория пожилые, одинокие и просто неугодные люди. Сколько безымянных могил на южном кладбище. Как штампуются свидетельства о смерти. Как люди попадают в психушку, и исчезают в никуда, заколотые лекарствами, переписав при этом все документы на собственность. Или просто растворяются как прах. И самое главное, с помощью кого переписывается собственность. Кроме сказанного поведал, кто сейчас живёт в этих квартирах и кому сейчас принадлежат коллекции пропавших или безвременно ушедших Ленинградцев. Это было ужасно, но страшнее всего, что это была правда.

* В этом месте повествования ради исторической справедливости я делаю вставку. И далее поведаю вам о той страшной правде, с которой мне самому пришлось столкнуться.

Как я уже говорил ранее, дом мой, моё родовое гнездо, был дореволюционной постройки. Кроме коммуналок, в нём были и отдельные квартиры. А представляете себе, что такое капитальное строительство при царе батюшке? Это монолит, с потолками высотой более 4-х метров, с каминно-печными блоками в комнатах. Причём блоки идеально вписывались в помещения. А кубатура таких потолков? Кроме того за счёт таких высот можно было соорудить детскую или уютную библиотеку балконного типа во втором ярусе. Тем более без особых хлопот и перепланировок капитальных стен. Напротив нашей коммуналки, в двухкомнатных отдельных апартаментах жил Сашка. Сашка был старше меня лет на 15-20. Убеждённый холостяк. Без наследников. Правда, женщин в гости к себе приглашал. Любил он повеселиться, не забыв при этом пропустить стаканчик и не один. Сашка был бухгалтером от бога. Особенно безукоризненно он подбивал бухгалтерские балансы, даже самые безнадёжные. Ну вы сами понимаете почему? В связи с этим, деньги у него водились всегда. И даже если он пропивал всё до копейки, уходя в загул после очередного баланса, то с лихвой всё возвращал впоследствии. Причём руководители предприятий не только обеспечивали его деньгами, но и продуктами и бытовыми приборами. Последние, он очень любил по дешёвке продавать соседям. Квартира у Сашки тоже была знатная. Все окна выходили в зелёный тихий дворик, далее была река - рукав Невы, горбатый мостик и зелёная парковая зона. Тишина да зелень, одним словом и божья благодать во все времена года. Однако, обновления в стране привели к тому, что бухгалтерские проводки становились другими. Предприятий реального госсектора становилось меньше и меньше. Откровенное воровство прикрывалось «фирмочками». Сашку стали забывать. А он, перебиваясь случайными заработками окончательно подсел на стакан. Алкашом он стал тихим, спокойным и интеллигентным. Я же после смерти бабули иногда наведывался в своё родовое гнездо. Любил пропустить стопочку другую и пофлиртовать с соседками в не официальной обстановке. Как-то раз, мне бортом из Узбекистана привезли знаменитые Андижанские дыни, виноград и ящик Самаркандского коньяка «КВ». Сам бог велел после таких даров узнать, как там поживает родная Петроградка?. Взяв парочку бутылок «КВ» и дыньку побольше, я вошёл в знакомый мне с детства дворик. Смотрю и Сашка идёт, неся в авоське пару бутылок аперитива и какие-то консервы. Мы поздоровались. Сашка вошёл в свою квартиру, а я в свою. Когда моё застолье с соседками было в разгаре, мы все вдруг услышали на лестнице громкий шум и возню. Открыв входную дверь, я вдруг увидел абсолютно неожиданную сцену. Сашку в смирительной рубахе, вниз по лестнице, пытались тащить двое санитаров. Квартирный замок его двери был сломан. Сашка с разбитым лицом пытался кричать: «помогите», издавая только хрип. Зная его и соображая, что буквально час назад он был в абсолютно приемлемом виде, я схватил одного из санитаров. Викуля-лапочка (аппетитная соседка) вцепилась в Сашку, перекрыв тем самым движение этой непонятной процессии. Все мы дружно заорали: «в чём дело». Санитары опешили, но самый шустрый из них стал объяснять про какой-то вызов неотложной психиатрической помощи к данному пациенту. Разговор с санитарами зашёл в тупик. Тогда, смекнув, что дело явно не чистое, я достал из кармана свою трубку сотовой связи. «Дельта Телеком», первые мобилы «Бенефон», это, тогда, было воистину фантастично. В глазах медработников появился реальный страх. А я продолжил концерт, набрав Диму из ГАИ с профессора Попова. И пытаясь объяснить ему случившийся беспредел, прося срочно подъехать. Санитары отодвинув Сашку к стене, сказав, что сейчас свяжутся по рации с клиникой и покажут нам, что значит препятствовать их службе в оказании неотложной помощи, стали быстро спускаться вниз по лестнице. Немного замешкавшись и я спустился по лестнице к парадной. Спускаясь, услышав только взревевший мотор и визг шин. От машины санитаров остались только отпечатки протекторов и поднятая пыль. Сразу стало ясно, Сашку «выпасли». Кому-то очень приглянулась его квартира. Пробив его одинокое сосуществование и спиртную приверженность, нелюди «демократии» и их сателлиты продажные менты и чёрные риелторы, судя по всему решили его «списать». Ну а мы им в этом помешали. Димка тоже примчался, но я только развёл руками. Сашку мы развязали и успокоили. Дверь починили, сказав ему, чтобы срочно ставил металлическую и задумался о произошедшем. Хмель у всех как рукой сняло. Вечер закончился скромно, в обсуждениях данного инцидента и полнейшего беспредела.

