Любовь не разлучить

Зорины уже открывали дверь, когда услышали требовательный звук телефона в холле квартиры.

- Ну, не успели приехать, тебя уже разыскивают, - заворчала уставшая после дачи Валентина Степановна.

- Я не жду звонка. Кто это может звонить? – удивился я.

Наконец, справились с замками:

- Да, слушаю!

- Анатолий Петрович?

- Он.

- Привет, Толя! Не узнаешь? Летун! – прозвучало давно забытое школьное мое прозвище.

- Не-ет… - напрягая память, протянул Зорин.

-Толя, совсем старый стал. И как с тобой только Валя живет? Что с памятью-то? Склероз донимает? В последней стадии? – знакомые нотки говорившего постепенно возбуждали клетки закромов памяти.

- Извините, кто это?

- Эх, ты, а еще другом назывался!

- Геолог? Ты? – несмело спросил я.

- Наконец-то, узнал!

- Сере-е-га-а-а! Бродяга! Одинокий волк! Где ты? – Зорин уже радостно завопил.

Прислушивающаяся к разговору Валентина Степановна заулыбалась. Это звонил их школьный товарищ Сергей Батманов. Геолог по призванию и образованию, он годами пропадал в экспедициях, разыскивая элементы из менделеевской таблицы. Когда заболела мать, ему пришлось перейти на более-менее упорядоченную жизнь.

У самого семейная жизнь не склеилась, хотя дети и были. Может быть, виноват его характер? Он - «правдоруб» по натуре. Не щадил в своей прямоте ни близких, ни коллег по работе, за что в душе иногда раскаивался. Правда может быть горькой, но не обижающей человека. Бывшая супруга продолжала помогать ему в домашних делах и по уходу за матерью. Имеющаяся кандидатская диссертация позволила ему работать преподавателем в институте.

- Ты где?

- На вокзале!

- Бери «мотор» и лети пулей к нам.

- Ну, «мотор» - накладно для моего нынешнего профессорского кармана. Приеду на метро.

- Ждем! Адрес не забыл?

- Помню!

Валентина Степановна не теряла времени, наскоро рассовав по своим местам привезенное с дачи, уже хлопотала у плиты.

-Толь, что у нас в баре?

- Для тебя – «Сливянка». Отгоню машину в гараж, заскочу в магазин купить для нас «Кристалл». Хлеба надо?

- Возьми батон.

Они на скорую руку успели собрать стол, как в дверь зазвонили.

- О-о-о! Появился, вечный бродяга! Здорово! Здорово!

Объятия, радостные возгласы. Сергей, как всегда, с присущей ему галантностью, преподнес Валентине букет и приложился к ручке.

- Ну, геолог, не растерял в горах своей учтивости. Джентльмен!

- Спасибо, Сереженька! Мы рады тебе! Вот, Толя, бери пример. От тебя не дождешься цветов. Эх, ты! Летчик-международник!

- Валя, гость с дороги. Сергей, быстро в душ. Полотенце там.

Вскоре с веселым гомоном они уселись за стол.

- Друзья, за встречу!

- Редко мы стали встречаться. То работа держала, то – дети, то – внуки. Иногда и хвороба цепляется.

- Ты, Сережа, как живешь? Как мама, Ксения Александровна, чувствует себя? Что в Москву привело? Профессорские дела?

- Дочь у меня в Москве что-то захандрила. Приехал разбираться. Мать оставил на свою бывшую благоверную. Клара мне очень помогает. Я уже не профессор давно. В нашем НИИ «заварились» коммерческие дела. Наука – по боку, давай только баксы. Мне с моим характером места не нашлось среди «брокеров», «дилеров», посредников. Приторговываю газетами в розницу.

- Профессор, имеющий научные разработки и «газеты в розницу»?

- Сварили кашу «демократы»! Не проглотить!

- Хватит! Не будем плакаться.

Беседа часто прерывалась веселыми тостами или возгласами «А ты – помнишь?». Постепенно разговор приобрел спокойный характер. И вдруг опять неожиданный поворот:

- Ну, как ваша дача?

- Там хорошо. Нынче в Подмосковье стоит теплая «золотая» осень. Природа ожила своим разноцветьем. Теплынь. На садовых участках народу много. Люди радуются последним погожим денечкам. Кто – занят делом, кто – просто отдыхает. У меня всегда осень вызывает пронзительное чувство прощания с чем-то до боли знакомым, близким, родным. – Валентина грустно замолчала.

