Поклонники Мии Римик

Поклонники Мии Римик

или

Заблудившиеся в прованском лесу

Благодарность автора.

В работе над книгой существенную помощь своими советами и поддержкой оказала моя мама Неонила Настусенко. Также выражаю благодарность Владимиру Сташевскому, Алексею Данилову, Марии Кураковой, Елене Георгиевой, Эдуарду Корневу, Татьяне Комарь, Андрею Рашевскому, Юлии Тимофеевой, Яне Миносян, Монсе Ромеро, Сильвии Бельтран, Филиппу и Сильви Дюжене за всестороннее содействие.

В отдельных сценах упоминаются работы Андрея Врубеля, Винсента Ван Гога, Антонио Гауди, Ги де Мопассана, Эрнеста Хемингуэя, Федора Достоевского, Стивена Кинга, Михаила Булгакова, чьи произведения оказали значительное влияние на художественное наполнение истории.

Некоторые моменты черпали вдохновения в книгах Дэвида Митчелла «Облачный атлас», Бориса Акунина «Левиафан», Чака Паланика «Бойцовский клуб», Френсиса Скотта Фитцджеральда «Загадочная история Бенджамина Баттона», а также картинах Стенли Кубрика, Квентина Тарантино и Жака Ван Дормеля.

Отдельную благодарность автор выражает тюменскому театру «Мимикрия» за вдохновение в поиске новых форм и стилей повествования.

Письма из Сен-Жюмо. 

От: госпиталь Сен-Жюмо, ул. М. Биллиган, 96. 

Кому: м. Абирталь. 318813.

   "Господин Абирталь! 

В догонку к отчету от 20 января, я должна добавить, что состояние г. Ф. постепенно ухудшается: он мало пьет воды, и почти ничего не ест. Спит с перерывами по несколько часов, и часто курит (раньше по имеющимся сведениям курильщиком не был). Принять привентивные меры не представляется возможным. Еще одна особенность: пациент молчит сутки напролет (по отчетам брата Лироя от 23.01.02), однако, по моим данным г.Ф. отличается повышенной болтливостью, что наблюдалось в течение всей недели моего наблюдения. В таком случае, г.Ф. регулярно твердит о какой-то слежке. Периодически пребывает в напуганном состоянии. Активность нарушена, имеется ярко выраженная предрасположенность к депрессии, с внезапными вспышками гнева.

За последнюю неделю несколько раз пытался своровать телефон, но, судя по истории набранных номеров, никому не звонил. 

Прошу вас незамедлительно указать план дальнейшего ухода, назначения процедур и рецепта лечения больного.

2.II.2002" 

Игры мадам Римик

- Ну куда ты, постой!

    Мужчина рывком встает с широкой кровати и подходит к окну. Он раздвигает тяжелые шторы, и, распахнув дверь, выходит на балкон. Где-то внизу синеет сонный город. 

- Что-то не так?

    Мужчина молчит, и скрещивает руки на груди. Госпожа Римик разочаровано откидывается на подушку и тянется к столику за тоненькой сигаретой.

- Отойди от окна хотя бы. Простудишься.

- Не простужусь...

    Наконец мужчина отвечает. Луна висит, как сочный плод, особенно близко, кажется можно протянуть руку и сорвать с неба. Мужчина думает об этом, смотрит на нее.

- Тебя, между прочим видно до самой площади Близнецов!

- Да насрать!

   Госпожа Римик улыбается, и встает с кровати. Босиком ступает по холодному паркету, шлепает несколько мгновений и застывает рядом. 

- Ну тогда я тоже хочу. Подвинься.

   Они стоят вместе, в дверном проеме, абсолютно голые. Курят по очереди тонкую сигарету госпожи Римик и молчат каждый о своем. Мужчина смотрит на луну в небе, женщина на город, что внизу.

- Тебе что, нравится луна?

- Ну так...

- А я? Я нравлюсь?

Он снова замолкает. Она на него, дразнясь, пуская клубы дыма прямо в его лицо. В синем отблеске его профиль похож на Мопассана, только без усов. И то счастье: усы без бороды - маяк дьявола для кораблей в шторма.

 - Почему ты со мной почти не говоришь?  Позвал и молчишь?

 - Тебе что, стихи прочитать?

 - Ясно.

 Она устало закрывает глаза, и гасит сигарету о балконные перила. Темно-рыжая, почти черная прядь волос ниспадает на глаза. Через время он, перевесившись, сплевывает вниз.

  

 - Сможешь в ту же самую точку попасть?

 Он плюет снова. Затем еще, и еще пока слюны совсем не остается.

 - Теперь ты.

 - Нет, это отвратительно. 

 - Давай в луну? Смотри.

 Он отхаркивается, основательно, с разгоном. Закидывает тело назад, старательно прицеливаясь и собирая слюну со всей носоглотки так, что во рту ощущается солоноватый привкус.

 - Перестань, это мерзко.

 Он плюет очень далеко. С выдохом плевок устремляется вверх и пропадает на фоне яркой лунной лампы. Она демонстративно хлопает в ладоши.

 - Запомнила где? Теперь, смотри, в ту же точку.

 Он изрыгает из себя противную секрецию и направляет ее в ночное светило. Обессиленный, он довольно наблюдает.

 - Ну как?

 - Здорово... Только, как ты ни меть в луну, а все равно останешься лишь мокрым местом на асфальте.

 - Кто знает.

 - Вот увидишь!

  

 Они снова молчат. Поднимается легкий ветер, раскачивая тяжелые шторы позади. 

 - Давай кто громче? Су-ка-а!

Его резкий выкрик разносится над сонным городом. Ветер закрывает тучами луну, становится темнее. Она вздрагивает от неожиданности, но в следующий момент звонко смеется и парирует:

 - Ах так? Ну, все, напросился... Му-у-да-ак!

Ей удается взять тон выше, и в первом раунде победа за ней. Он берет маленькую паузу, и с новыми силами, орет во все горло.

 - Портова-а-я шлю-ю-ха!

 - Так не честно! Нельзя кричать двойные оскорбления!

 - Мне можно, сегодня особый день.

 - Какой?

 - Я сделаю очередную глупость в своей жизни. Ради тебя.

 Они по очереди выкрикивают ругательства в спящие улицы, и прогоняют луну еще глубже внутрь облаков. Согревшись, они смеются друг другу. 

 - Теперь пойдем спать?

 - Стой. Ты же хотела поговорить.

 - Начинай ты.

 Он ничего не говорит. Тогда она трогает его за локоть, но он не поддается. Она мягко целует его в плечо, он ведет им.

 - Фу, какой ты. Скучный. Ну и оставайся так. Я спать.

  Она бросает еще один взгляд на предрассветный город, отворачивается и направляется в комнату, как слышит позади: 

 - Я хочу знать о тебе все. Абсолютно все, Мия.

  

  Она поворачивается. На ее глазах радость, на губах улыбка:

 - Ты и так все знаешь, любимый. 

 - Все. Даже то, что ты вокруг тебя крутятся другие ублюдки.

 Она становится серьезной. Глаза тускнеют. Она закусывает губу, и смыкает руки на груди.

 - Снова одно и тоже! Давай прекратим это, прошу...

 - Так это правда? Все это, действительно, только игра для тебя?

 Он снова сочно плюет с балкона, на этот раз совсем не глядя. Она стоит, балансируя на одной ноге, подперев правую своей же левой. 

 - Какая игра, о чем ты?  Я устала и не хочу об этом говорить! Я прошу тебя, пойдем спать. Утром договорим.

 - Я хочу знать зачем тебе все это.

 - Я актриса. Я не могу принадлежать только тебе. Любить только тебя - да, но быть всегда с тобой - не получится. Не проси больше, чем сможешь взять.

 Мужчина с длинными волосами замолкает. Полминуты они молчат, пока он не разрывается громогласным хохотам, разрезающим тишину вечера:

 - Смотри, сколько я щас возьму.

 Он нагибается и подбирает с пола джинсы. Достает маленький предмет и показывает его женщине.

- Выходи за меня, Мия.

Женщина первое время не находит слов, и молча хлопает глазами. В конце концов, она всплескивает руками и обнимает мужчину за шею.

- Я согласна!

- Ура! Да-а-а!! Она согласна!

- Ура!

Она целует его, а он выкрикивает в тишину города возгласы счастья и эйфории.

- Погоди. Смотри как луна близко. Достанешь ее для меня?

- Раз плюнуть.

Сеанс 1.1. Э. Л.

 - Окей... Можно начинать?  Э-э.. Меня зовут Эйх, Эйхем Ламоне, мне 29.

Я работаю в отеле "Ми Руа". Это за городом, там...это самое... южнее улиц Насьон после перекрестка с... как ее... улицей Имаж... Ни о чем, да? Ну ок. Что еще... 

-…

 - А... я снимаю, недалеко тут, студию. Нет, как раз возле Мии - переехал недавно... Пятьсот. Нормально, хватает.

-…

 - Я закурю?

-…

 - Я с Корсики. Мать оттуда, и я там родился. Давно не бывал... Интересно, как щас там...

-…

- Нет, родители развелись. Давно. Не хочу я об этом вспоминать. А вот эта красная лампочка так и будет мне на нервы действовать? Я  в другую сторону буду смотреть, лады?

Письма из Сен-Жюмо.

От: м. Абирталь. 318813. 

Кому: Сен Жюмо, ул. М. Биллиган, 96. 

"Добрый день,

 В ответ на ваш запрос, предоставляю вам ориентировочный план действий по уходу за г. Ф.:

 1. Установить полный контроль за питанием, вплоть до принудительного кормления. Чередовать приемы пищи с трудотерапией и другой физической активностью (3-4 раза в сутки);

 2. Исключить контакты непосредственной физической близости (рукопожатия, объятия);

 3. Удвоить, при необходимости утроить, дозу валоседана. При отказе употреблять перорально, вводить внутривенно галоперидол.

 4. Исключить использование резких одеколонов, яркого макияжа и маникюра у персонала, а также ванильного кондиционера для постельного белья г.Ф.

 5. Осуществить постепенный, мягкий переход к повседневной реальности, обеспечить занятием, озадачить г. Ф. Включить в распорядок дня просмотр размеренных телепередач - не ток-шоу, не музыкальные программы, не спортивные трансляции!

 6. Разрешить умеренные прогулки с сопровождением; через неделю, при улучшении состояния, под скрытым присмотром. 

 7. Принудить записывать мысли, вести дневник. Мягко!

С пожеланиями наискорейших положительных результатов, 

искренне ваш,

Абирталь. 

5.II.2002"

                                                                       

  Апартаменты господина Камэ.

  

    - Алло.

    - Э-э... Месье Леон Камэ?

    - Да-да. Я вас слушаю.

    Резкая трель телефонного звонка пронзила тишину субботнего вечера. Маленькая комната с затхлым воздухом и зашторенными окнами впервые за долгое время подала единственный признак своей отрешенной жизни. И выкрик этот был безумен, внезапен и алярмичен по своей сути в дымном безмолвии апартаментов грузного человека, лет этак за 40, с густыми выцветшими усами и проплешиной на макушке. 

    В старых пантуфлях и незастегнутом халате господин Леон Камэ подошел к телефону и снял трубку:

    -Алло?

    Голос его был хрипл, словно он не говорил несколько недель подряд, а вот теперь его связки заново учились воспроизводить звуки. Услышав свое имя в телефоне, месье Камэ про себя отметил, что не помнит, когда ему звонили в последний раз. 

    

    - Я... хотел бы вас просить об услуге. В вашей области.

    Голос в трубке говорил негромко, но, словно, торопливо. Господин Камэ даже напрягся чтобы получше улавливать тонкие нотки на том конце провода, и покрепче сжал трубку своей огромной ладонью.

     - Прошу вас, месье, приезжайте! Дело не терпит отлагательств. Со своей стороны гарантирую вам щедрое вознаграждение за позднее беспокойство. По двойному тарифу, вы согласны, господин Камэ?

    Господин Камэ нахмурил брови. Он поднял взгляд на настенные часы - стрелки замерли на половине одиннадцатого. Перспектива надевать пальто, чистить ботинки и ехать в...

     - Отель "Ми Руа", знаете? Придорожная гостиница. - послышалось торопливое объяснение, и не дождавшись ответа, голос уточнил - за площадью Близнецов, на север до пересечения улиц Имаж и Насьон. Там шоссе 1853, езжайте по нему...

     - Я совершенно не понимаю, где это находится. Никогда не слышал!

     - Вы увидите, обязательно увидите, месье. Поезжайте, как я описал, и вы заметите здание с двумя шпиками - это и есть он, отель. Все, больше не могу говорить. Приезжайте. Жду вас здесь. - в трубке послышались короткие гудки.  

   Господин Камэ снова задумался. 

   С одной стороны делать ему было совершенно нечего -  весь сегодняшний день он просидел у себя в комнате, лениво выкуривая сигару прямо в комнате, не появляясь даже на кухне сварить себе кофе. 

   С другой стороны, провести остаток такого безмятежного дня, в перспективе волочиться на поиски какого-то там отеля, который вообще непонятно где находится, помогать непонятному типу в его непонятной проблеме - было совершенно немыслимым для господина Камэ, убаюканного безмятежным штилем уединения.

   С третьей стороны... Он бросил грустный взгляд на календарь и увидел угрожающую дату - 28 февраля, а это значит, что за ближайшие двое суток нужно раздобыть деньжат на оплату ренты. 