Но даже металлическая дверь и последующие заботы соседей не уберегли Сашку от упырей «новой» России. Спустя год я узнал, Сашка сгорел в своей квартире. Причем пожар был странный, обгорел только диван и он. Хотя все мы знали, что он курил исключительно на кухне. Брандмейстеры и медики с этим не согласились и выдали заключение, что диван загорелся из-за окурка, а Сашка задохнулся продуктами горения. А они «красавцы» вовремя подоспели, спасая дом и квартиру, через окно. (Тайной осталось то, как это они интересно увидели, что диван загорелся? На дереве в парке с биноклем сидели?) Через полгода в его квартире появился новый «хозяин». Истинный упырь, с бычьим выражением лица. С пальцами сосисками унизанными «желтыми» гайками. А также машиной «Гелендваген», со столичными номерами и личным, бандитского вида, водителем. *

Но вернёмся к информации от Игоря, по поводу похищенной из нашей семейной библиотеке книги. Тогда, своё повествование он закончил словами - «не лезь, это тебе не по зубам, здесь разборки только через «войну» вести можно».

Но я ослушался.

Воспользовавшись одной зацепкой, которую он проронил в разговоре, я, всё же вышел на некую мадам, соцработника, которая явно была в теме «обеспечения» пожилых людей, причём исключительно на Петроградке и Васькином острове . И вот эта зацепка, как я упоминал выше, когда вспоминал бабулю, чуть ни стоила мне жизни. Свои секреты мне тоже не хочется приоткрывать, но всё же, личный разговор с некогда работником собеса у меня всё же состоялся. Причём на её территории. Квартира, в которой она проживала, была в историческом центре города и поражала высотой потолков, каминами (причём старинными не новодел) в комнатах, а также антикварным убранством. Но первое, что бросилось в глаза, внутренняя не ухоженность жилья и самой хозяйки. Видно было, что «зелёный змий» здесь бывает очень часто, причем, возможно не только он один. Стоило мне в разговоре с хозяйкой коснуться соцобеспечения немецкими посылками одиноких блокадников, как тема эта тут же переросла в жёсткую конфронтацию. Пришлось банально уходить из её дома не солона хлебавши, «дабы глаза её меня не видели». Покинув квартиру, я, понимая, что за мной могут присматривать, предварительно поднялся наверх к чердачной двери. Чтобы не тупо выходить из парадного подъезда в ухоженный дворик. А воспользоваться на случай «бережённого бог бережёт» дополнительным вариантом. Через крышу или чердак. А далее через чёрный ход или другой подъезд. Обеспечив себе тем самым выход на оживлённую улицу. Там, где меня точно не ждут. Это, я так думаю и спасло мне жизнь. Поднявшись на крышу я запер за собой дверь, благо там был обалденный крючкообразный засов. И уже на крыше я отчётливо услышал визг тормозов во дворике. Тихонько выглянув сквозь ниши печных труб я увидел тонированную «девятку» и людей спешивших к парадному подъезду. Медлить было нельзя. Пулей я метнулся в чердачное окно и далее по перекрытиям в противоположный угол дома. Ориентируясь по бельевым верёвкам, которые говорили, что точно есть выход на лестницу, я шмыгнул на заветные ступеньки и далее спустившись по ней вышел через чёрный ход с торца дома. Завернул за угол, сразу оказался на оживлённой улице. Через десять метров нырнул в проходной двор, который также выходил на оживлённую улицу. Но уже с другой стороны и в квартале от злополучной парадной работника собеса. Солнце даже ярче засветило и я моментально сел в подошедший, плотно набитый пассажирами автобус. Который стремительно помчал меня в другой конец города через водную переправу. Переводя дух ко мне вновь вернулись рациональные мысли. Которые чётко дали понять: «Всё батенька, личное расследование, да и вся тема для тебя закрыты. Один ты в поле не воин, а во'йска, в поддержку твоей справедливости у тебя нет».

…………………………………………………………………

Глава Четвёртая. «Плоды демократии»

Продолжение жизни, точнее, развитие жизни, некоторые ученые сравнивают с некой спиралью. Из чего следует, что когда-нибудь, определённые точки проходят в одной плоскости, но на новом, верхнем, уровне. Видимо наши пропажи, потерянные клады тоже кто-то найдёт в нужной точке и в нужное время.