- А что такое? Увядание природы?

- Осенью работаешь на участке, и всегда возле тебя вьются две овсянки. Это птички небольшие с бурыми и желтыми пятнышками на оперении… Вот и вчера подлетела ко мне овсяночка, когда я свои клумбы к зиме готовила. Села рядом на веточку. Смотрит на меня одним глазком, то – другим. А вторая – тоже рядом.

- Ну, что, милые? Уезжаем мы завтра. Вы привыкли, вижу, к нам.

Овсяночка села на мое плечо и тихо защебетала, словно сожалея о близком расставании. Мое сердце внезапно сжалось и заныло. Эти пташки все лето встречали меня веселым гомоном. А в последние дни всюду сопровождали, стоило мне только появиться в саду. Крутятся рядом, своим щебетанием пытаясь что-то сказать. А, может, правда, что в них вселились души кого-то из умерших родных? Смешно?

- Что ты, Валя. Грустно.

- Так вот. Я присела на корточки и заговорила с ними. Они, перебивая друг друга, стали отвечать мне. Эх! Если бы мы могли понимать их язык!.. Утром укладываю вещи в машину. Одна из овсянок, завидев меня, заволновалась. Стала прыгать с ветки на ветку растущей рядом ирги.

- Ну что ты, пташка, так волнуешься? Зима пройдет, а ранней весной мы вновь встретимся. Внук построит для вас и ваших птенчиков новый красивый домик. А где твой дружок? Я насыплю для вас повсюду пшена. Толя развесит кормушки. Может быть, и зимой приедем к вам. Мне тоже жаль уезжать.

- Пошел рано утром в ближайший ельник набрать последних «чернушек». Низко наклонившись, продираюсь сквозь густые «лапы» молодых елочек в поисках грибов, а овсянка около меня хлопочет и все щебечет, словно спешит что-то поведать, сообщить, пожаловаться на птичьем своем языке. Впечатление, с тобой разговаривает живой человек, и ты его хорошо понимаешь. Я тоже начинаю говорить, успокаивать птичку. Так она, наклонив головку, замерев на месте, прислушивается и начинает поддерживать разговор. Удивительно. Телепатическая связь между человеком и птицей, - продолжил Анатолий.

- Мистика, да и только! Ученые мужи пока еще робко склоняются к мысли, что душа человека – то материализованная категория бытия.

В разговор снова вступил я:

- Сергей, я расскажу историю с моим добрым приятелем. Грустная история. Но житейская.

- Толя, ты о Романе хочешь поведать?

- Да, милая.

Был у меня хороший приятель. Он старше на пять лет, но нас связывала общая работа на международных авиалиниях. Роман раньше меня начал летать командиром за границу. Мы дружили семьями. Жена его Марина была ровесницей Вале. У них тоже двое детей, как и у нас. Проблемы с детьми были общими. Парой Роман и Марина выглядели очень импозантно, многим на зависть. Высокие, красивые, всегда веселые.

Мы с Романом улетали в долгие командировки, и жены наши часто собирались вместе. Напекут пирогов, нальют домашней наливочки. Посидят, сообща решат возникающие вопросы, посетуют, что мужей видят реже, чем хотелось бы. Как-то так однажды получилось, что мы не виделись месяца три. То они в отпуске были, то – мы. А когда встретились, Мариночку было не узнать. Она очень похудела.

- В брючном костюме, в белой блузке с рюшечками, - вступила в разговор Валентина, - она выглядела очаровательно.

- Мариночка, открой секрет, как тебе удалось так быстро похудеть? Ты стала, как тростиночка. Ну, не скрывай! Усиленно спортом занималась или принимала тайские таблетки для похудания? Давай, «колись»!

- Ничего не принимала. Плавала много. В лес часто ходила за грибами, ягодами.

- Ты так загорела. Стала еще привлекательнее. А я, наоборот, в отпуске поправилась.

Марина от таких слов зарделась, но, почему-то, взгляд ее вдруг потускнел. Роман тоже опустил голову.

- Да я похудела из-за проблем с желудком. Часто стали появляться боли. Пища отторгается.