    Господин Камэ грузно сел на кровать и достал сигару. 

 "Да...Дополнительные 300 евро мне не лишние... Да и... дело, вероятно, плёвое. Голос спокойный, человек взрослый. Не суицидники-школяры, слава Богу. Скатаюсь на часок, и дело с концом. Ну так ведь... Какой, говоришь, отель? Со шпиками?"

Отель "Ми Руа". 22.55.

   Человек по телефону не обманул Леона Камэ - отель действительно находился недалеко. Правда, шпиков, по которым должен был ориентироваться господин Камэ было не два - один, правый, частично развалился, и теперь, крыша отеля была похож на бойцового пса, которому купировали почему-то только одно ухо.

  Внешне отель напоминал детище воспаленной фантазии каталонского гения Гауди, причем зрелого и сформировавшегося, с раздутыми колонами по краям, и острыми треугольными мансардами. Предположить, что здание, в большей степени похожее на чей-то заброшенный особняк, середины XVIII века, служит ночлегом для усталых странников и прохожих было непросто. 

  Тем не менее, расположен он был весьма удобно. Из-за невысоких деревьев, в которых утопало здание, высокую крышу отеля было видно еще с шоссе, при подъезде издали, даже если, как в эту ночь, никакие веселые огни не зазывали загулявших проезжих гостей с улицы. Единственное: массивные ворота, кажется вылитые из чугуна, были приветливо распахнуты, хотя господин Камэ, взъезжая, покачал головой "так-так...забыли закрыть что ли?".

   Проехав метров 50 в тенистой роще деревьев и высоких кустов, маленький автомобильчик господина Камэ вырулил на небольшую площадку перед зданием гостиницы. 

    Он заглушил мотор, и огляделся. Ворота позади так и остались распахнутыми, деревья качались в такт вечерним ветрам, а темные окна номеров заманчиво сулили тихий покой своим будущим постояльцам. 

    "О, да тут, никак, цыганская свадьба в разгаре!" - саркастически усмехнулся господин Камэ, оглядываясь на совершенно пустую парковку, и беззвучное приветствие отеля. Видимо, здесь останавливаются только дальнобойщики на ночлег, притом те, которые не пользуются услугами ветреных дам, так как в такие отрешенные места не захаживают даже их длинные ноги.

   Найдя для себя причину почему об этом отеле он никогда раннее не слыхивал, господин Камэ, с трудом вышел из машины.

   Сам, будучи мужчиной солидных размеров, он прибегал к услугам небольшого фиатика, так широко выпускавшихся в начале 90х, когда каждый третий французский пешеход брал себе в качестве первых колес именно этот автомобиль. С тех пор прошел уже десяток лет, французы успели пересесть сначала на ситроены и пежо, еще позже на британские и немецкие марки, но господин Камэ все это время (если не вспоминать ужасный инцидент, который лучше оставить нетронутым) оставался верен своим принципам, а потому железного коня на иностранных пришельцев не променял.

    Звук захлопнутой дверцы утонул в заунывной песни ветров уже через мгновение, и одинокий человек на пустой парковке направился к крыльцу. На ходу застегивая воротник несвежей рубашки (где сыскать свежую субботним вечером!), выглядывающей из-за толстого вязаного свитера и распахнутой куртки бежевого цвета, господин Камэ взобрался по ступенькам и  поймал себя на мысли что, впервые за долгое время, чувствует некое вдохновение и прилив сил.

    "Отель пуст, здесь так тихо, что самым громким событием может произойти разве что убийство мыши заблудшей кошкой. Скорее всего, это просто разочаровавшийся в жизни маразматик. Не удивительно, что в такой глуши можно одичать.

"Отработаю свой час поскорее, заберу деньги и домой", думал господин Камэ. Когда он оказался совсем рядом у двери в голове родилась совсем шальная мысль: "Возьму с него не 300, а 350! С такими нужно стоять на своем". Он совсем приободрился, и смело потянулся к ручке. 

Отель "Ми Руа". 22.55 

     ... И дверь сразу отворилась, как будто кто-то предусмотрительно стоял за ней, подсматривая в глазок, в ожидании внезапного гостя. Господин Камэ снаружи, с обескуражено протянутой рукой услышал взволнованный голос, доносившийся изнутри:

       - Ну-же, входите! Только быстро, пока никто не заметил!

        Дверь открыл невысокий человек, чересчур неприметной наружности, чтобы об этом упоминать. На вид ему было едва за двадцать, над его верхней губой чернела полоска идиотских редких усиков. Одет он был в серую кофту, похожую на униформу, и старые домашние брюки с вытянутыми коленями. Странный человек испуганно оглянулся, и поторапливая месье Камэ, прошипел:

      - Не стойте же истуканом! Проходите. Вот так. Нельзя, чтобы нас заметили.

          Сзади раздался лязг замков аккуратно закрывающейся двери, а уже через секунду, господин Камэ почувствовал как его за локти бесцеремонно и даже грубо подталкивают внутрь здания, в центр холла. 

          Внутренность отеля была скудно освещена, зато пахло каким-то редким алкоголем, и отовсюду веяло ощущением тесноты. Тем временем, странный человек, оставив господина Камэ стоять посередине,прошел мимо и уверенным шагом направился прямиком к единственной стойке приема и расположения гостей, в других, более звездных отелях именуемой ресепшеном. В этом отеле она пустовала, если, конечно, не допустить мысли, что этот удивительный тип и являлся его управляющим. Видя, как его верхняя часть тела перегнулась через стойку и пропала внизу, оставив на обозрение худощавую филейную часть, господин Камэ решил соблюсти полагающийся обряд приличия, и деликатно убрал взгляд: 

      - Меня зовут Леон Камэ, я прибыл по...

      - Т-ссс! Пожалуйста, тише! - голос донесся снизу, сдавленный, шипящий и раздраженный. На секунду появилась голова - Я знаю, кто вы! Это я вам звонил. Жду вас тут целый час, - голова нырнула снова вниз. - Только тихо, нас не должны услышать!

      

       Господин Камэ собрался недоуменно пожать плечами, но сразу передумал, наблюдая как человек за стойкой деловито шуршал снизу. "Действительно, какая разница, - думал господин Камэ, -  Это, следует полагать, управляющий. Вероятно, подвыпивший. И что тут такого? Может скучно, а может действительно случилось что-то. Не с окна снимать, суицидника пятнадцатилетнего, и на том спасибо. А то приходилось уж...".

         Господин Камэ, успокоившись, повернулся вокруг, ожидая пока его клиент перестанет возиться с чем-то у стойки. Фойе (в отеле Ритц это должно было называться холлом, но здесь это походило в большей степени на предбанник) был тускло освещен единственной лампой, стоявшей на столе собственно у стойки. Из этого стало ясно, что гостей в номерах еще нет, и их, видимо, не ждут вообще. Ни ярких огней извне, привлекающих усталых странников, ни теплого уюта внутри, для постояльцев.

       Сзади, чуть левее от приемной стойки, находилась приоткрытая дверь, которая вела на лестницу - на удивление освещенную. Лифт во второсортных отелишках, где верхний шестой этаж был ни чем иным как обустроенной мансардой, был одним общим - и гостевым и техническим. Господин Камэ презрительно фыркнул в уме, наткнувшись на табличку "Не работает" на его дверях.

       По правую руку, замыкая маленький квадрат холла, располагались низенькие кресльица, и потрепанный диван, покрытый ядовито-красным ситцем перед стеклянным столиком - кажется, единственным предметом роскоши в этом отеле. Взгляд господина Камэ еще успел скользнуть по зашторенным окнам, точь-в-точь как у него дома, и он даже усмехнулся про себя, как вдруг голос, уверенный и спокойный, оторвал его от мыслей:

      - Я забыл представиться. Прошу извинить. Айек. - Человек, оказывается, уже вылез из стойки, закончив свои дела, и теперь стоял перед господином Камэ, протягивая свою руку, маленькую, как у юноши-шахматиста, - Айек Ноел младший. 

      - Очень приятно, мес...

      - Нет. Я из Вермонта, поэтому никаких месье. Просто Айек.

      - Хорошо, Айек.

      - Да, отлично! Теперь мы можем пройти.

             

       Господин Камэ с удивлением наблюдал, как Айек Ноел Младший всем видом и жестом приглашал своего ночного гостя пройти следом по абсолютно темному коридору, ведшему неизвестно куда. Только господин Камэ открыл рот, как Айек предвосхитил его вопрос:

     

   - К сожалению, света в коридоре нет. Я не электрик, и не разбираюсь, но, кажется флюорисцентная лампа перегрелась и за ней полетели остальные. Цепное подключение, как в гирлянде... Вы что-нибудь понимаете в электричестве?

    

       Айек задал этот вопрос абсолютно внезапно, и совершенно серьезно. Господин Камэ криво улыбнулся и неубедительно качнул головой.  

     "Уж не хочет ли он чтобы я лампочки  в коридоре вкрутил?"

      Господин Камэ решил перейти в контрнаступление, и, двигаясь навстречу темноте коридорных стен спросил:

   -  На какую помощь вы рассчитываете, Айек? 

   -  ...я расскажу вам на месте. Не переживайте, она полностью лежит в вашей сфере деятельности и не займет много времени.

    Такой уклончивый ответ господина Камэ не устраивал:

    - А откуда вы узнали о моей деятельности? Если не секрет, конечно.

   - Конечно-конечно. Осторожно, здесь направо... Мне жена о вас рассказывала. Рекомендовала вас как хорошего специалиста. Вы же не только практикующий консультант-психолог, как я знаю? Вы, кажется, в прошлом работали в полиции, так? Мне она говорила, что вы настоящий детектив!

  - Вот как! 

      Удивление господина Камэ заняло все его внимание, вытесняя чувство негодование и раздражения от прогулок по темному коридору обшарпанной гостиницы в компании странного человека, с меняющимся настроением.

      Господин Камэ, как подводный охотник на скорпен, выуживал из памяти, всех клиентов кто теоретически мог быть настолько очарован результатами его работы, что выдал бы такую замечательную рецензию, еще и выставляя в выгодном свете загадочного детектива!

      Господин Камэ даже развернул плечи, и выпрямил спину при этой мысли, перебирая в памяти самые удачные дела, и самых приятных клиентов.  

   

     Действительно, вот уже больше восьми лет, как Леон Камэ зарабатывал на жизнь частными услугами личного консультирования. С годами спектр консультаций становился шире, а услуги дороже. Они бывали разного рода, начиная от частного сыска до семейный юриста. Господин Камэ по роду службы часто оказывался вовлеченным во множество семейных передряг, где требовалась его тяжелая рука, крепкое слово, острый взгляд - все то, чем в достатке обладал он сам. За последние восемь лет он разобрал больше сотни бракоразводных процессов с почти половинной дележкой имущества (при этом ухитряясь консультировать одновременно обоих супругов за спиной друг друга); проследил и зафиксировал с полсотни супружеских измен, нередко выступая из тени и прибегая к провоцирующим уловкам; а также сумел сохранить нехилое состояние очаровательной мадам Мистрель от ее коршунов.

     Господин Камэ сладко облизнул губы, вспомнив о "деле Мистрель", и подумал не могла ли та история всплыть наружу? "Хотя нет, с такой рецензией... Ух. Вряд ли". 

     Да, вряд ли.  

        

      Заплутавший в раздумьях, господин Камэ необычно для себя, потерял бдительность и не заметил, что шаги впереди него резко стихли, а уже через мгновение, что-то острое, ворсистое, неприятное, с размаху прилетело ему меж глаз, на секунду вонзилось, и, оттолкнувшись, как на батуте, исчезло впереди, во мгле.

      Вместе со сдержанным выкриком господина Камэ, по-старчески заскрежетал ключ в скважине, и через секунду темный коридор озарился желтым прямоугольником света. 

      - Что с вами, господин Камэ? - участливо обернулся на него Айек.

      - Разрешите мне пройти в ванную, кажется, я переносицей дверной косяк сшиб...

      - Сожалею, но это было мое плечо, месье.

      - Вот черт! Простите... Проходите пока, а я вернусь через минуту.

      - Конечно. Я тоже посмотрю что-нибудь холодное.

       Господин Камэ зашел в крошечный квадрат ванной и прикрыл дверь. Он остался наедине. Из номера послышались звуки возни и суеты. Неважно.

       Ванная комната была тесной, но светлой. Ванной, как таковой, здесь не было, а на ее месте находился душ, рядом с  которой свисала небольшая раковина, и отдельно, в гордом одиночестве располагался фаянсовый трон. Господин Камэ посмотрел в зеркало, и тяжело выдохнул.

       "Ну вот. Мало мне было мешков под глазами, теперь еще и нос разбит, а через минуту-другую синие подтеки разойдутся...".

       Он открыл воду, и подставил большие руки под холодную струю воды. Окунул лицо, и посмотрел снова в зеркало. С разливающимся по двум сторонам от носа синим фингалом, уставшим злобным взглядом и желтым цветом лица господин Камэ смотрел как с отражения на него смотрит новый, какой-то незнакомый, совершенно другой человек. 

       "Как отвратительно заканчивается эта суббота...", - успел подумать господин Камэ, и обернулся.

       Позади послышались шаги, потом какой-то легкий скрежет, потом колыхнулся столб воздуха где-то у спины, а потом все произошло так быстро, что успевай лишь записывать:

       В дверном проеме ванной стоял Айек Ноел, и, хотя, у господин Камэ было одно мгновение, не больше, он, успел с фотографической скоростью изумительную замену на лице своего... клиента. 