*В 2000 году у меня вновь появилась возможность отвоевать у нынешних властей города право регистрации по месту моего рождения, то есть на родной мне Петроградке. Почему вновь? На пять лет ранее меня лишили этой возможности вновь зарегистрироваться там, где я родился, откуда убыл Родину защищать, ссылаясь на постановление Собчака. В котором в частности говорилось, что если дом старый и подлежит капремонту или расселению и/или одна из комнат (принадлежащих квартиросъёмщикам) имеет ширину два и менее метров то в такие квартиры никого более не пущать и не прописывать, а то что её длинна превышала 5 метров никого не интересовало. Точнее определить интересовало исключительно для скорейшего изжития жильцов с лакомых кусочков старого Питера . К слову будет сказано, эта моя комната-спальня была частью нашей большой комнаты. Но то ли послереволюционное уплотнение, то ли библиотека нэпмановских жителей сделали её самостоятельной единицей. И более того, не сохранилась при бомбовом пожаре, (во время блокады), архивная экспликация оригинала паспорта квартиры и соответствующие разрешительные документы. Таким образом, уже демократическая власть «обновлённой» России вновь поимела коренных Ленинградцев. Поменяв их на иностранных мигрантов, которые вселялись и вселяются в расселённые дома никого не спрашивая, а только платя деньги в муниципальные и федеральные органы власти через выдвиженцев, а точнее «смотрящих» от иноземных диаспор.

Причём, в 1995-м году даже судиться было бесполезно. В приёмной администрации, что была на Кировском, мне просто показали на дверь, сказав, что я военнослужащий, к тому же уже зарегистрированный при части. И что пришёл я не по адресу. И что «за реку» лично они меня не посылали. И что вообще, мне нужно ждить своего служебного жилья, «много вас тут таких понаехало», «в Ленобласти для вас уже городки строят, там будите жить».

А тут, вдруг, в 2000-м появился шанс. Повоевать как говориться за родное.

Ну значится, я заранее и решил подсуетится. Навести порядок в своих комнатах (мама де-юре там оставалась зарегистрирована). Взял для этого бригаду бойцов, чтобы всё отдраить до блеска. Дабы при очередном посещении чиновников, было ясно, что о капитальном ремонте и сносе говорить рано, наличие заштукатуренной двери между комнатами реально. Так что давайте ребята чинуши решать проблему по-хорошему, или через суд*.

Войдя в комнаты стало понятно, книги советского периода явно перекочевали к маме. Практически освободив своим присутствием два книжных шкафа. Пока бойцы драили окна, полы и двери я решил таки остаток книг аккуратно разместить в импровизированном книжном шкафу. Соорудив его предварительно из чешских полок, что хранились в кладовке. Получилось классно. Два пустых книжных мастодонта, довоенного стиля, окончательно лишившись печатных изданий и сиротливо остались стоять, демонстрируя свои пустые полки сквозь стекла дверей. Теперь они уже явно отжили свой век. И если один из них имел некий шарм старины, то второй шкаф время явно не пощадило. Уборочная бригада лихо разобрала никчёмного мастодонта на составные части и он, разобранный и поверженный, убыл на улицу, в свой последний путь, до светлой площадки строительных отходов. Ребята убрались очень хорошо. В комнатах стало светло, чисто и просторно. О ветхости жилых помещений, теперь, не было и речи. Это был ни дом, а вековой монолит. Удручал только неприкаянный, пустой книжный шкаф, сиротливо стоящий в большой комнате. Ну а так как место в кладовке после полок освободилось я решил аккуратно разобрать его и сложить составляющие туда. Быть может на дачу и сгодятся. Для начала снял остеклённые двери и убрал их в кладовку. Разъединил корпусные панели, отправив их туда же. Начал снимать полки. Они были клееные, составные и тяжелые. Всего их было четыре. Взяв сразу две, потащил их в кладовку. Но там, к сожалению, оставлять их было совсем не комильфо. Тогда решил аккуратно поставить полки в нишу импровизированного шкафчика в своей комнате-спальне. Понёс их туда, но при этом одна полка съехала и чётко грохнулась о порожек двери кладовки. Боковой шпон полки отлетел, а клееный брусочек между поверхностями полок съехал в бок. Я вытащил его, чтобы аккуратно вправить на место и тут…….. Поверить трудно, в щели я увидел две очень плотно сложенных светло-коричневых картонки. Я потряс полку, картонки не шелохнулись. Я грохнул полку ещё раз, о порожек, содержимое съехало к щели. Вытянув весь этот запрятанный картонный планшет, я потерял дар речи. Между картонками лежала картина. Портрет девочки с венком из полевых цветов. Тот самый портрет из воспоминаний Дмитрия Николаевича.

Это было просто какое-то наваждение. Серый фон. Девочка в рубашке-безрукавке с белыми вязанными рюшечками на плечах . Необычный венок, скорее шапочка. Тонкий ободок из стеблей. Полевые ромашки, колокольчики, васильки, гвоздики. Необычно, просто невероятно прорисованные цветы. А далее глаза и взгляд девочки, толи ухмылка, толи какой-то вопрос. Полутени на открытых руках.

Блин, аж не по себе стало. Это был тот самый портрет, явно тот самый. Но почему в таком потайном месте? Почему? Как? Но ответить на это вопрос уже никто не мог.

Осмотрев ещё раз все части шкафа, я успокоился, больше сюрпризов и тайников явно не было. Приложил портрет к стене. Отошёл к окну, отошёл к двери, отошёл в край комнаты. Девочка с портрета со всех точек смотрела чётко на меня. Стиль, сюжет, особенность восприятия рисунка меня удивляли. Передо мной реально возник образ и сюжет, к которым я был явно не готов. Тайна военного трофейного свёртка вновь приоткрылась.