- В этом случае тянуть нельзя. Надо срочно идти к врачу.

- Ой, не люблю я походы в поликлинику. Пару месяцев назад я обращалась к участковому терапевту, она меня грубо, как умеют только врачи, назвала симулянткой. Говорит, сидите дома, не работаете, делать нечего, вот и прислушиваетесь, не кольнет ли где-нибудь.

- А куда я пойду работать от двух малышей. Да с ними устаешь больше, чем на производстве…. Вот так. Даже таблеток не выписала.

- Прошло полгода. Марина похудела еще больше, симпатичное личико осунулось. Она постоянно жаловалась на боли в желудке. Стала быстро уставать. Каждые два-три часа ложилась передохнуть. Приехала ее мама, чтобы помочь. Надо было готовить старшего сынишку в школу. Младшего с большими трудностями удалось устроить в детский сад. Забот прибавилось.

Жизнь в доме кипела, а Марина угасала. Она прошла в поликлинике полное обследование. Ничего! Здорова! Говорят:

- Вы просто выдумываете свои болячки.

Однажды Роман вернулся из двухнедельного рейса в Африку. Увидел осунувшееся личико жены, высохшие ручки. Модная одежда, привезенная из-за границы, или приобретенная в «Березке», которую любил дарить ей, сейчас висела на любимой Мариночке, как на вешалке. Роман все понял. Чтобы быть постоянно дома, он перевелся из Шереметьево в Домодедовский авиаотряд. Подключил всех своих друзей и нашел замечательного врача. Но время уже было потеряно. Профессор поставил жестокий диагноз. Срочная операция положительного результата не дала.

Сиротками остались ее сынишки. Роман почернел от горя. Мальчишки ходили растерянными, постоянно искали маму.

А потом в квартире начались какие-то мистические явления. Лежит ночью Роман, вспоминает свою любимую, мысленно разговаривает с ней. Вдруг видит, как тихо раскрывается дверь. На лице явственно ощущается слабое теплое колебание воздуха. Или зазвенит чайная ложечка в стакане. Не раз слышалась тихая колыбельная песня в детской. Иногда утром замечал, что тапочки были передвинуты, а оставленная вечером в кухонной раковине кастрюлька – вымыта. Душа Мариночки еще не покинула дом и давала знать о себе.

- Толя, я больше не могу. Расскажи ты.

Валентина тихо заплакала. Мужчины подавленно молчали после поминальной чарки. Зорин продолжил грустную повесть.

Роман Иванович спешил. Глубокий снег затруднял ходьбу. Ноги проваливались в сугробах. Вскоре заправленные в подшитые валенки меховые штаны, чудом сохранившиеся от давнишних полетов в «Полярке», намокли вокруг колен.

- Ну, намело. Весь снег с Мокши подняло на берег. – Ворчал он, сдвигая шапку на затылок. От взмокших, редких уже волос, шел потный парок.

- Вот и Белянка уже встречает, - увидел он летевшего ему навстречу от кладбищенской рощи белого голубя.

Подлетевшая голубка, сделав пару кругов, осторожно села ему на плечо:

- Вуорк, вуорк, вуорк, - ворковала она, выговаривая старику за долгое отсутствие.

- Скоро, скоро дойду, немного осталось. Не торопи. Видишь, как спешу – мокрый уже.

- Ну, что ты. Не сердись. Не мог раньше придти – радикулит чертов замучил.

Вскоре он дошел до своей оградки. Здесь уже двадцать лет ждала его незабвенная супруга, душевный друг, милая женушка Марина Игнатьевна. Старик сильными еще ногами разгреб снег внутри оградки, отряхнул и поправил на могиле примятые снегом засохшие цветы:

- Надо ж так – цветы давно засохли, а лепесточки не опали. Видишь, Маринушка, даже цветы твои любимые сохраняются возле тебя. Вот такое добро излучает твоя душа. И мне хорошо с тобой рядом… Какая несправедливость: ты всю жизнь была для меня и наших сынков ангелом-хранителем, старалась оградить нас от всех напастей, берегла семью. А мы не ценили это. Сердились за твою заботу, словно защищая свою самостоятельность, чем каждый раз нанося тебе обиды. И тяжелела твоя ноша. Наверное, за доброту к людям Бог и позвал тебя к себе на службу.