       Айек больше не выглядел спокойно-уравновешенным или участливо-тактичным. 

       Он не был и взволнован или напуган. Нисколько.

       Невысокий человек с короткой стрижкой стоял в дверном проеме, и хотя был на две головы ниже господина Камэ и раза в полтора уже в плечах, почему-то умудрился смотреть на него сверху вниз. В глазах читалась невесть откуда взявшееся презрение и раздражение, как будто самое мерзкое и беззащитное существо в мире только что сделало пакость в твою сторону, и теперь ты намереваешься с ним поквитаться:

        - В этих сраных номерах льда нет, но я нашел вот это. Увидим, подойдет ли.

       И прежде чем господин Камэ успел опомниться и моргнуть в знак солидарности, для него все приостановилось. Вместо всего он почувствовал как что-то, действительно холодное, но сокрушительно сильное, отталкивает его висок в сторону, причем с такой силой, что за виском незамедлительно последовала вся голова, голова потянула шею, а за нею, не поспевая, завалилось все его большое тело.

 Сеанс 1.2. Э.Л.

- А пепельница? Как нет? Я прямо на стол тогда сброшу...

- Что, вам еще что-то рассказать? Я же все рассказал уже... 

- Э-э,.. ну ладно. Хотя я мало что помню с тех пор. Моя мать корсиканка, я говорил вам. Она встретила отца... а черт знает где, я не помню. Кажется, она рассказывала нам, когда мы были детьми, но я не помню... Да и какая к черту разница где.

-  В общем, я к тому, что отец был из Корка. Настоящий айриш. Я его совсем не помню... Мы быстро остались втроем, мать сама нас поставила на ноги. Я вот с 14 лет вкалывал, чтобы заработать на жизнь. Школа... 8 классов образования. Или семь, не помню...

 -  Да насрать! Какая разница?! Мне - никакой! Мне приходилось мыть машины с пяти вечера до пяти утра, а потом идти в школу - какая учеба? Вот ты - сидишь в белой рубашке, ты думаешь ты умный? Книжек начитался и крутой типа? Я вот я могу сейчас взять и насрать тебе прямо на этот стол - и что ты со мной сделаешь, а? Вот тебе и образование. Так что помалкивай там.

Записки Айека Ноела.

  "Запись 11. (очень тороплюсь)

  Дьявол! Какой он тяжелый!

  Зачем я это сделал? Ведь она просила просто... 

  Но, вдруг, он бы не остался. Просто развернулся и ушел? И тогда...

  Нет, не думай, что было бы тогда. Есть здесь и сейчас. Сейчас отдышусь и снова потащу.

Я все сделал правильно. Я предупрежден на его счет. Не глупи, Айчи, ты столько преодолел!

Пора двигать его дальше.

  Какой он неподъемный! Руки ноют. Они словно налиты свинцом. И спина болит. Но это не важно. Главное он здесь. Теперь он никуда не уйдет. Сработало!!!

  А если он не захочет помогать? Что тогда? Я волнуюсь.

 Не перестарался ли я? Уже прошло двадцать минут, а он все не приходит в себя. 

 P.S. Я не умею приводить в чувство людей. 

 Я не могу сидеть, сложа руки. Я должен что-то придумать. Этот боров просто дрыхнет на стуле, пока они там...

 Нужно сосредоточиться на деле. Все потом. Эмоции мешают. Я спокоен. 

 Сработало!!! Он шевелится. (потом допишу)."

  

Отель "Ми Руа". 23.12

   Господин Камэ приоткрыл глаза и первым делом попробовал осознать цела ли его голова. К сожалению, она не была разбита на куски и ее не нужно собирать руками, как раскиданные в песочнице игрушки, оставленные безответственным ребенком. Увы...   

   Значит, адская боль и звенящий шум - это надолго.

   Значит, мокрая макушка - это не кровь, а что-то другое. Теплое такое, приятно закатывающееся за шиворот до самой поясницы. Чтобы это могло быть?

   Господин Камэ тяжело вздохнул и повел плечом.

   Тело его было непослушно, руки, словно ватные волочились где-то позади, а ноги прилипли одна к другой. Голова свисала вниз, и по весу казалась чугунной, а потому  ему был виден лишь помятые ворсинки белого коврика под собой, чуть дальше виднелись ножки номерного стула, а еще глубже выглядывали его собственные ноги, аккуратно сомкнутые в лодыжках блестящей сталью наручников. 

   Господин Камэ издал утробный звук и снова пошевелился, теперь уже всем корпусом. Тщетно. Все сухожилия обожгло, и он скривился в горькой гримасе боли.

   - Весьма сожалею, что мне пришлось прибегнуть к столь крайней мере. Поверьте. Тем более, что мне это стоило немалых трудов, господин Камэ.

    Где-то сбоку кто-то говорит. Голос приглушенный. Звук настолько глухой, что господину Камэ показалось, что его левое ухо отсутствует и слушать приходится с задержкой, пока окольными путями не колебания воздуха не донесутся к правому. Нужно собраться с силами и напрячь шею.

   Господин Камэ поднял голову и оценил ситуацию. Он сидел на стуле, посреди номера, в который они недавно вошли вдвоем с вот этим человеком. Неприятный, молодой человек, который сидит перед ним на кровати, почему он вызывает отвращение?... как бишь его? Аллан? Аарон? Американец, точно. Э-э... неважно. 

  «Важно то, что сейчас я сижу на стуле, связанный по ногам и, по всей видимости, рукам. Черт! В то время как этот отрешенный тип безумно разглядывает меня, как… я не знаю, кого! Как поверженного демона на знаменитой картине Врубеля!»

  - Должен вас сразу предупредить, что сожалею о содеянном. Вот... простите, - человек налил из графина воды, и поднес стакан к губам господина Камэ. - я побоялся, что как и другие, вы не станете слушать. Я не могу больше рисковать, господин Камэ. Прошу вас, выслушайте меня, и окажите мне маленькую услугу. У нас же был уговор, вы помните? 

 Странное дело. Почему этот безымянный человек не может освободить его? Господин Камэ хотел уже задуматься на этот счет и даже раскрыл рот задать вопрос, как вдруг в его ушибленную голову, со скрипом, противно елозя влезла маленькая догадка, что этот дьявол, сидящий напротив, собственноручно его и взял в заложники!

Вот это поворот!

 Айек! Точно. Никаких месье.

Записки Айека Ноела.

"(прод. записи 11) 

 Я налил ему на голову воды. Не знаю, не помню, откуда я это знаю. Он сразу очухался. Очень жирный.

 Выглядит очень напуганным, это хорошо. Будет помогать мне.

 Руки болят до сих пор. Когда я достал пистолет, чуть не выронил на пол. Сукин сын, чуть не лишил меня пальца...

 Главное, все закончилось.

 Запись 12.

Все получилось очень хорошо! Теперь второй этап. А я еще  волновался...

 Главное, чтобы она еще была здесь. Хотя... Куда она может деться. Все входы и выходы заперты.

Теперь нужно отвлечь этого кретина. Пора побеспокоить его.

Этап второй.

Волнуюсь, конечно, но нужно действовать. 

Отель "Ми Руа". 23.15.

   В светлом номере Айек выглядел лучше. Он, словно стал выше ростом, был одет, казалось, посолиднее, и держался на порядок увереннее. Куда-то подевалась пугливой суетливости, как во время их знакомства, и сейчас Айек, показывал всем видом, что контролировал ситуацию. 

   - ...нужно выглядеть красивым, ухоженным. Просто жизненно необходимо! Вы намокли. Попали под дождь в помещении! - Айек раскатисто засмеялся, и взял полотенце, жесткое как наждак.

  - ...мы  же не хотим, чтобы нас раскусили при первом же взгляде, так? - Айек дотронулся до рассеченной переносицы, и господин Камэ передернулся от боли, - т-шш. Я слегка уберу закипевшую кровь. Вот так. 

  - Н-не надо...лагодар-р-ю.

 Полотенце лениво волочилось по раскрасневшемуся лицу господина Камэ, и тот, стиснув зубы, ждал когда Айек закончит.

 -И не бойтесь, рана заживет прежде чем вы поженитесь. Правда, мне столько раз это обещали. Вы ведь еще не женаты, господин Камэ? У вас нет подружки?

   

  Господин Камэ терпел, жмуря глаза настолько сильно, насколько это уме позволяли мышцы лица и век, прикидывая какую часть тела оторвет первым делом этому человеку, когда тот попадется ему в руки. Голова господина Камэ раскалывалась напополам, внутри нее гудел паровой котел, а в ушах било набатом. Лицо, как пропаханное по весне поле, зияло желтой раной носа и синими лужами под обоими глазами. Руки сводили судороги, а ноги затекли и вбирали в себя сотни маленьких иголок.

  Господин Камэ только и мог что тихонько выдыхать воздух.

  Припевая что-то несуразное типа:

"раз, два, три - в загоне бараны; 

четыре, пять, шесть - задумали их съесть; 

семь, восемь, девять, десять - над костром подвесят;

одиннадцать-двенадцать - ножи разрежут мясо;

тринадцать и четырнадцать - когда тремя насытятся;

пятнадцать и шестнадцать - один из них остался;

семнадцать, восемнадцать - сбежал, и мчал, скрывался

и девятнадцать, двадцать - но к волку в пасть попался".

 Айек колдовал над лицом, заботливо поплевывая на полотенце. В конце концов он отошел на два шага назад и гордо вынес вердикт:

- Готово! Хоть сейчас на выданье веди вас!

 Последние пасы он проделывал маленькой ручкой, смахивая остатки красноватой влаги со скулы господина Камэ. 

  А потом...

  Дальше резкое движение головой в сторону руки Айека, "клац", и громкий выкрик.

 - А-а-ай!

 Айек схватился за укушенный палец, упал на колени и нагнулся, привывая что-то заунывное.

 Господин Камэ резко покачнулся на ножках стула вперед, подаваясь всем корпусом, и с размаху встал на ноги, держа стул и руки на своей спине. Не теряя ни секунды, он с места ринулся вперед, целя своей головой точно в грудь Айеку.

  Перед самым столкновением Айек услышал как на него движется что-то сверхмощное, неконтролируемое, заслоняя собой весь свет в номере. Он поднял голову, но лишь на секунду. Дальше удар, хруст, и они оба кубарем улетели в маленькое пространство между кроватью и стеной. 

  Господин Камэ неудобно приземлился головой в дальний угол. Теперь его главное оружие - зубы и голова максимально удалены от цели. Айек где-то чуть сзади. Снизу и сзади послышалось тревожное шевеление, крики боли, и тяжелое, учащенное дыхание. Спустя время господин Камэ понял, что это дыхание его собственное.

 Айеку удалось выбраться только ценой неимоверных усилий. Тяжелое тело господина Камэ придавило его, а брызнувшие из глаз слезы заслонили обзор и привели к катастрофе...

 - Я вам больше не могу доверять, господин Камэ. У нас с вами был договор, и вы его нарушили - говорил Айек, привязывая полотенцем ножку стула с господином Камэ к ножке кровати. - Теперь мы квиты. Вы разбили мне нос, и едва не откусили палец. И это при том, что я попросил у вас прощения, а вы пообещали помочь, - гнусавил он, орудуя внизу узлами. 

 Господин Камэ понимал что у него был шанс провести только один удар и он проиграл эту атаку, и хотя теперь его положение было совсем проигрышным, внутренне он испытывал удовлетворение, что сумел-таки врезать этому психу. Действительно. Странно, но Айек теперь казался не сколько маньяком, сколько помешанным. Что это меняло? Ничего. Он все так же держит в заложниках господина Камэ. Правда, теперь Айек обозлен и обижен. Ну-ка, что это у него там? Что он прячет?

 - Мне некогда больше с вами возиться. Вы меня очень разочаровали, господин Камэ. Сожалею, что вы не оставили мне выбора.

 Айек выпрямился во весь рост, и из-за спины достал аккуратненький Зиг Зауэр, направленный точно в лоб господину Камэ.

1994. Шоссе Е17.

Не было на свете более пустого и бессмысленного момента, чем тот. 

 Старый мустанг оливкового цвета на скорости 140 километров в час несется по пустынной автостраде, в сторону бельгийской границы. За рулем двое. Мужчина сильно пьян, и он, кажется, разозлен тем, что женщина за рулем отчитывает его на чем мир стоит. 

 У нее красивые, взъерошенные от дождя волосы. Тонкие запястья крепко сжимают руль. Бледная полоска губ слегка дрожит, но голос спокойный, уверенный. 

 Они возвращаются домой.

 - Я совсем не узнаю тебя,.. - говорит она, но ее речь не пробивает стену тумана, и звучит словно с другой стороны улицы. Мужчина поворачивает голову к ней и, сквозь алкогольное помутнение, замечает лишь то, что его женщина красива даже сейчас. 

 - Я не могу контролировать каждый твой шаг,... - она снова пропадает в дымке, хотя и старается говорить как можно убедительнее. Мужчина на пассажирском месте хочет поглубже вжаться в сидение, повернуться плечом к ней и смотреть на нее, засыпая. - и не должна, понимаешь?...

 Мужчина начинает ерзать на сидении и тянет руку к ремню безопасности. Тело его непослушно, ему не удается. Он издает заунывный звук и поворачивает корпус к ней.