………………………………………………………………………….

Заполучив, таким образом, картину, о которой все и думать забыли, я задумался. Искусствовед из меня никакой, подписи на картине нет, за исключением пометки красным карандашом и ещё одной, по-моему, химическим. Холст явно старый, без следов реставрации. Картину толи вырезали из подрамника, толи она была нарисована на одном дыхании. Сиюминутное вдохновение и озарение двигало живописцем. Нужен был совет профи, да ещё желательно хорошего и знакомого или по влиятельной протекции. Вдруг эта картина с «историей», со своим «скелетом в шкафу», ведь не даром я вспомнил подрамник . Приехав домой, создав должное освещение я аккуратно приложил её к картону. Начал с того, что вертел её так и сяк. Может быть, умная мысль в голову придёт. Ну краски, да задний фон своеобразен, сплошной, как бы затенён. Стен и прочего не просматривается. Похоже, что девочка сидит у окна, но деталей окна нет. Есть только тёмные блики на руках. Красивая, юная, но возраст не определить. Ухоженные длинные русые волосы, не пшеничные. Рубашка, светло-голубая, простая без рукавов, но в то же время светло-голубой материал похоже шёлк или что-то воздушное, а плечевые рюши на рукавах белые как паутинка и связаны крючком. Необычен венок из полевых цветов, скорее это некая шапочка. Цветы, один из основных элементов экспозиции. Второй элемент – взгляд, тени на лице и глаза. Прямо как у «Джоконды», только эта девочка будто сказать что-то хочет, просто «код да винчи» какой-то. И краски, основной фон не броский. Как будто она деревенская или провинциальная девочка? Но ухоженные волосы, и манерная кофточка или ночная рубашка явно выдают высокое сословие. Тут меня осенило. А открытка, с видом деревни? Ну, та самая, которую я благополучно впихнул в один из семейных альбомов и забыл. Пришлось вновь поднимать все семейные архивы родственников. Ведь альбомы кочевали от дома к дому. Мои опасения были напрасны. Открытка благополучно нашлась. Даже подросшие дети не почирикали её своими очумелыми ручками. Вот эта открытка, теперь она у меня в руках. На лицевой стороне репродукция картины. На обороте начертано: открытое письмо; Любаньское общество попечительства о бедных; М.А. Балунин, «В деревне»; с боку печатное клише «Петроград (ПТГ) дозволено военной цензурой 8 марта 1916 года». На картине деревенский пейзаж. Российская деревня в глубинке. Краски не броские. Да уж, открытка то есть, но по картине всё равно нужен совет профи.

Эх, была у меня Любаша с Ропшинской, художница, умница. Но где она сейчас? Очень уж за рубеж стремилась…

Ладно, подумал я. Сам разберусь, чай высшее образование имею. И с этой мыслью, в свободное время, полностью посвятил себя музеям Ленинграда. Крамской, Кузнецов, Репин, все композиции этих художников чём-то были схожи с моим полотном. Хотя больше всего схожести было у Серова в его портрете «С.М. Драгомирова». Уж очень цветы похоже прорисованы и цепляют глаз. Хотя и рисовальная школа Петроградского общества художников тоже по стилю близка. Есть однако, что-то и от Ленинградской Школы Живописи 30-х, да-да, тоже есть. Ну вот. Какой из меня искусствовед, спрашивается?

И тут я вспомнил об одном чиновнике, который был близок к теме искусства. Николай?..., Николай Буров! Знакомство сработало. Николай дал мне протекцию прибыть с картиной в назначенное время, в экспертный отдел музея «Эрмитаж». Причём всё решилось так оперативно, что мне пришлось в армейской форме прыгнуть в свою «семёрку» и помчаться в музей, не раздумывая. Здесь провидение вновь было ко мне благосклонно. Пропуск мне был оставлен и я прошёл в экспертный отдел, зарегистрировавшись по удостоверению личности офицера.

В кабинете за дубовым столом накрытым зелёным сукном восседала худощавая женщина, искусствовед, лет 55-ти. «Нусс, молодой человек, что у вас?» – спросила она. Я достал из чертёжного тубуса свою «Незнакомку». «Да-а-а-а, холст старый» – резюмировала хозяйка кабинета. «Подписи нет, красненьким карандашиком что-то помечено. Довоенная работа, возможно ленинградская школа живописи, но может быть и раньше…» – как бы сама себе под нос тихо говорила она. Решив блеснуть собственными изысканиями, я показал ей открытку и поведал свои познания о рисовальной школе ОПХ. Она подняла на меня глаза и позвонила по телефону. В кабинет зашёл чудаковатый мужичок лет 50-ти и ещё один искусствовед, женщина, очень похожая на директрису, в массивных роговых очках. Они вертели полотно и тихо переговаривались между собой. Их термины были мне непонятны, а так как они стояли у окна, а я сидел возле двери, слышимости не было никакой. Похоже, у них возник какой-то спорный вопрос. Затем двое вновь пришедших удалились, оставив нас вновь наедине .