Роман Иванович обмел столик, скамейку. Заскорузлыми громадными ладонями с утолщенными в суставах несгибающимися пальцами осторожно смел снег с фотографии жены на гранитной плите. Снял висевшую на оградке сумку со снедью. Расстелил чистую тряпицу на столике. Выставил бутылку «белой», два граненых стаканчика, осторожно выложил кусок пирога, еще паривший на легком морозце. Голубка, сидевшая на ветке рябины, внимательно следила за сборами Романа Ивановича, поворачивая головку за каждым движением рук старика. Вспорхнула, осыпав столик снежком, и уселась рядышком на столешнице.

- Осторожней, Белянка, осторожней. Я вот принес тебе пшена, овсянки полакомиться.

Старик и голубь подружились три года назад. Свою жену Роман Иванович не стал хоронить в Москве, а привез сюда на кладбище своего родного села, которое он покинул в начале пятидесятых. Он понимал, что покоиться в тиши высоких кленов лучше, чем на шумных и тесных московских кладбищах. Да и о своем будущем подумал. Вместе рядышком лежать – душу греет.

Когда сыновья после учебы определились в жизни, он им сделал свадьбы, оставил квартиру и уехал сюда, списавшись с летной работы. Ему каждое лето привозили внуков, которые любили деда и всюду следовали за ним, вызывая добрые улыбки у односельчан. Они вчетвером приходили к бабушке Марине. Постоянно хлопотали у могилки: подкрашивали оградку, обновляли столик и скамейку, обкладывали свежим дерном, чтобы зимой было теплее лежать его милой Маринушке. Разговаривали с ней, как с живой. Посадили рябину, черемуху, сирень. Следили, чтобы все было красиво, опрятно – покойная любила чистоту. Это было летом. Зимой он приходил один.

Однажды он сидел у нее на скамеечке. Так муторно было на душе, что у этого крепкого еще мужика, закаленного в трудных полетах, даже слезинки выкатились на морщинистые щеки. Сам удивился этим. Длительные полеты в опасных иногда ситуациях в Арктике, Антарктиде или в экваториальных странах, подчас и борьба за выживание притупили все жалостные струны его души и закупорили слезные железы. Он даже на похоронах не плакал. Только тяжесть потери дорогого человека сковала все мышцы и чувства его богатырского тела свинцовым панцирем.

Последние годы с сыновьями что-то разладилось, хотя они все время приглашают его обратно в Москву. Годы и жизнь отдаляют даже родных людей.

Так он долго сидел мрачный. Тяжелые мысли темнили его лицо, углубляли морщины, сгибали спину. Очнулся он от воркования белой голубки. Она подошла к его ладоням, безвольно лежащим на столике, потерлась головкой, словно сочувствуя Роману Ивановичу. Он внезапно почувствовал тепло и облегчение в сердце: «Как будто Марина меня успокаивает. А, может быть, это ее душа в образе белой голубки? Верно! Это Маринушка со мной разговаривает!». Невидимые, необъяснимые нити соединили Романа и Марину. Соединили взаимопониманием, душевной теплотой и сердечным покоем.

С тех пор они стали с голубкой друзьями. Он всегда спешил сюда, как в далекой юности к своей ненаглядной к заветному месту на берегу Кинели на окраине Бугуруслана, где он учился в летном училище. А она, Беляночка, как невеста в белом платьице на выданье, всегда радостно летела ему навстречу. Незримо соединились две души.

Роман Иванович налил в две стопки горькой водки. Одну поставил на могилку, рядом – кусок пирога, насыпал конфет. Это по православному обычаю, чтобы «божьи» люди помянули добрым словом усопшую.

- Вот принес, Маринушка, свежий рыбничек. Сам наловил в Мокше окуньков намедни. Что долго не приходил – поясницу схватило, не мог подняться. Да и все время пуржило. Ты не озябла без меня? Сейчас я к бокам твоим снежку подгребу, теплее будет.

Беляночка села ему на плечо и стала осторожненько перебирать клювом седые волосы на висках, иногда чуть подергивая.

- Ишь, заметила уже. Да, отросли. В селе закрылась парикмахерская. Схожу в Вавилово.