 - Что ты делаешь? Не вертись. Не отстегивайся, слышишь? 

 Слева слышится ее голос, отскочивший от глухой стены между ними. Он не повинуется. Мягкими пальцами пытается вытащить ремень, чтобы повернуться к ней и лечь. И забыться. Сил у него совсем не осталось. Это все чертов алкоголь.

 - Да что у тебя там?

 Она поворачивается к нему, опускает взгляд и видит его тщетную попытку справиться с замком ремня.

 Он поднимает голову к ней, ее лицо так близко. Она взволнованна, сердита и обижена на него. Нельзя... Нельзя чтобы такое красивое лицо его любимой женщины смотрело на него так, нельзя. Краем глаза над ее левым плечом он замечает высокое здание на другой стороне шоссе, с красивыми шпиками в виде башенок - или это ему причудилось? 

 Ее лицо по-прежнему близко. Близко как никогда.

 А потом внезапный, все нарушающий, душераздирающий скрежет, визг тормозных колодок, грудная клетка хочет вырваться из тела, потом глухой звук, хруст, удар, еще один, мир перевернулся верх ногами, а в конце стекло внутри салона и темнота. 

 Сеанс 1.3. Э.Л.

  - Что?... Да, все верно, трое: я, мать и сестра. Да, мы росли вместе. Нет, она старше. Н-ну... Я не хочу называть ее имени, понимаете? Она... она погибла много лет назад, и я бы не хотел... Нет, все нормально. Давай еще по одной.

-...

- Да... отец научил. Он от нас ушел когда мне еще тринадцати не было, вот это - все что я о нем помню. Ну, еще что он высокий был. Это да, ростом я в него вышел. Клара невысокая, в мать пошла, а я, получается, в отца.

-...

- Сестра моя. Вот ты зачем напомнил? Теперь из меня лезет. Черт... Не люблю я это вспоминать... Мелкий я тогда был. Ревел неделю у матери на коленях. 

-...

- Нет, она старше меня намного - на пять лет, и в детстве, я помню, она работала в баре официанткой. У нас на улице было заведение такое, ну типа для таких, кто этих твоих книжек не читает, смекаешь? Ну, вот она там и работала! Можешь себе представить. Тихая она такая была, Кларисса. Мы с ней редко по душам разговаривали, она и дома ведь почти не бывала... Вот. Дай еще.

-... 

 -Да, что мне рассказывать - знаю только, что у нее был жених. Фламандец что-ли. Хер поймешь, что он ей там налепил, но она ездила туда к нему. Во Фламандию...

-...

- Ок, без проблем. В Бельгию. Ну и короче, все. Запала на него. Мать все замуж побыстрей ее выпереть хотела. Ну как... По любви, конечно, но знаешь, он ей то ли в шутку то ли в натуре про какие-то камешки у себя в Антверпене приплетал, так что... Со всех сторон, как говорится. Ну и короче, ей уже почти 21 было. Или около того, я не помню точно. Суть в том,  что он ее и угрохал нам с матерью, сука. Хотя его тоже жалко, по-своему...

-...

- Нет, не в этом плане. Разбились. Не удержал дороги, и слетел в кювет так, что, говорят, машина восемь раз переворачивалась. Всмятку, короче и все. "Несовместимые с жизнью". На месте прямо там и, это самое... Блин. 

-...

- Ну ты, сволочь, и подлая душонка. Я тебе такое личное тут выложил, а ты снимаешь. Убери свою аппаратуру, и слово дай, что сотрешь запись.

-...

-Вот так...

  

Записки Айека Ноела.

  

 "запись 12 (прод).

 Я позвонил. Теперь у меня есть время. Решил написать.

 Все получается. Все идет очень хорошо. Единственное,..

 Мне очень не хотелось наставлять на него пистолет. По-другому никак. Этот страшный человек не хотел подчиняться. 

 Я был неправ, что так повел себя с ним изначально. Нельзя нападать первым на таких людей. Это как задеть медведя.

 Он поможет мне. Я объяснил ему, под угрозой его смерти, что мне нужна его помощь. Не его чертова консультация... А помощь. Защита. Спасти нас, наш брак. В конце концов, спасти хотя бы Мию, если это не удастся сделать мне.

Он согласился только тогда, когда я направил на него пистолет. Стал ли бы он мне помогать просто так, идейно? Или у них, у консультантов это не заложено природой?

 Я помню его взгляд исподлобья. Но у меня не оставалось выбора. Как и у него. Теперь есть только я, Мия, он и Эйх. Если не справлюсь я, значит справится он. В любом случае, я не отдам Мию этому чертову ирландцу. Даже ценой собственной жизни.

Теперь только остается ждать, когда он останется один, и тогда я…

Тогда…

Нет. Нужно не терять чувства реальности».  

 

Отель "Ми Руа". 23.32.

  У господина Камэ была целая вечность, чтобы подумать. Сначала он минуты три жестоко выписывал трехэтажные ругательства в адрес того, за кем закрылась дверь. Когда его силы иссякли, и голова от напряжения заболела, он замолчал и стал изрезать себя упреками.

 "Дурья башка, куда ты влез! Какой двойной тариф?! Ты посмотри на этого ублюдка, он леденец на палочке себе позволить не может, о чем ты!"

 " Попался... как глупо. Какому-то прыщавому полудурку. Зарекался же...".

 " Нужно было дать ему выстрелить. Уверен, он бы не смог нажать на курок. Хотя... сучий потрох смотрел так уверенно. Было бы, наверное, еще глупее". 

  Спустя еще несколько минут жестокого самобичевания, господин Камэ принялся думать как выйти из сложившейся ситуации. Ноги и руки его по прежнему были скованы наручниками, а тело накрыто клетчатым пледом, как будто, невесть зачем, сорокадвухлетний добропорядочный господин Камэ решил одиноко посидеть на стуле в заброшенном отеле, поздним субботним вечером. 

 Спорить с идеей Айека было бессмысленно, поэтом пришлось согласиться. Собственно, пока его шлюхозная женушка не появилась бы в номер, улучшить свое положение господин Камэ никак не мог. Он постарался расслабить задеревенелые члены, и расслабиться. Поудобнее расположился на стуле, глубже втерся спиной и закрыл глаза. Вспомнил события многолетней давности, раз и навсегда перевернувшую его жизнь с ног на голову. 

1994. Лето.

  - Месье Камэ? К вам можно?

    

  Месье Камэ еще не носит усов, а на его макушке нет проплешины. Он в очках, читает колонку происшествий за прошедшие три дня. К нему за столик, в небольшом открытое кафе подсаживается солидный человек, в сером костюме, немного за 30.  

 - Я узнал вас. Нет, не переживайте, я не из налоговой. Даже наоборот. Меня зовут Матьё. У меня к вам вопрос, профессионального характера.

 Матьё оказался преуспевающим брокером, который тогда неплохо взлетел на продаже акций в одной британской бирже, но, как выяснилось, даже его годовалый заработок меркнул в сравнении с состоянием далекой родственницей мадам Мистрель. Интерес к своей персоне подогревало состояние двоюродной сестры его матери, и полное отсутствие прямых наследников. Кроме того, срочность такой деликатной просьбы заключалась в том, что на прошлой неделе Матьё получил письмо из одного мускронского госпиталя, что, мол-де, его горячо любимая тетка тяжело больна, совсем плоха, и что было бы неплохо повидаться в последний раз с теми, кто ее помнит, любит и знает.

 На риторический вопрос господина Камэ, что в сущности в этом всем деликатного, Матьё уточнил, что его тетушка не только наследница бельгийской знати конца XVIII века, но и владеет особняком в Мускроне и невесть сколько в ценных бумагах, камнях и прочих драгоценностях. 

 Господин Камэ удивленно приподнял бровь, устремил взгляд на собеседника и предвкушающе раздул ноздри.

 Матьё сокрушенно уточнил, что помимо него, сам он насчитал по меньшей мере еще четверых непрямых наследников, между которыми, вероятнее всего и произойдет дележка бельгийского богатства. Сделав многозначительную паузу, Матьё уточнил впервые ли господин Камэ слышит об этой истории, и не обращался ли кто-то с подобным вопросом к нему за последнюю неделю. 

 А дальше... дело техники. Конечно, он переживал,  не без этого. Но оно того стоило, несомненно. Наивный брокер не заподозрил что человек размаха господина Камэ не стал даже торговаться по поводу начальной цены услуги, а принял первое же поступившее предложение.

 - Я слышал, вы занимаетесь ... этим, не так ли? - осторожно придвигался Матьё к главному.

 Господин Камэ едва заметно кивнул.

 - Я бы хотел, чтобы в официальных бумагах фигурировало не больше шестидесяти процентов от всей стоимости ее имущества. Разделим это между родственниками по двенадцать процентов. Остальные сорок я предлагаю напополам.

 Интересно сколько стоит пятая часть замка в Мускроне?

 Господин Камэ помнил как в предвкушении колотилось его сердце, как поцеловал он жену и дочь, и, на уже тогда не новом фиате, выдвинулся в Лилль, откуда потом добрался до госпиталя милой тетушки Мистрель. Он представлял ее героиней Достоевского, капризной вредной старушкой, готовой придушить за лишний сантим, но на деле это оказалась очаровательная мадам в возрасте слегка за семьдесят, которая подхватила тяжелую форму оттека легкого и теперь была прикована к постели.

 - Дорогая моя Эльма, как ты? - говорил господин Камэ, стоя у ее кровати в бельгийском госпитале, пока Матьё в лондонской бирже ждала подорожания акций на беспроводную телефонную связь. - Мне сказали, ты стала плохо видеть? - Господин Камэ замер в ожидании.

 - Да, мой хороший. Это ты Гийом? Я тебя едва слышу.

 - Да, Эльма, я тут, я рядом. - Господин Камэ радостно наклонился к старушке, и зашептал. - Как давно мы не виделись... Еще с рождества у дяди Теодора и тетушки Шунан, ты помнишь?

 - Как давно это было, мой мальчик. - Ее рот растекся в улыбке, и из глаз полились слезы. - Как давно мы были все вместе. Как твоя семья? Где сейчас Шунан? И Эрве?

  Господин Камэ, все три дня накануне наводивший справки о родственниках по женской линии семейства Мистрель, без запинки и тени стеснения заявил, что Шунан проживает в Доминиканской республике, и выходила в последний раз на связь еще в конце 80-х; Клод помер прошлой весной; Эрве спился и закончил свой бесславный жизненный путь в подвалах общества; а Матье остервенился, построил состояние за границей, и знать никого не хочет и видеть никого у себя из родичей не желает.

 - Клод умер? А Эрве... Славный малый. Матье, ты говоришь... Вот как?..  

  

Господин Камэ видел как гаснет старое женское лицо, из которого постепенно выходит блеск жизни, и мадам Мистрель тихо повернула голову к окну, и о чем-то долго молчала.

 Потом, спустя многие годы, пережив так много, господин Камэ помнил по мгновениям, покадрово, как мадам Мистрель подозвала его ближе и о чем-то долго шептала ему, увядающими губами.

Письма из Сен-Жюмо.

     от госпиталь Сен-Жюмо, ул. М. Биллиган, 96. 

    кому м. Абирталь. 318813.

   "Господин Абирталь,

 Наблюдение за состоянием пациента Ф. проводится согласно вашей инструкции. За прошедшие дни выявлены следующие симптомы:

  1 - Общее оживление и повышенная активность. (прим. При увеличенной в 2,5 раза дозе нейролептиков!)

  2 - Возрастающий интерес пациента к женскому персоналу, в том числе к лечащему доктору.

  3 - Питание нестабильное. 

  4 - Прогулки воспринимает с большим интересом. Выведен на самостоятельное времяпровождение, под повышенным контролем.

  5 - Дневник ведет нерегулярно. Пишет матери. (прим.по имеющейся информации г.Ф. воспитывался в приюте).

  6 – Разговорчив. Идет на контакт. Использует ненормативную лексику.

  7 - Настроен дружелюбно, проявляет привязанность с целью получения выгоды или других привилегий.

  8 - На трудотерапии отказывается от уроков вязания, моделирования и садоводства. Предпочитает беговые и прочие активные занятия. 

 Жду дальнейших инструкций. Продолжаю наблюдение.

17.II.2002"

Сеанс 2.1 Э. Л.

-...

- Ладно…прости. Ты хороший мужик. Я вспылил малость… Что у нас там дальше?

-…- Мия? О! Мия… Это самое лучшее, что со мной произошло в жизни. Я…не умею красиво описывать, но, блин, если бы ты только знал, что я чувствую, когда мы вместе!

-…

-Да! Окрыление! Я срываю себе башку с ней, она как аттракцион – то несемся вверх, то ухаем вниз. А потом опять наверх, и так бесконечно, и по кругу… Огонь! И греет тебя и сжигает до тла.

-….

- Где? У нее в театре. Она играет там… Не помню что. Какую-то мадемуазель Фифи…

-…

- Ну, наверное, Мопассан, я откуда знаю. Мне похрен. Я же тебе говорю – зашел интуитивно, чисто на звук. Вошел – а там содом и гоммора! У них в глубине сцена – невысокая такая, типа помоста, а вместо зрительских сидений – столы. Люди сидят, заливают зеньки себе, а эти им со сцены что-то выплясывают. Охренительный, я скажу, театр! Я остался, подошел к барной стойке, и там взял себе грог. И как раз вижу ее – через весь зал, напротив. Она, вся в этом своем Мопассане, на меня смотрит, как я стою с кружкой, и ее вижу. Сука…

- …

- Нет, все нормально. Просто воспоминания, как живые. Даже на слезу пробило.