Многозначительно помолчав какое-то время, владелица кабинета произнесла: «Вообще музей очень ограничен в средствах на покупку полотен. Похоже, что это Ленинградская Школа Живописи 30-х годов. Нужно это полотно показать экспертам Русского Музея. Ведь русские живописцы это непосредственно их тематика, их экспертная оценка не помешает. Но она займет какое-то время, ведь нет подписи, и вы представляете собой частное лицо. Оставите работу? Расписочку мы вам оформим». Но какая-то фальшь в её голосе, или что-то подсознательное покоробило меня. Сказав, что подумаю над предложением, я быстро встал и погрузил полотно в чрево тубуса. «Молодой человек, я бы посоветовала вам принять моё предложение» - ещё раз произнесла она. Ещё раз сказав, что я обдумаю предложение, и поблагодарив владелицу кабинета, быстро покинул помещение экспертного отдела. Что-то не так, кажется, или действительно что-то не так? Вертелось у меня в мыслях. Очень уж не хочется под «расписочку» отдавать «Незнакомку», тем более на неведомое время. Под «расписочку», так-так. Думая об этом я спустился по лестнице и вышел на набережную. Не знаю, но почему-то, мой взгляд зацепился за только что подъехавшую «бэху», с хищным оскалом бампера. И фары какие то не добрые, и тонировка крутая. На этой мысли, сев в «семёрку», я двинулся по набережной в сторону Кировского моста. В салоне у меня стояло спортивное зеркало заднего вида, с улучшенным обзором, и я четко засёк, что «бэха» тронулась следом за мной. На хрена они тогда парковались, коль опять поехали, мелькнуло в голове. Как-то всё не комильфо.

Я свернул у моста направо, к Марсову полю. Ещё раз свернул влево, к Лебяжьей канавке. «Бэха» через несколько машин висела на хвосте. Да уж, хрень какая-то, подумал я и вспомнил Игоря.

Подъехав к Инженерному замку, я включил левый поворот. «Бэха» продублировала мои действия. Так, спокойно, нужно уйти в плотный поток, нужно прямо по Садовой и на право, на Невский, решал я. Если по мою душу то будут пасти, ведь машина по гендоверенности, а хозяин в Прибалтике, а может уже и в Германии, пробить проблематично, паспортных данных в музеи не осталось. К Бурову сунутся? Он вряд ли знает как меня найти. Мысли промелькнули в голове как выстрел. Медлить было нельзя, ГАИ на перекрёстке у Инженерного не было. И как только позволила обстановка я рванул прямо, на Садовую. «Бэха замешкалась и это дало мне фору. Не нарушая больше правил движения, свернув на Невский, я устремился на Петроградку, усыпляя бдительность сидевших в «бэхе». Мне нужна была только фора, только фора, метров в 200-ти. Тогда я затеряюсь во двориках, в районе Пионерской, или Большой Зелениной. Все эти укромные места и местечки я хорошо знал, когда в молодости гулял и обнимался там с девушками. Расчёт оправдался, я затерялся на трилистнике в районе Барочной. Опешившая «бэха», уверенная, что я рвусь на Крестовский, пролетев мимо меня в последствии развернулась и помчалась к Разночинной. Так и не заметив моё исчезновение в укромной арке длинного проходного двора. Полностью контролируя с этого момента дорожную ситуацию, я благополучно впихнул машину, в другой дворик, к товарищам гаишникам, что на Попова. А далее, в хорошем расположении духа, пешочком пошёл к метро «Петроградская».

Стало ясно одно, картина мне ничего не поведает, а больше рисковать не хотелось. Да и следы мои в Питере буквально через месяц затерялись. Квартиру, точнее комнату, где мы жили с семьей и плюс ещё две семьи соседей, благополучно расселил бизнесмен. Семья переехала в другой конец города, но без моей регистрации. Так нужно было, для скорейшей приватизации.

*Спустя полгода началась очередная война криминала. Яковлев не смог удержать город сваливающийся в пропасть. И очередной отстрел тех, кто привёл столичный бизнес к власти в Питере, покатился с новой силой. «Валили» без разбора, за любую «причастность» к прежним «заслугам». Московские воевали с питерскими не на жизнь, а на смерть, но уже за заводы, банки, порты, пароходы. Добивали, так сказать, с животной ненавистью, все передовые производства, верфи, оборонку, науку, культуру, градостроительство. Валили министров, директоров крупных предприятий. Которые на отдыхе вдруг начинали страдать лунатизмом и выпадали из окон пансионатов. Свалили и дядю Юру. Ушёл в мир иной и «великий» демократ Анатолий, который был причастен к геноциду Ленинградцев, (древо он уж такое имел: получех, полуполяк, полуукраинец, с узбекской молодостью. Отсюда и у нас тогда в Питере всё было только на половинки и четвертинки. Лебедь, Рак и Щука, да ещё мартышка с зеркалом, слон в посудной лавке и засилье западного капитала. Ещё видимо, сыграли свою роль 33-и серебряника. Вместо того, чтобы поддержать чаяния народа при ГКЧП, не истерить демократическими речами, а разобраться в ситуации и дать отпор столичному дерьму рвавшемуся во власть, ( и развалившему по сути страну). Он, однако, поддержал Ельцина и столичный, голодный до западного образа жизни бомонд. «Бомонд» который часами стоял на Пушкинской площади в забегаловку «макдональдс», как будто стояли в мавзолей . Есть такое поверье, что предав единожды, предательство к предателю бумерангом возвращается. В любом случае, мир прахом ему). Когда «войны» всю «надстройку» до основания практически разрушили, был построен «новый мир», уже со столичным уклоном. Заведовать, точнее смотреть за этим поставили тётю Валю*.