- Ну, Мариша, у меня все хорошо. Старший наш, Владимир, стал начальником отдела. Внучек Генка хорошо учится в школе. Он очень ласковые письма пишет. Ждет лета, чтобы приехать к тебе. Да и все остальные обещают приехать. Помнят тебя, Маринушка. А я люблю ходить к тебе один. Ведь в нашем мире – только ТЫ и Я. Так и в молодости мы видели только друг друга. Сыновья и снохи зовут меня к себе жить. Не хочу уходить от тебя. Не пойду к ним.

Роман Иванович замолчал. Белянка прижалась к его виску, запрятав головку под шапку – пригрелась. Внезапно возникшее молчание соединило их ауры. Человек и птица понимали тайный язык чувств. Даже ветерок опешил перед этим таинством и смущенно спрятался в заснеженных кронах кладбищенской рощи. Чувства отдыхали, наслаждаясь покоем и взаимопониманием душ.

- Ну, вот, успокоился я душой с тобой, Маринушка. Тебя утомил. Давай отдохнем. Завтра я приду к тебе, милая.

Белянка встрепенулась, освободила головку из-под шапки. Потерлась ею о большой обветренный нос Романа Ивановича.

- Ну-ну, Беляночка. Будя-будя. Не беспокойся. Мы славно поговорили. Я навел порядок. Ждите завтра.

Старик встал, допил из своего граненого стаканчика. Еще раз поклонился памятнику своей Марише. Нежно погладил фотографию на гранитной доске. Закрыл дверцу и понуро побрел домой.

Назавтра Роман Иванович с трудом добрался до заветного места. Видно было, что силы покидали старика. Положил сумку. Тихо подошел к памятнику. Встал на колени и поцеловал фотографию своей жены.

- Пришел я, Мариша. Здравствуй, милая моя. Не озябла за ночь? Я по дороге к тебе наломал лапника. Дух от него хороший. Сосновым лесом пахнет. Весной. Положу тебе под бочок – еще теплее будет.

Старик сел на скамейку, раскрыл сумку. Вареные яички покрошил на могилку. Рассыпал все зерно – для птиц. Наконец, угомонился. Белянка уселась на край стола.

- Вот, подруга моя милая, что я тебе расскажу. Сегодня снился светлый сон. Будто, прилетел я из далекого Сингапура. Вижу, встречаешь ты меня с нашим младшеньким у самолета. А я не верю своим глазам. И ты лучишься вся! Я решил, что это к скорой встрече с тобой. – Роман Иванович надолго замолчал. – Отлетался я в небе над житейским морем. Все грозы обошел. Фронты пересек. Правда и вволю поболтало, потрепало меня в грозах житейских. Все преодолел… Детей поставил на ноги, будут помнить о нас с тобой. И внуки растут настоящими людьми. Все долги раздал…. Трудно мне без тебя одному. Да и ты заждалась. Пришел я навсегда к тебе. Нам будет легче вдвоем. Ты не беспокойся, все я на этом свете сделал путем. От людей не стыдно.

Налил из чекушки. Выпил, крякнул. Шершавой ладонью вытер губы. Белянка внимательно смотрела на него, склонив головку, иногда переступая с лапки на лапку.

- Ты что, Беляночка, такая тихая сегодня? Что-нибудь случилось?

Голубка подошла поближе. Осторожненько потерлась носиком о теплую ладонь. Отряхнула прилипшие зернышки. Подняла головку.

- Не грусти, голубка. Ведь теперь мы будем вместе всегда.

А сердце старого пилота все жгло и жгло. В глазах постепенно угасал пасмурный день.

- Все, Маринушка…. Я готов. Вот сделаю последние шаги и мы… вместе опять.

Голова медленно склонялась на тяжелые ладони, лежащие на столике. Белянка чуть отодвинулась. В сознании высветились слова:

- Когда мы вместе, нам не страшно умирать. Когда мы врозь, мне страшно жить.

Назавтра соседи нашли Романа Ивановича. Голубка, видимо в поисках тепла, зарылась носиком в волосах старика и уснула тоже вечным сном. Односельчане сообщили сыновьям…

Мы с Валентиной были на похоронах. Отправили Романа в последний полет к своей Марине.

- Вот так завершилась жизнь двух замечательных людей.

За столом надолго установилось грустное молчание. Никто не хотел первым нарушить.

Март, 2003 г.