 -…

- Она мне всегда говорила, что ужасный романтик.

Отель "Ми Руа". 23.53.

   Леон Камэ открыл влажные глаза, когда в дверь осторожно постучали.

   Через секунду, ручка повернулась, и в номер вошла невысокая стройная женщина, с рыжими волосами, в темно-зеленом свитере с высоким горлом. Ее красивое лицо было ему знакомо. 

     - Мадам Римик?!

     - Леон?... - она была удивлена не меньше, - а... что вы тут... делаете?

      Женщина, изумленно таращившаяся на него, была хозяйкой его квартиры. Комнату, которую снимал господин Камэ, ему много лет назад за умеренную плату предоставила эта самая невысокая мадам, без точного возраста (на вид ей могло оказаться от двадцати до тридцати пяти), зато шлейфом сумасшедших поклонников.

      Господин Камэ неоднократно зарекался не обращать внимания на громкие возгласы, гогот и даже крики, доносившиеся из ее части квартиры, ведя себя, напротив, демонстративно неслышимо и незаметно. За столько лет фактически совместного проживания настолько колоссальная разница в их жизнеустоях привела к тому, что они вдвоем почти не разговаривали, кроме разговоров об отключении горячей воды, дорогой тариф на междугородние разговоры и оплату месячной ренты.

      И хотя с каждым годом, эта ветреная мадам стала вести на порядок приличнее и благоразумнее, господин Камэ всякий раз деликатно отворачивал взгляд, когда, сидя на кухне, видел, как по коридору к ней направляется очередной матрасный мастер. 

      Теперь же эта мадам, исключительно по причине своей неразборчивости в мужчинах, оказалась в центре идиотской истории, где уже, по колени вляпавшись, поджидал ее господин Камэ. 

    "Прекрасно! Не хватало только хозяйку своей же квартиры защищать от разборок мужа-психопата и ее любовника. Это конец. Я влип...".

     Мадам Римик полностью вошла в номер, прикрыв за собой дверь и недоуменно огляделась по сторонам. Остановила свой взгляд на его смиренной позе, на стуле с неподвижными руками и ногами, прикрытым допотопным пледом.

      - Спасибо тебе Всевышний, что послал мне спасителя. - воззвал господин Камэ наверх, и не сбавляя темпа, быстро заговорил, уже обращаясь к женщине напротив - Пожалуйста, выслушайте меня, не перебивая - все вопросы позже. 

      И он затараторил что-то о том, что ему есть что ей сообщить, только сначала пускай она подойдет.

      Однако, та, к кому он обращался, кажется, и не собиралась ничего говорить. Она покрутила головой по сторонам, обернулась на дверь и уже попятилась к выходу:

       - Кажется я...изви...

       - Нет! Стойте! Умоляю не уходите, - господин Камэ ошалело заерзал на стуле как сумасшедший, и даже подпрыгивая начал приближаться как подстреленный заяц к ошарашенной Мие, - помогите мне освободиться. 

      Господин Камэ раскачнулся на стуле со всей силы (потому что Мия как завороженная недоуменно смотрела на него у дверей, полуповернувшись к выходу, чего состояться господин Камэ мог допустить), и с размаху в третий раз за ночь полетел лицом вниз. С грохотом приземлившись, плед слетел в сторону и открыл для взора связанные руки и ноги господина Камэ.

      Мия ахнула, и, наконец, шевельнулась. 

     - О, Боже, что с вами, Леон? 

     Господину Камэ было очень больно упираться разбитой головой в пол, лоб его впивался в ворсинистое покрытие ковра и кровь приливала так скоро, а мадам Римик соображала, напротив, так медленно, что он, не выдержав, выпалил:

      - Если вы уйдете, ваш гребанный муж и меня пристрелит!

     В номере воцарилась тишина. 

     Кажется, подействовало? Послышалось "ах".

     - Ну же, мадам, прошу вас, помогите мне!

     Еще тишина длиной в вечность. Наконец откуда-то сверху и сзади над его головой послышались легкие шаги, она нагнулась к нему, и голос ее прозвучал совсем близко:

     - Мой кто?

 

Сеанс 2.2. Э. Л.

 - ...потом, безо всякого перехода, она спрашиваету меня, мол: «Что за имя такое "Эйхем"? Ты что, еврей?». А-ха-ха-ха-ха! Ну ты представляешь! Нет слов, блин! А-ха-ха! Она подумала, что я жид! Нет, ты скажи мне, я похож на еврея?

-…

- Ну! А сам-то ты, дружок, не еврей, случайно? Уж очень смахиваешь, как по мне.

- …

- Ладно-ладно, не обижайся. Я как ляпну, не подумав. Да и подумав, все равно, что попало стреляю. Короче, о чем это я? А! О евреях и именах.

Я ей объяснил свою породу – что мать корсиканка, отец истинный айриш, и что отсюда не только наложение характеров двух свободолюбивых независимых народов, но и даже имя – ирландское имя с корсиканской фамилией. Отец когда ушел, мы с матерью перешли на ее девичью фамилию. Такие дела.

-…

- Нет, мы сидели и сосали чиакарелло прямо у нее в баре. Ну, или театре, кому как. Они закончили свои песни-пляски, или что у них, и я ее позвал. Я бы даже сказал, повел. Она не противилась. Ха! Еще бы она посмела! Нет, если серьезно, я тебе скажу, приятель, я запал! Просто сразу. Она…черт я не знаю слов даже таких. Особенная. Не все вот эти шмары театральные, которые сопливят и мнят что они бог весть кто на этом свете, а по сути просто портовые шкурки, а… блин, я не знаю.

-…

- Да, точно! Женщина. С большой «Ж».

 

Отель "Ми Руа". Полночь.

  Все происходило очень быстро, сумбурно, в сумятице из отрывочных фраз, вопросов без ответа, и недоуменно-раздражительных переглядов. 

  Мадам Римик, хоть и принялась помогать, но делала это настолько неспешно-лениво, как действует нерадивый студент у доски, вычисляющий бином Ньютона. И вот так, разлагая на слагаемые целую степень суммы двух переменных, в поисках для себя подсказки, мадам Римик, сновала по номеру, пока все более переходящий в бешенство господин Камэ не гаркнул:

  - Не мечитесь, мадам. Соберитесь с мыслями. Поищите чем можно открыть наручники. В номере должно быть что-то острое.

 Мадам Римик отрешенно кивнула и принялась искать, хотя стандартный набор необходимых вещей в номере исключает наличие отмычек и фомок.

 - Может, позвонить в полицию? - предложила она, отчаявшись найти хоть-что нибудь подходящее.

 Господин Камэ, все так же неуклюже лежащий на полу, выходя из себя рубанул:

 - Номерные телефоны не имеют выхода в город. Попробуем найти другой телефон, но сначала освободите меня. Заколка, проволока, что угодно! 

 - У меня ничего нет... Постойте!

 В конце концов мадам Римик догадалась вынуть какие-то ключи из кармана, с пола послышался радостный мужской возглас, и она принялась поспешно растягивать кольцо. Спустя время, ей удалось вытянуть проволочное кольцо в несколько сантиметров упругой стали, и под внимательным наблюдением господина Камэ, командовавшего снизу, она соорудила отмычку.

 "Вот так... А теперь согните пополам, и один конец загните. Нет, меньше, совсем чуть-чуть. Второй не надо. Вот так".

  Открывать наручники кустарно сделанной фомкой, было непривычно, особенно мешал постоянно сбивающий командный тон господина Камэ, который жаловался на нерасторопность и неаккуратность мадам Римик. Промучавшись не менее десяти минут, она наконец услышала, как что-то лязгнуло внутри, и наручники разъединились. Господин Камэ облегченно выдохнул и перевел руки вперед.

 Плечи затекли, предплечья набрались свинцом, а запястья горели, но он был счастлив. Сейчас только освободить ноги, и тогда можно будет вытрепать все оставшиеся крохи рассудка из этого полоумного полудурка.

 И хотя голова все так же гудела, тело было непослушным, и каждое движение давалось с огромным трудом и отдавало болью, господин Камэ пребывал в отличном расположении духа. Он был готов контратаковать, и, видит Бог, праведной будет его сила, направленная...

 - Леон, вы сказали мой муж вас... А где он?

 Мадам Римик снова стала кроткой, а ее интонации задумчиво-затоморженными, и красная как рак, от напряженной работы, она, вставая с пола, задала давно мучавший ее вопрос. Господин Камэ ответил быстро и безразлично, как отрезал. Очевидно, выполнять договоренность с заказчиком в его планы не входило:

 - Не знаю. Прячется видимо, где-то. Только я его все равно найду. Закончу вот... Отойдите от света, мадам, мне нужно сосредоточиться.

 И он, наклонившись, принялся колдовать над наручниками у своих ног.

 Через полминуты он еще раз услышал, срывающийся голос мадам Римик:

 - И вы сказали, что Эйхем просил вас... поговорить со мной?

 - Кто? 

 - Эйх...ем. Мой муж.

 - Н-нет... Был другой какой-то. - Господин Камэ остановился, и поднял голову на нее. 

 - Какой другой? Не Эйх? - ее голос прозвучал изумленно, но, словно, облегченно.

 - Да что за Эйх еще! Что за имя вообще такое, еврейское? Я же говорю вам муж ваш – придурок такой, молодой с усами! - господин Камэ снова взорвался и даже в сердцах кинул отмычку на пол.

- Вы уверены, Леон, что это был мой муж?

- Господи, а сколько же у вас их тогда, Мия?

Письма из Сен-Жюмо.

      "От:  госпиталь Сен-Жюмо, ул. М. Биллиган, 96

        Кому:  м. Абирталь.318813

        Господин Абирталь!

        В условиях затянувшегося молчания с Вашей стороны, вынуждена повторно обратиться за помощью к сильнодействующим нейролептикам для г. Ф.

          Обращаю Ваше внимание, что физическое состояние пациента заметно ухудшается, и, после первоначального эффекта эйфории, вызванного сменой курса терапии, больной начал жаловаться на головные боли и приступы головокружения. 

          Нарушен гормональный баланс, сбой обмена веществ, на фоне физической и эмоциональной изношенности пациента.

          Асоциален. Санитаров практически к себе не подпускает. Жалуется на обращение и просит его выпустить. В сложившихся условиях вероятности причинения вреда себе и окружающим, мы не считаем должным выполнять его настойчивые требования.

          Допускаю потенциальную необходимость применения электросудорожней терапии, и спрашиваю Вашего разрешения по этому вопросу.

         Настоятельно рекомендую как можно скорее лично встретиться с г. Ф., и заняться его лечением непосредственно на месте".

 26.II.2002

Записи Айека Ноела.

"Запись 13

О, Господи...

у меня трясутся руки, и, наверное, позже я даже не смогу разобрать свой почерк... Но я должен. Должен оставить это здесь, на бумаге. 

И вот, я оставляю это.

Итак, я вошел. Я постучал в дверь, и зашел. Все шло по плану.

Нет, не так. Я начну сначала, чтобы потом, перечитывая, убедиться, что я рассчитал все верно.

Эта история с консультантом складывалась более-менее удачно, и хотя я почти не доверяю Леону Камэ, он не может быть опасным, пока он связан (а прикован он крепко). Мия придет, узнает его. Даже если обнаружится, что он в наручниках - Мия увидит как далеко я могу пойти ради нее и нашей любви. Она поймет, что я пожертвовал своей жизни, и не пожалел чужой, чтобы спасти ее. Спасти ее.

Вероятно, она захочет найти его, это проклятого Эйхема. Не знаю, что она в нем нашла - при первом же встрече он мне не понравился. Даже не знаю что именно - наверное, физическая непереносимость.

 Ха, как он удивился, увидев меня! Наверное, не ожидал меня тут увидеть... Еще бы! 

 Я снова отвлекся. 

 Когда я вошел, первое, что я увидел на его лице - изумление. Не удивительно.

Я упивался этим наблюдаемым человеческим страхом потерять свою жизнь. Видеть как струится пот, огромными каплями с его лба (не так у консультанта в номере - у того выступила жила, и пульсировала отдельной жизнью, а глаза источали нескрываемую ненависть), видеть как намокают черные глаза этого длиноволосого потомка вечнопьяного ирландца. 

 Как становится он на колени, и поднимает вверх ладони. Он смотрит только в дуло пистолета. Его руки дрожат. Не уверен, но думаю, что они мокрые, и противно-липкие. 

 Он не может не повиноваться. Он слишком молод, слишком любит жизнь. Слишком любит себя. 

Я должен избавить его от этой любви.

 Он начинает плакать навзрыд. 

 Он закрывает лицо руками, и даже мне становится неловко.

 Я не знаю, как это произошло, я просто отвлекся и посмотрел внимательнее на него. Он закрывал лицо руками и содрогался от стенаний, умоляя не трогать его. Он был убит уже, мне даже не пришлось ничего для этого делать. Он убил себя сам. Так подумал я, и увидел его руки.Его правую руку с обручальным кольцом.

Это решило все. Готов поклясться, что я этого не хотел. 

 Господь свидетель, я этого не хотел. Даже пистолет мой был не заряжен.

Я ударил его в висок, как прежде, уже бил консультанта. Я избавлюсь от него. Я открыл балкон, и вынес его туда.