О чём это я? А, прошу простить за некое отступление от мысли. Сеё отступление необходимо для того, чтобы вам было понятно, куда подевались те, кто расчистил дорогу, перераспределил ценности, построил другой миропорядок. Исказив при этом и практически растоптав Ленинградский менталитет.

Далее, в жизни, в мечтах, на практике, был просто быт. Нужно было растить детей, помогать близким и как я уже сказал выше, лезть в очередной раз на рожон с признанием эксклюзивности полотна и его непростой истории, мне, честно не хотелось. Мне хотелось, как можно скорее, разместить портрет «Незнакомки» в красивой оправе, у себя дома. И я добился своего. Багетных дел мастер, которого мне посоветовали, сделал своё дело безукоризненно. И сейчас взгляд «Незнакомки» ежедневно радует всех моих окружающих. Такое вот получилось завершение таинства этого полотна. Трофейной, но русской картины кисти неизвестного (а может быть и очень знаменитого) живописца.

…………………………………………………………………….

Глава Пятая. «Наши дни»

Что ещё поведать вам, уважаемый любитель приключений? Кажется поведал всё, что прошёл, узнал, пощупал. Да вот только тайна фронтового трофейного схрона так и не отпустила меня из своих «цепких лапок», и на этот раз. И постучалась в мою дверь три года тому назад.

На семейном совете, во время капитального ремонта квартиры Иваныча и мамы, было принято решение разобрать/сломать «потолочного слонопотама» по кличке «антресоль». Так как с современными угловыми встроенными шкафами антресоль уже больше не могла тягаться и висела как пережиток старины, некий ненужный в хозяйстве пузырь над головой. Сию миссию я взял на себя, иначе, как сказала дочь, все железяки и еже с ними могут напрямую угодить в утиль. Вооружившись гвоздодёрами, пилами и топорами я приступил, к сей неблагодарной и дармовой работе. Но прежде чем обрушить поверженного «слонопотама» на пол, я принялся выкладывать госхран антресоли Иваныча на кухню. Так сказать, для проведения детальной ревизии, какой инструмент сгодиться для авто, а какой займёт своё место в сарае на даче. Скажу честно, чего там только не было. А точнее, было всё, плюс вагон пыли. Чихая и кашляя я смотрел на груду «всего понемножку», занявшую половину свободного пространства кухни. Нет, подумал я, без литрушки светленького пивка для дезактивации лёгких здесь не обойтись. Вернувшись с пивом и наполнив добрый бокал, я чинно стал разбирать, и дефектовать каждую коробочку, каждый пенал. Очередь дошла до тёмно-коричневого дерматинового пенала, которые, как правило, предназначались для больших комплектов торцевых ключей. Развязав тесёмки и откинув полы пенала, я тут же поперхнулся глотком пива. Среди девственного набора всевозможных головок и головочек торцевых ключей лежала чёрная, потертая, кожаная папка. К ней даже упаковочный листок от этого комплекта ключей приклеился. Представляете, сколько лет она там пролежала без единого движения?! Сомнений не было, это она – трофейная карта! Да, действительно это была карта. Карта дорожных коммуникаций Третьего Рейха! Самой закрытой общественной организации Германии – DDAC. *(Не путайте только с ADAC или дамским клубом. Немцы хорошо знали как шифроваться, а вот «Net» выдаёт «желаемое за действительное»)*.

Сколь долгим было её тайное несуразное путешествие и вот. Трофейная карта вернулась обещанному владельцу. Сколько впоследствии вечеров провёл я над картой, разглядывая эти хитросплетение дорог. Сверяя географические названия местности и названия городов, и населённых пунктов. Определённо понятно было одно, в руках у меня составляющее ключа. Теперь оставалось «найти» дверь. А вот вход в эту дверь, скорее всего, находиться, через жерло одной из архивных коморок России, Германии, Украины, а может быть и ещё какой-нибудь европейской державы. Пока что, это тайна, которую, кому-нибудь, возможно, удастся раскрыть.

Слишком поздно сложился пазл трофейного схрона. Для того чтобы решить этот ребус, необходимо поднять и перелопатить целый архивный пласт. Но средств, для этого, к сожалению нет.

Для решения этой фронтовой загадки, по моему, нужна команда и ещё серьёзная инвестиция. И вот тогда, за этой дверью, откроются до сих пор не распакованные, хранящиеся в тайниках и штольнях ящики. Или предстанут, на суд людской, баснословные и необъяснимые по происхождению частные коллекции, какого-нибудь из нынешних Дитрихов. К которым, был причастен оперативный штаб А.Розенберга «по вывозу культурных ценностей из СССР» в годы второй мировой войны.

Но это, возможно только будет. А сегодня, карта, в качестве единственного экспоната от Третьего Рейха, находиться в моей коллекции. Коллекции великого государства – «Германия 1941». Государству, которому благодаря Красной Армии, не суждено было существовать. Но эти расследования, ещё только ждут своего часа.