Он не такой тяжелый, как Камэ. Я смог.

Даже луна помогла мне убить этого проклятого человека. Она освещала мне путь. И его путь. Его последний полет.

 ...

 Тяжело вспоминать, меня колотит даже сейчас.

 ...

 ...

 Кольцо. Они обручены. Я обманут. Я пойман в свои же сети. Теперь пути назад нет. Простите меня.

Теперь не важно. Утром вы отыщете четыре трупа. Эйхем заслуживал смерти, ведь украл мою любовь. Мия заслуживает смерти, ведь предала ее. Камэ умрет, потому что помешает мне убить ее, по моей же просьбе. Затем умру я. Самоубийство.

Простите меня еще раз. Прости, Мия. Я тебя люблю".

Отель "Ми Руа". Полночь.

 Господин Камэ возвращался темным коридором к выходу, в сторону холла, и про себя матерился всеми грязными выражениями, которые приходили ему на ум.

 Кто бы мог подумать, что в этом развалюшном, отшельническом отеле, про который ни сном ни духом не знал ни один картограф, ни один составитель телефонных справочников города, какой-то предусмотрительный завхоз позаботится об оконных решетках на первом этаже! Скажите на милость: что отсюда можно своровать? Из номеров! Из номеров ЭТОГО отеля!

 Проклиная всеми известными ему проклятиями железные прутья в оконных проемах, господин Камэ сгреб тоненькую фигурку мадам Римик, взял за руку, и, выходя из номер, повел ее позади себя.

 Договорились идти молча. Полоумный ревнивец мог быть где угодно, и поджидать в засаде в кромешной тьме мог на каждом шагу. Подавать сигналы условились сжиманием ладони. Господину Камэ имеющие большие твердые ладони было гораздо легче в этом плане. Сзади, едва дыша, ступала мадам Римик.

 В номере ее пошатывало. Когда она услышала от злого и раздраженного господина Камэ, что за всей этой неприятной историей стоит Айек Ноел, она помрачнела, и почувствовала прилив гнева, хотя вдаваться в подробности не стала.    Справедливо посчитав, что господину Камэ все равно делать в этой истории нечего, уточнила лишь:

 - Вас обманули, Леон. Айек мне не муж.

  И хотя по красному лицу господина Камэ было понятно, что ему эта новость не понравилась (что его помимо всего прочего, еще и надули), мадам Римик уловила некое всеобщее облегчение. Теперь план становился прост до безобразия: 

 1. Выбраться в безопасное место.

 2. Сообщить в полицию

Пункт номер три у них отличался. Например, у господина Камэ он звучал так  - набить рожу этому ненормальному психу. Мадам Римик по третьему пункту тоже имела собственные соображения, но до поры до времени решила их не выказывать.

 В любом случае, вопрос с консультированием снялся сам собой.

 Шагая по темному коридору вдоль стены, каждый рассуждал о своем. Мию мучал вопрос: "где Эйх", а господин Камэ обдумывал план дальнейших действий. Когда выяснилось что окна заперты, телефон не имеет внешней связи и выход наружу только один - через центральный вход, господин Камэ уныло огляделся вокруг в поисках чего-то метательного, острого или просто тяжелого. Он повыдвигал пустые ящики письменного стола, зашел в ванную, и вернулся с лицом кислее лимона.

 - Не будем терять время. Пойдем так.

 Едва ли Мия понимала его, но объяснять было некогда. Сообщать женщине, которая по возрасту, возможно, тебе в дочери годится, что какой-то вооруженный пистолетом психопат прячется где-то неподалеку, и пошел ради тебя, убивать твоего же любовничка, в то время как, собственная безопасность представлена только в виде кулаков соседа по квартире - это уж... Ну, господин Камэ посчитал эту информацию чересчур деструктивной и молча повел Мию позади себя, стараясь не отпускать от себя даже на вытянутый локоть, и максимально закрывая ее корпусом впереди себя.

«Ок, я выполню его просьбу. Только наполовину. Спрячу Мию, найду выход. Позвоню в полицию, и уж потом, сам, как смогу, помогу этому еврейскому любовнику».

Мадам Римик наверное терзалась десятками вопросов, но шла позади смиренно, и в размышления господина Камэ не влезала.

 "Налево, потом метров двадцать прямо, и поворот направо, там холл. Метров двенадцать холл. Потом дверь. Так. А что если она закрыта? Или он вообще там сидит? Может, выглянуть самому? Тогда он поймет, что Мия мне помогла, а значит подставлю нас обоих под подозрение. Ну, как выстрелит? Теперь уж точно выстрелит. Во всяком случае, в меня, и тогда Мие...Господи, хоть бы этот Эйх его там сам прикончил".

 Господин Камэ проглотил образовавшийся комок в горле, и кашлянул в темноте. Замер, прислушался. Сзади приостановилась Мия. 

 Вроде ничего. Двинулись дальше.

 Сжимая ее руку, и до слез сдерживая приступ кашля, господин Камэ думал, что не может допустить смерти девушки. Кем бы ей ни приходился этот чертов Айек. Только не так.

  Он еще крепче сжал ее руку, и приступ кашля подполз совсем наверх, норовя выпрыгнуть, разрывая гортань. Он вспомнил, несколько лет назад свою собственную ошибку, смертоносную глупость молодости и неудержимого осознания своего превосходства, которую нельзя простить. Теперь он может компенсировать хотя бы на сотую долю процента, ту боль, что причинил тогда... Нахлынули воспоминания, Ламбордижни Диабло, 170 километров в час, пустое шоссе, девичья ножку в светлом носке без обуви, ужас и ненависть в родных глазах…

Нет, нельзя вспоминать. Нужно спасать тех, кому это жизненно необходимо. 

Нужно спасти Мию.

 Отель "Ми  Руа". 00.12.

   Черт!!! 

   Черт! Черт! Черт! Черт!

   Господин Камэ с размаху бросил трубку, и развернулся. Вытер мокрый лоб и грязно выругался. 

   Телефонный кабель у стойки администрации был аккуратно перерезан, вероятно канцелярскими ножницами, которых, однако, в настольном органайзере не оказалось. 

    "Дьявол! Психопат!"

    Господин Камэ подавлено оглянулся.

    Полуосвещенный холл отеля был пуст, и зловеще спокоен. Отвратительный, огромный папоротник в углу мерно покачивал своими ветвями, словно недовольный действиями одинокого беглеца.

    Господин Камэ махом пересек всю длину холла и с разбегу набросился на ручку входной двери

    Холодный равнодушный металл двери не поддался, и, отдавая глухим звуком, с которым господин Камэ неуклюже отлетел назад, сбил того с ног. Жесткое приземление - очередное за этот злосчастный вечер, могло быть менее отвратительным, если бы позади не послышался удивленные нотки знакомого голоса:

 - А я действительно давал вам шанс, господин Камэ. Теперь вижу, что зря. Где Мия?

    "Это провал". 

    Господин Камэ силой всего тела повернул шею и посмотрел наверх, убеждаясь в очевидном.

    Сзади стоял чертов Айек. Его глаза блестели в полутьме узкой прихожей, как два стекла: совершенно бездушных, отрешенных, но выпученных из орбит - совсем как Азазель у русского классика.

     В руках Айек держал пистолет, и выглядел очень бледно. Сверху он смотрел на распластавшееся тело господина Камэ, и, улыбался, криво и мерзко.

- Послушайте, Айек, это же глупо. Как я могу помочь вам и Мие, если вы меня связали? Разумеется, она меня освободила. И теперь мы можем все решить совместно, мирно, без оружия, идет?

- Нет, не идет. Вы что, серьезно, думали, я не справлюсь с ним без вас? Недооценили, господин Камэ, вы меня… Вы не больше, чем приманка, во всей этой истории. Молчаливая, знакомая наживка, дающая мне время разобраться с Эйхом. Спасибо за это, кстати,. Так что вам не от кого больше защищать Мию. Вы свободны. Где она?

     Захотелось изо всех сил зажмуриться, чтобы не видеть это лицо. Хитрое выражение... Бледный, мокрый от пота лоб. Губы трясутся как в лихорадке, проговаривая какие-то неразборчивые сумасшедшие считалочки.

     Закрыть глаза, все так же лежа на полу, потому что сил встать все равно нет. Да и не зачем. Теперь он выстрелит, какая разница - все равно падать. Сил нет. Закрыть глаза и подумать. Не видеть его. 

«Вы свободны». Иначе говоря, я не нужен. Ну, все.

      Господин Камэ закрыл глаза.

     «Готовься, он сейчас нажмет на курок, теперь точно. Нажмет и я умру. Потом ее. И не смогу помочь Мие, оставлю его один на один с ней. Молодую девчонку с этим маньяком, с потекшей крышей. Как глупо, о Боже, глупо. Нельзя".

1994.

- Леон!

- Привет, родная…

Господин Камэ зашел в свою квартиру, сгорая со стыда. Оставшуюся часть дороги, он гнал еще быстрее, стараясь оторваться от мыслей, преследующих его по пятам, и, наверное, даже не сопротивлялся бы, повстречай он на своей полосе грузовик, фуру с древесиной или телеграфный столб.

«Нет. Я сделал ужасный поступок. Но мне есть ради кого жить. Лара. Она еще ничего не понимает. Не говорить ей. Жена… простит. Не сейчас, только не так, не сразу».

Он вжал педаль в пол, и сознательно не снижал скорость на поворотах.

На въезде в город он остановился. Бак был пуст, и он вышел из Ламборджини.

«Я не смогу так. Пусть пропадет».

До своего дома он добрался на автобусе, белее снега. Дома к нему с порога кинулась супруга:

- Леон, Боже…

- Что, что случилась, дорогая?

- Я не могу… Я не могу…Боже…

- Успокойся, присядь. Скажи, что произошло.

- Ты уехал и Лара…

- Да, что случилось? Вот, выпей.

Он налил им обоим. Руки ходили ходуном, и господин Камэ понял, что не сможет ни за что на свете сказать своей семье, что полчаса назад сбил насмерть ребенка.

- Мне позвонили только что, и сказали, что Лару… наша Лара

- Господи, да что с ней? Где она?!

- Ее только что сбила машина… Леон!

- Нет! Как?! Где?

- …за городом. Она была с подругами, и мама Зоэ мне сказала, что они видели красный спорткар, который…

- О, Боже… Боже, боже…нет! Только не это!

    Сеанс 2.3. Э.Л.

- Да, я зависал там каждый день. Ну сначала, для приличия, приходил по четвергам и субботам – она там выступала. Потом на все ее репетиции стал ходить. Даже запомнил ее тексты. А потом мы с ней наяривали всю ту отраву у них в баре, что оставалась, и я провожал ее домой. У нее апартаменты в пять комнат, так что… ну сам понимаешь. Не ко мне же ее вести, в студию.

-…

- Нет, она и не соглашалась даже. Может, стеснялась, может еще что. Мне, в принципе, без разницы где -главное, чтобы да. Поэтому я и не противился: ну у нее, так у нее.

-…

- Нет, не слышал. Ну, я и не особо в это лез. Так, тоже удивился зачем такой маленькой, одинокой девушке целых пять комнат, но не шнырять же, не проверять их. Может, кто и жил. Мне было насрать. Хотя…

-…

- Я сейчас подумал и вспомнил – на самом деле. Иногда она приходила ко мне на работу.

- …

- Ну да, на смену. Я брал свободный номер, пороскошнее, и мы закрывались до утра где-то наверху. Может, это было связано с тем, что у нее дома кто-то как раз был в этот момент?

-…

- Да, сама. Я же говорю – она человек без комплексов, не как все эти. Ну, ты меня понимаешь. Это ломает до безумия. А у нее этого нет. Голодный, животный интерес. Сука!

-…

- Нет, все нормально! Я просто вспоминаю, и сам завожусь. Пошел ты в задницу с такими вопросами!

Отель "Ми Руа". 00.13

- Вставайте, месье Камэ. Только без фокусов. Где Мия?

    Господин Камэ открыл глаза, осознав, что ледяная реальность пробралась в его видения, и тяжело выдохнул.

«Оказывается, есть реальность хуже, той, которая стоит надо мной с пистолетом. Может, Мия смогла выбраться? Большего я не прошу – помочь спасти хотя бы чью-то жизнь. Моя давно закончена».

    Выходя из темноты коридора несколько минут назад, господин Камэ сжимал ладонь, давая понять мадам Римик, что следует остановиться. Она прислушалась и встала.

    Он обернулся к ней и вложи в руку ей импровизированный кинжал - в номере господин Камэ разбил зеркало в ванной, затем выбрал осколок подлиннее и обмотал один конец куском полотенца. Никакой другой защиты у них не было. Так и двинулись в темный коридор.   

    Теперь это оружие перешло к Мие.

    Молча, одними знаками и выразительным кивком головы, господин Камэ указал мадам Римик оставаться в темноте и стать у противоположной стены. 

    Не сразу, но Мия повиновалась. 

    Господин Камэ успел услышать как тихонько скрипнула дверь в кромешной мгле, и он остался один. 

    Быстрыми шагами он рванул к стойке, а когда обнаружил перерезанный провод, нащупал под столом тревожную кнопку и несколько раз энергично нажал на нее.

    Пулей пересек холл, кинулся к двери и...

    Теперь он остался наедине с вооруженным психом, но, к счастью, хотя бы Мия в безопасности до приезда спецгруппы захвата.

    «Нужно выиграть для нее время».

   

Записки Айека Ноела. 

«Запись 1.

Привет, мам!

Ух, ну и  дела! Не знаю с чего начать даже…

Начну, пожалуй, с главного – меня разлучили с Мией!!! Вот уже…а, черт, я даже не помню, сколько времени с тех пор прошло. (Прости, кстати, что выругался, я больше не буду).

Здесь, где я, неплохо – кормят, конечно же, не очень… Даже очень прескверно, но что остается делать? Так, как дома нигде не бывало…

Зато кругом много людей, и ты знаешь, увидев некоторых, ты бы обязательно поняла, что я здесь нахожусь совершенно напрасно. Я здоров. У меня почти не кружится голова (ну разве что иногда, и то самую малость).

Я волнуюсь за Мию – как она там одна? Справляется ли… Давно от нее не получал вестей, вот в голову и лезет всякое…

А ты знаешь, оказывается вести дневник нетрудно. В детстве я этого совсем не понимал, когда ты меня уговаривала, помнишь?  а теперь… Здесь мне это сами навязали, и не знаю даже зачем я так упорно отпирался.

Когда зашел брат Лирой – это молодой человек, лет тридцати, очень крепкий и неразговорчивый, я ему тогда с порога так грубо:

- Можете сколько угодно подсовывать мне ваши тетрадки – я ничего писать не стану! Так и передайте тому, кто это придумал! А лучше, пускай он сам встретится со мной лично!

Я тогда очень вспылил. Лирой только пожал плечами и вышел, а я на первой странице нарисовал огромный мужской половой орган и написал «идите к черту!».

Не знаю, что на меня нашло. (Прости, кстати, что снова выругался, но в этот раз не в счет, ведь я напоминал о событиях  прошлого четверга).

Сейчас, я вижу и понимаю, что записывать мысли – очень полезно. Голова становится чище, и в ней просторнее.

К тому же это возможность писать эти письма тебе, моя дорогая мамочка.

Все, пора бежать, кажется, сейчас процедуры.

До завтра!

Целую. Твой Айек."

Отель "Ми Руа". 00.13.

    Господин Камэ наконец встал на четвереньки и поднял голову. Опять этот чертов Айек говорил откуда-то сверху, и как прежде с позиции сильного, и снова господину Камэ пришло на ум известное полотно Врубеля с демоном - демоном поверженным. И теперь этим поверженным демоном был сам господин Камэ.

    Кряхтя он медленно встал во весь рост. 

    Оценил ситуацию быстро, пока Айек настойчиво повторил по слогам:

    - Где сейчас Мия?

   Господин Камэ поднял руки вверх, и ответил:

    - Я говорил с ней, Айек. Как ты и хотел, я оставил тебя в тени, она не знает, что ты ее здесь видел. Я объяснил ей ситуацию, и она поехала домой - к тебе. К вам.

   Господин Камэ говорил очень аккуратно, не повышая тона ни на октаву, тем более не переходя на шепот, чтобы не раздразнить собеседника и не заставить его нервничать. Всеми органами чувств кроме зрения, господин Камэ сосредоточился на кисти Айека с черным блестящим металлом.

    - Я не уверен, что могу вам доверять, господин Камэ. Вы меня уже обманывали.

    - А я не буду переубеждать тебя, Айек. Я свою часть уговора выполнил - поезжай домой и убедись в этом сам. Мия едет к тебе. Кстати, поторопись, иначе тебе тоже придется объясниться где был ты в половине второго ночи. 

    - Я ей позвоню отсюда, и скажу, что срочный вызов на работу. Когда она уехала?

     

    Господин Камэ задумался. Сам он ехал не дольше пятнадцати минут, а если представить что больше домов у Мии Римик, кроме того, где они жили вместе, нет, то значит....

   "Где же эта группа захвата?!"

   Как только начнут ломать дверь и вламываться в окна, нужно кинуться в ноги Айек и сбить вниз. Потом удар в кисть, потом в подбородок, и можно запинать ногами, пока на ублюдка не надели браслеты. Чертов психопат!

     

   - Минут десять назад, - ответил господин Камэ.

   - А на чем, господин Камэ? На парковке кроме вашей машины не было ни одной другой.

  

    И действительно. Как-то такая простая мысль совершенно вышла из головы господина Камэ, что немудренно, учитывая суматошность последних часов. Как в отеле оказалась Мия сейчас было несущественно, да и пауза обдумывания слишком затягивалась.

   - На такси. 

 Голос господина Камэ слегка дрогнул в конце, поэтому пришлось добавить легкое пожимание плечами, как будто, это сам собой разумеющийся факт.

  

 - Неужели? - рука с пистолетом направилась чуть выше, и господин Камэ задержал дыхание, и краем глаза метнул взгляд на Зиг Зауэр. - А как она его вызвала? И почему не уехали вы?

 Круги вокруг господина Камэ сужались. Нужно срочно искать выход, иначе до приезда группы можно и не дотянуть.

Господин Камэ даже напряг слух в надежде выловить с улицы долгожданный скрип тормозных колодок, и шуршание шин, и топот мужских ботинок на крыльце. 

  

 Но нет. Кажется, тихо.

 - Айек, она мне лишь сказала, что бы я поговорил с Эйхемом, и ушла. Вот и все. Я искал его и тут...

 Нужно увести разговор от прямого ответа... срочно! Увести. Уйти от удара. Иначе выстрелит.

 - Вы же хотели выйти, господин Камэ, так? Вы собирались его искать на улице? - снова дрогнула кисть с пистолетом, - что бы ему там делать, по-вашему? И потом, разве я называл вам его имя? Откуда оно вам известно, месье-сующий-всюду-свой-нос?! - тон голос Айека становился все более раздраженным, а рука с пистолетом все более раскованно описывала дугу. Господин Камэ поджал губы, и наконец полностью перевел взгляд на дуло, теперь только слухом следя за происходящим извне. - ...не отработали своего гонорара. Было большой ошибкой пригласить вас сюда. Вы только все испортили! Разве так сложно - вернуть мне мою жену, если вы гребаный семейный психолог, черт бы вас побрал! За что вам только платят, шарлатан?!

 Господин Камэ сглотнул и внутренне согласился с тем, что его приезд сюда был большой ошибкой.

- ...Нееет! Вы не говорили с Мией! Вы ее спрятали от меня, вы предали наш уговор, вы пытались меня задушить, а теперь чуть было не сбежали...

Да где же эта чертова группа. Если она не заявится сейчас, то спасать будут одну только Мию.

- Вы предали меня, как предала Мия. И вы не смогли мне помочь с ней... Зачем тогда вы? Вы - подлый и бесполезный человек, господин Камэ. Прощайте!...

  "Ну вот и все. Группа так и успела". 

  Господин Камэ быстро закрыл глаза и приготовился умирать. Теперь оставалось ориентировался только на слух. Сначала он услышал странный звук - воздух разрезал пустой щелчок, потом резкий выкрик - пронзительный, потом с громким гулом упало что-то тяжелое, глухое, а еще через секунду громыхнуло по-настоящему:что-то нескладное, бесформенное заваливалось со стоном и кряхчением. И только в конце -  женский плач ужаса - навзрыд, с истерикой и криками и топанием ног.

 И господин Камэ открыл глаза.

Сеанс 3.1. Э.Л.

-…

- Слушай, ну долго еще? Давай перекур?

-…

- Ну давай, хоть тут затянем. Угости сигаретой. Вот, добрая ты душа. Нос конечно любишь совать куда попало, но мужик, хороший. Чо у самого-то, жена есть?

-…

- В смысле? А что случилось? Ушла, курва?

-…

- А, сука, не знал… Прости, брат… Ладно, давай сюда свои вопросы.

Отель "Ми Руа". 00.13.

Господин Камэ соображал, что происходит. Туго, долго, скрипя извилинами, он старался свести воедино увиденное:

1. Перед его ногами лежит мертвое тело Айека Ноела младшего, у которого правый бок сочился ручьем густой, темно-красной крови.

2. Чуть поодаль навзрыд кричала Мия Римик, заламывая руки, перепачканные красным, как и ее свитер.

3. На полу лежал пистолет, откатившись вправо, а подальше обломок зеркала, с перевязанной махровой тканью.

 Логически связать картину господину Камэ с первого раза не удалось, и он заставил себя опомниться. 

 Поморгал глазами, опустил голову. Его тело оказалось цело и невредимо, а состояние в целом, кажется, было наиболее стабильно устойчивым, по сравнению с двумя другими, рядом находившимися людьми, хотя еще пять секунд назад в это было крайне трудно поверить.

  Господин Камэ наконец опомнился, и подлетел к Мие.

  - Успокойтесь, мадам. Вы не сделали ничего дурного. Вы ... спасли мне жизнь. Второй раз за ночь.

  Она плакала, не переставая, временами переходя на вой, а господин Камэ лишь ошалело оглядывался назад, где внизу бесформенной фигурой лежал труп Айека.

  - Скажите, Мия, вы помните откуда мы с вами вышли? Номер, где вы меня нашли? Отправляйтесь туда. Я сейчас к вам подойду. Пожалуйста, ждите меня там.

  Нельзя было оставлять ее рядом с телом. Отправлять плачущую женщину идти по темному коридору, после того как она зарезала маньяка было не самым джентельменским поступком, но выбора у господина Камэ не оставалось. Уж как-то справится.

 Господин Камэ деликатно отвернулся от нее, чтобы не смущать.

 Когда ее завывания затихли, и шаги пропали в глубине темного коридора, он огляделся по сторонам, и перешел к действиям. Ясность рассудка постепенно возвращалась, после того как тело пережило второе рождение на свет, когда казалось, что финал уже перед лицом. Голова работала ясно, а движениям вернулась отточенность, несмотря на побитость и повреждения.

Темная лужа растекалась равномерно и стремительно, образовывая целое озеро, и  чтобы подобраться к телу Айека господину Камэ пришлось наклониться радугой, и тянуться изо всех сил. Достав до карманов брюк, одной рукой он подлез в правый карман, и нащупал там несколько потертых банкнот. Вынул на свет. Покрутил в руках

  Нет, это были не деньги. Это была стопка маленьких клочков бумаги, затасканных и затертых, напрочь исписанных мужским почерком с обеих сторон чем-то толстым, вероятно, фломастером. Таких записок оказалось почти с десяток. Правда, читать их господину Камэ сейчас было некогда и он проворно засунул находку в задний карман своих брюк.

  Снова наклонился и залез рукой в задний карман. Там его пальцы нащупали долгожданный холод металла, и он, схватив за один конец, вытащил связку ключей. Радостно оглядел их, и тут же поник головой. Господин Камэ тут же их выбросил. Это была связка маленьких ключей, по всей вероятности от наручников, которыми Айек приковывал его в номере. От этих воспоминаний господин Камэ разозлился и бесцеремонно развернул ногой тело так, чтобы открылся доступ к последнему, левому карману. 

 Запустив туда руку, господин Камэ разочарованно поднялся и отошел. Пусто.

  Ключей, которыми была заперта входная дверь у Айека не было. Очевидно, что где-то в отеле есть и запасной выход, который, в темноте первого этажа отыскать было просто невозможно, да и, вероятно, он тоже был предусмотрительно закрыт.

 Господин Камэ еще раз взглянул на бездыханное тело Айека, лежавшее прямо у входа, и подумал, что группа захвата очень удивится, когда, приехав, увидит администратора гостиницы в таком состоянии.

 Господин Камэ развернулся и направился к стойке. Осмотрел все, что могло показаться странным или подозрительным, и отметил только тот же, уже знакомый набор зацепок - отсутствие канцелярских ножниц, которыми, вероятно, и был перерезан телефонный шнур, пара каких-то бумажек, папок, документы, печати и остальное. Господин Камэ отыскал на столе единственную ручку, и тоже положил к себе. Затем наклонился пониже и нащупал под столом кнопку вызова немедленной службы реагирования. Нажал основательно, до конца, и посмотрел на часы. Обернулся вокруг.

 Вернулся к выходу, снова пересекая холл, и огибая тело с лужей, и аккуратно, двумя пальцами подцепил пистолет и зашагал в темные коридоры отеля.

Записки Айека Ноела.

«Запись 2.

Привет мам!

Вчера хотел тебе написать вечером, да вырубился спать пораньше. Сейчас встал, и все равно сонный. Не могу понять почему.

Снова ни слова от Мии… Ни звонка, ни письма. Спрашивал у персонала, у заведующей, у женщины на входе – все молча машут головой. Переживаю, как она там без меня справляется. Уже столько времени прошло. Хоть бы не заволновалась за меня. Ведь и не хочется, чтобы она подумала, что со мной что-то не то, что здоровье подкосило, может оно и к лучшему? Может, передать ей, что я срочно куда-то уехал, пока я тут? А через пару дней вернусь? Как думаешь?

Ладно… Со мной вот что сегодня случилось.

Утром нам давали кашу – какую-то желтоватую, я не смог распознать из чего она. Есть было невозможно. Я так разозлился, что останусь голодным, что стал требовать немедленной отставки повара, и стал стучать ложкой по столу. На меня понимающе смотрели мои новые соседи, но у них, к несчастью, не было таких мам, какая у меня ты, и они не знают, видимо, какой вкусной бывают утренние каши, а потому молча давились своими помоями, пока меня увели за подмышки из столовой. Здесь не принято шуметь, и я был предупрежден заранее об этом, еще при поступлении.