ЭПИЛОГ.

Прежде всего, детальное окончание эпопеи фронтового трофея.

Фотографии из холщовой сумки убыли на «землю обетованную», их судьба сегодня неизвестна. Хотя одну из них, я хорошо запомнил и посему проводя расследование с картой, листая материалы о штаб квартире А.Розенберга я вспомнил, где видел ранее этот особняк. Это тот самый особняк, что был изображён на одной из моих фотографий. Но того фото, в моём наследии уже нет. Зато есть коллекции марок, которые ждут своего часа для подрастающего внука. Кроме того, к маркам приложена коллекция состоящая из моделей всех серийных легковых автомобилей советского периода, начиная с серийных: НАМИ, НАТИ и ГАЗ-А. Считаю, что такой подход к воспитанию, намного лучше, чем безумство гаджетов с заложенной в их чипы виртуальной жизнью. Мои коллекции осязаемы, причём всеми клетками человеческой сущности, в отличие от «новомодного» электронного барахла. Возможно, когда внук вырастет, то со своими сверстниками, на основании этих коллекций, будет создано совсем другое авто, отечественное. Авто, которое будет поражать весь мир мягким шорохом своих шин, грацией и одушевлённостью от русской души, преимуществом и недосягаемостью инженерной мысли русского человека.

Открытка это тоже часть коллекции. Чтобы спустя десятилетия все мы смогли увидеть русскую деревню – стержень русской души. Так же как видели этот стержень издатели и художники тех лет. А не так, как навязывают сей стержень сегодняшние телевизионные недоумки.

* Отвлекаясь от тайны трофея, отмечу, вся представленная повесть – документальна. Сохранены все реальности и имена. Была бы возможность, то снял бы фильм. Без бойни и выстрелов. Без недоумков ментов. Без пухнущей, от западного стремления к обогащению, рожей властного чиновника. Ведь даже животных у власти можно снять с человеческим лицом, но с должной толикой аллегории. И ещё, фильм этот, должен быть без выпускничков Кембриджа, спустивших страну оптом и в розницу. Ведь кто кроме нас знает, как всё это было на самом деле. Включая и мои комментарии о происходящих вокруг нас исторических событиях. Как бы не хотели столичники, но вычеркнуть эти события из нашей памяти и жизни невозможно. Так как, только мы знаем - кто и зачем отправил в мир иной господина Маневича, продавшего не только кварталы исторического центра Ленинграда, но и землю под зданиями. Кто и зачем избавился от «демократа» Старовойтовой, устроившей междусобойные аукционы по реализации элитных квартир в исторических зданиях. *(В любом случае мир им прахом. Да и будущим поколениям в напутствие, что жизнь на деньги не меняют!)*.

Как Правительство Петербурга похитило у населения два миллиона ваучеров, выдав фиговый листочек обязательств от фонда «Петровский». И как, пухнувший от нефтедолларов «Газпром», с тех времён и посей день, ни копейки не заплатил владельцам своих акций, выданных в замен, тех же ваучеров. А старики и старушки бережно хранят эти акции, веря, что когда-нибудь, «Аврора» снова выстрелит. И они смогут передать эти акции для благосостояния своих внуков. Как расстрельный мандат за поругание и забвение. Ведь срока давности за преступление против наших стариков нет! Потому что им очень хочется, чтобы хотя бы у внуков была достойная старость.

Как сорвавшиеся с катушек столичные своры рыночных лжереформаторов, стали рубит окно из Европы, прямо противоположно Петровскому. Захватив каждый кусочек морского порта и прочих логистических ленинградских терминалов. И как через эту брешь, в Россию, хлынули миллионы тонн неучтённого, низкосортного, но обработанного вкусовыми добавками табака. И миллионы декалитров не обложенного акцизом спиртного. Как Ленинградский порт был завален миллионами тонн синтетического продовольствия и мясными запасами западного стратегического резерва, которые подлежали утилизации/переработке. С датой закладки оных с 73-го* по 83-год*. Далее, всё это «добро» рассредоточивалось по стране, а сам Ленинград превратился в огромный помоечно-утилизационный хаб.

Да господа, всё это мы дружно утилизировали за счёт собственных сбережений и желудков. И запили спиртом «ROYAL».

Это был демарш «хлеба» и «торжество зрелищ от демократии».

Труба??? Какая труба? О чём вы говорите? Вот с чего начался «рынок» а точнее «базар» устроенный «почётными» владельцами с московской пропиской. Труба и энергосети это уже ваучеры, «подарки» от «реформаторов». Похмелье, так сказать. После «демократического» банкета.

В сущности, правильно всегда говорилось, Москва?, а, это которая большая деревня с купи - продай?. Так она и осталась сегодня, большой единой площадью «Трёх Вокзалов», и по контингенту, и по менталитету. И никакими плитками, напыщенным лоском, «документальными» телешоу и новоделом, эту позорную страницу нашей истории не закроешь.

Всё это можно было бы объяснить. Историко-художественно, без фальши и грязи. Чтобы все помнили имя своё. Но информационное пространство выжжено столицей и одного режиссёрского таланта здесь мало.

Предложенный сценарий, скорее всего подойдёт для темы следующей революционной ситуации*.

Это конечно лирика, а у нас ЭПИЛОГ.

Итак, картина. Портрет «Незнакомки» занял своё ключевое место в семейной коллекции из двух полотен. Ещё одно полотно, которое и создаёт понятие коллекции, это ранний Юрочкин и его натюрморт «Букет роз». И всё же, с «Незнакомкой», не всё так просто. Прежде всего, покопавшись в архивах на Арсенальной набережной, я выяснил следующее. Во время «красного террора», (первые расстрельные списки государевых и церковных сановников), сотрудники ВЧК-ГПУ делали пометки на: бланках, описях, ценностях - красным или химических карандашом. А если учесть, стиль написания портрета, затенённый задний фон картины, то возникает предположение, что после подрамника была так называемая художественная накладка в качестве овала или полуовального окна. А затем уже шла рама картины. Возможно, что просто ещё не настало время, чтобы «Незнакомка» поведала эту свою тайну. Кроме того, сегодня, моё личное мнение склоняется к тому, что эта картина, должна быть более широко доступна любителям живописи. Хотел бы я решить этот вопрос с финансовой подоплёкой? Возможно. Так как у многих приходящих в наш дом гостей, она вызывает разные ассоциации восхищения. Но для более широкого показа её необходим порядочный аукционист. Такой, который сможет предложить приемлемый алгоритм широкого круга пожеланий. Но такого, сегодня, в моём окружении к сожалению не просматривается.

И конечно же трофейная карта. Точнее будет сказано, самая фантастическая и длительная эпопея её унаследования.

Заполучив карту в 2012 году, пришлось проделать многое, чтобы понять, цель её предназначения. О чём и поделюсь с вами.

Прежде всего сама карта. Это некое составляющее звено одного целого механизма относящегося к штабу ERR, который отвечал за вывоз культурных ценностей из СССР. Часть документов штаба, точнее, его картотека «Z» (Россия, Украина, Белоруссия), была захвачена Красной Армией и сейчас хранится на Украине, в Киеве, в «Государственном архиве высших органов Власти и управления». О чём свидетельствует релиз, согласно рассекреченных документов в 2007 года, составленный Зинич М.С и опубликованный под литером УДК 341.385/341.384 (47+430). Согласно данных, из документов, ведомство А.Розенберга, имело все оперативные полномочия и необходимые без досмотровые пропуска для передвижения по всем дорога Рейха. А в военное время, это верх любых полномочий!. Кроме того, воспоминания и подтверждения о криптографических записях типа: В23↑ С6 →А↓, свидетельствуют о маршрутах движения транспортов, их остановках и конечных пунктах (согласно легенд топографии).

И пожалуй самое примечательное и ключевое. Карта отпечатана типографией DDAC, самой закрытой общественной организацией Германии 1934-1945 гг. Председателями и сопредседателями этого клуба по интересам являлись: Г.Геринг (второе лицо Рейха) и всё тот же А.Розенберг. С началом второй мировой войны структура DDAC превратилась в полноценную военизированную структуру с собственной униформой! О чем свидетельствуют знаки и нашивки. Даже на пуговицах этой структуры был изображён «орёл держащий в когтях свастику». В последствии, с 1941 года эта военизированная организация входила в состав соединения «Großdeutschland» (Великая Германия), в качестве структурного подразделения в составе: «V Generalstabsoffizier». В Прибалтийской Операции 1944-го года, какая-то часть этих подразделений или отдельных механизированных групп вошли в состав моторизованной дивизии «Курмарк» (Panzergrenadier-Division «Kurmark») – январь 1945-го. Последние месяцы войны дивизия провела в ожесточенных боях в Восточной Пруссии, но некоторые ее подразделения были успешно эвакуированы морем в Шлезвиг-Гольштейн и избежали советского плена. Только охранный полк был полностью уничтожен в последних боях за Берлин.

Ни эту ли эвакуацию в Восточную Пруссию готовили для транспорта, который должен был встретить гауптманн Клаус, с сотоварищами по оружию, на хуторе близ Таллинна? Ведь в таком случае можно объяснить присутствие в группе офицеров «люфтваффе» из ведомства Геринга?

Такая вот получилась головоломка, на сегодняшний день.

Дабы приблизиться к разгадке трофейной головоломки необходимо «большее», чем одно только желание и энтузиазм.

Для разгадки головоломки необходимы: желание, призвание, уйма свободного времени, вхожесть в различные архивы, визы от иностранных государств и достаточная финансовая подпитка или инвестиции. Это обязательный комплект для конкретной задачи. Словом, как совершенное глубоководное оборудование, для исследования, а затем и поднятия золотых слитков, с исчезнувшего в глубинах океана судна.

У меня есть только первое. Исходя из сказанного, сегодня, я рассматриваю трофейную карту как чисто исторический раритет, мне принадлежащий.

Хотя возможно, что этот раритет послужит материалом для написания ещё одной приключенческой повести. Но это уже будет «день завтрашний».

Если у кого-то есть то «большее», милости просим, быть может, договоримся.

В.Смирнов

2015 год.

httr://nick-name.ru/sertificates/1041819