Здешний персонал не очень разговорчив, но когда я сказал, что эта их каша, прости меня, говно, они, кажется, поверили. Меня посадили в небольшой кабинет, и предупредили, что заботятся о моем здоровье, а потому нужное количества белка мне введут внутривенно, раз я не захотел сделать это сам, перо-рально. Даже не знаю как это, поэтому я энергично помахал головой – мол, нет, не хочу.

Потом, спустя  два часа я оттуда вышел, как в тумане. И что за дела, ведь снова клонит в сон! Видимо, они передали мне витаминов, как роте солдат. Или это каша такая. Я, между прочим, уже потом выяснил – тыквенная. Не помню, чтобы ты мне такую варила. Да и что за дела – вкалывать кашу по венам? От этого потом такая сонливость…

В остальном все неплохо, вот только я все еще переживаю за Мию.

Завтра что-нибудь напишу, а сейчас валюсь.

Люблю тебя.

Твой Айек."

Отель "Ми Руа". 00.28.

 В номере было пусто. Мадам Римик не оказалось в ванной, а больше искать было негде. Выйдя назад в темный коридор, господин Камэ раскатисто крикнул:

 - Ми-ия!

 Эхо, троекратно отразившись от стен, вернуло имя назад господину Камэ и тот медленно вернулся в номер.

Соображать нужно было срочно. Желательно, даже жизненно необходимо до приезда группы захвата найтись с Мией, и находиться вместе. Иначе могут возникнуть трудности.

 Камеры наблюдения в заведениях подобных этому должны предусматривать 360 градусный обзор, а господин Камэ заметил только одну, как грушу, одиноко висящую камеру, по всей вероятности отключенную самим Айеком. У Мии могли бы возникнуть проблемы, особенно, когда неизвестно где она.

Может, она не поняла куда идти? Или, в истерике заблудилась?  Но здесь один поворот...

 Ладно, нельзя терять время.

 Господин Камэ еще раз вышел в коридор и зычно гаркнул в темноту.

 Снова тишина. Черт!

Он вернулся в номер, стал у кровати и  быстро выпотрошил карман с записями Айека. Дверь в коридор на всякий случай оставил приоткрытой, то ли для заблудившейся Мии, то ли для задерживающейся группы.

  Аккуратно, через тонкое полотенце рассмотрел пистолет Айека. Оттянул затвор - понюхал. Затем быстро вынул магазин и ахнул. Действительно - пистолет был не заряжен. Ни одного патрона! Чертов психопат просто играл с ним в кошки-мышки. Какая же, однако, самоуверенность! Которая кончилась смертью самого Айека. Интересно, на что он рассчитывал – голый фарт? Вот уж, действительно, сумасшедший.

 Грязно троекратно выругавшись, господин Камэ отложил пистолет в сторону на кровать, и выпотрошил свой карман с записями Айека.

 Присел рядом, и стал раскладывать бумажки. Их было много, но каждая была предусмотрительна пронумерована. Почерк умершего был вполне читабелен, хотя от толстых фломастерных линий зеленого и голубого цветов у господина Камэ быстро заболели глаза. Айек, по всей видимости, был чем-то серьезно болен, хотя, судя по записям, с Мией знаком был достаточно близко. В основном он беспорядочно рассказывал то о каком-то салате или виноградниках, то о своей сонливости, то еще..

 Господин Камэ прислушался и отложил записку в сторону. За дверью, в коридоре, кто-то спешно приближался к нему. Первой мыслью было, что каким-то чудом воскрес Айек, но вспомнив про его пробитый насквозь правый бок, с, без всякого сомнения, рассеченной печенью, господин Камэ спешно приподнялся.

 Дверь распахнулась и в ней показалась лицо Мии - искаженное ужасом и порывом новой истерики:

 - Леон! Он убил Эйха! Он его уби-и-и-и-л!

Он провыла последнее слово, уже падая ему в руки, и господин Камэ евда успел подхватить ее на руки.

"Точно. Эйх. Ее любовник. Или муж... Вот где она была - у него, ну конечно".

 Мысли сочились разрозненно, с разных сторон и выжидательно-медленно. Господин Камэ усадил Мию на кровать, сгреб записки в другую сторону, и провел большой ладонью ей по лицу, вытирая ей слезы вместе с растекшейся тушью.

 - Умоляю вас, Мия, оставайтесь здесь. Не ходите никуда без меня. Я сейчас к вам вернусь. Где он?

 - В четы-ы-рестаа...четвер-та-ам...

Он еле смогла проговорить, задыхаясь в слезах и прерывающемся дыхании. Господин Камэ почувствовал, что вот-вот и сам затрясется.

 - Оставайтесь здесь, Мия, помощь уже на подходе. Только не выходите из номера, иначе я вас потеряю. Я сейчас вернусь.

 Она, сквозь плач, кивнула, икая.

 Господин Камэ вышел из номера и закрыл дверь. Он решительно пошел в уже ставшую знакомую темноту, с ненавистью думая о той молодой, но сгнившей душе, выходящей сейчас из мертвого тела человека в холле. Душе беспокойной и мятежной, разрушившей счастье двух любящих. Ревность разрушает все на своем пути. И тех на кого она направлена, и того, кто ее источает. И не остается после нее ничего - только смерть чувств.

 "И смерть физическая", добавил господин Камэ, поднимаясь по лестнице на третий этаж.

 В холле, выходя на лестницу, он понял, что Мия, конечно же побежала к тому, с кем Айек ее постарался разлучить. Сам он, Леон, разумеется, в пылу противостояния с сумасшедшим Отелло, этот нюанс выпустил, но женское любящее сердце понеслось туда, где находился ее любимый.

"Все элементарно просто, Леон. А ты любишь напридумывать, усложнять. Вот этот - он прошел мимо тела Айека - тоже, видимо, любил. И вот чем все закончилось. Бедная Мия...".

 Он остановился перед входом на ступеньки, и бросил выжидательный взгляд на дверь: ничего. 

"Все. Прекрати ждать. Никто не приедет".

Брутально выругался, и стал подниматься по ступенькам. Хорошо, что хоть они были освещены. Кряхчя, господин Камэ взобрался на третий этаж.

"Ты старый, ни на что не годный пес, Леон. Дожился! Тебя нанимает молокосос, у которого ты даже не удосужился затребовать предоплаты, чтобы ты разнимал любовный треугольник хозяйки своей же квартиры, и в итоге она спасает тебе жизнь, а ее поклонники гибнут на раз-два. Теперь ты остался один в закрытой и невесть где находящейся гостинице с двумя трупами и женской истерикой. Ну и какой ты после этого детектив? Какой ты семейный психолог? Все, пора на пенсию, Леон, ты не вытягиваешь уже".

 Номер 404 был виден издали. Из распахнутой двери сеял приятный матовый свет и доносился поток свежего ветра. Видимо, Мия выбегала отсюда в панике.

 Господин Камэ приблизился вплотную и приготовился увидеть еще один труп.

Отель "Ми Руа". 00.47

Господин Камэ тихо вошел в номер 404 и огляделся. На первый взгляд в нем было пусто и прохладно, как в винном погребе.

Проверил ванную - никого. Где же Эйх?

Господин Камэ стал посередине и задумался. Ни кровавых луж, как с трупом Айека, ни следов борьбы - все чинно и благородно, как будто в этот номер въехал кто-то безбагажный несколько минут назад, и всего-то, что только включил повсюду свет. Господин Камэ еще раз огляделся по сторонам.

«Итак, это точно был не пистолет. Что тогда?»

Господин Камэ вспомнил сухопарую фигуру умершего Айека и подумал, чем бы тот мог умертвить голыми руками взрослого мужика. Не без стыда вспомнилось, как психопат вырубил самого господина Камэ и даже обездвижил, и вообще использовал в своих целях довольно расчетливо и прагматично, и если бы не Мия, кто знает…

Ладно. Нужно еще раз все хорошенько обдумать.

Этот номер, очевидно, предполагался для более состоятельных гостей, а потому в нем было попросторнее и побогаче. Зеркало без рамы с пола до потолка - во весь рост, даже если в тебе больше двух метров. Неслабо для такого мотельчика. Очень даже. Огромная кровать из массивного дерева. На ней смятая постель под наскоро накинутым покрывалом. Так-так...

Напротив дверь в санузел. Господин Камэ снова заглянул и присмотрелся поосновательнее. Душем успели попользоваться - видны подтеки и невысохшие капли. Набор с полочек нетронут, а вот одно полотенце смято. И еще одного, большого, не оказалось вообще.

Он вышел.

Оставалось только пройти вглубь номера, по центру, и узнать куда выходят окна. Их было три, и все были туго зашторены как в военные времена, или дома у господина Камэ.

"Интересно, я еще побываю у себя - в доме мадам Римик?", подумал он, отдергивая тяжелую гобеленовую штору.

Вот это да!

Господин Камэ отпрянул всего на секунду, когда перед ним сверкнула бледным ликом луна, освещая высокую прозрачную дверь, ведущую на балкон. 

Распахнув шторы, и убрав невесомые занавески, господин Камэ обнаружил, что дверь плотно не закрыта, и промозглый сквозняк сочится именно отсюда.

Обернулся назад, на секунду – проверить, не стоит ли кто позади, и прожогом вышел на балкон.

Сеанс 3.2. Э.Л.

- Замужем? Мия?

-…

- Нет, она никогда не была замужем. Точно тебе говорю.

- …

- Да ну, перестань. Я был у нее дома – там и не пахнет никаким мужем. Я с ней каждый вечер встречаюсь – ты думаешь, какой-то нормальный мужик допустит, чтобы его женщина была с другим? Я и сам, на позиции ее парня, терпеть не могу, когда на нее заглядываются всякие отморозки. Так, сука и пасут ее в баре, пока закончит. Поэтому я прихожу ее забирать. Показываю, кто здесь главный, и что Мия уже занята. И это заметь – малолетние прыщи, которые максимум, что могут обслюнявить ее, да лапки свои худосочные запустить под сарафан. А я сплю с ней! Чуешь, разницу? Пф-ф… А ты говоришь «муж».

- …

- Нет, не слышал. А что? Он что муж ее?

-…

- Ну это он так говорит. Мия-то сама в курсе? Я что-то кольца у нее не замечал, этого твоего…

-…

- Айека в глаза не видывал, и о нем она мне ни разу не рассказывала. Что за хрен еще такой, этот Айек?

Отель "Ми Руа". 00.51.

Господин Камэ мчался по освещенной лестнице вниз, терзаемый отовсюду атаковавшими его мыслями:

1. Высота в четыре этажа не смертельна для человека, а если учесть, что следов борьбы он в номере не обнаружил, значит, возможно Миин любовник еще жив. Только как помочь ему, когда ты взаперти и окружен темнотой?

2. Айек, сукин сын, отрезал не только путь к спасению их с Мией, но и, вероятно, обрек на долгую смерть самого Эйха, если ему вовремя не помочь. Если уже не поздно... Нет, лучше об этом не думать.

3. По возвращении обязательно нужно успокоить Мию. Бедная девчонка намучилась за эту ночь так, что свои собственные переживания и страдания отходили на задний план, и о разбитой скуле господин Камэ забыл вспоминать.

4. Нужно проверить каждое окно на первом этаже - может где-то можно спуститься наружу, затем на втором - там не должно быть решеток, и если дотянуться до водостока, то... В конце концов, останется искать черный выход, а если и он заперт, то... только через крышу. Нужно срочно покинуть отель.

Проходя мимо кровившего трупа Айека, господин Камэ едва удержался чтобы не наступить или не пнуть того ногой, но прошел мимо. 

"Нужно сохранять голову холодной. Этот сученыш свое уже получил".

В голову господина Камэ полезли другие мысли, оценочные:

"Как, однако, точно она его пырнула. Прямо в печень. Насквозь прошла! Какая сила! Какая хирургическая точность!"

"Как я мог поверить, что этот ушлепок - ее муж? Я ведь никогда его в глаза не видал! Я бы точно его заметил, ну пускай хоть раз, хоть мельком, если бы они жили вместе. И потом, где его кольцо, в таком случае? Где ее кольцо?! Не может же быть, что я живу через две стенки от Мии, и понятия не имею, что с ней живет законный супруг... Хотя, мы почти друг о друге не знаем,.. но все равно. Невозможно!"

"Тогда откуда он узнал обо мне, если не от нее? Допустим, он не ее муж, а просто влюбленный в нее знакомый. Откуда он узнал обо мне? Он говорил, что от нее, и что только мне, как своему знакомому она поверит. Это единственное оправдание, почему я здесь. Почему именно я... Так что же, выходит... он, все-таки муж? Предположим, что недавно обручившийся. Я действительно, дальше своего носа ведь ничего не вижу... Может быть, действительно она ему обо мне... Ведь вряд ли мой номер можно найти в телефонном справочнике..."

"Что же, тогда, получается, Мия говорит мне неправду? Зачем ей это? Врать мне ей незачем, более того, она бы не стала убивать своего мужа, пускай и ненормального, защищая меня. Господи, о чем еще я думаю? Мне эта девчонка спасла дважды за ночь жизнь, а я сомневаюсь кому верить ей или психопату, который вырубил меня, связал, и целился в меня пистолетом. Черт, Леон, ты стал стар и ни на что не годен! Этот ублюдок чуть не ушлепал тебя самого, и возможно, убил ее жениха. Помоги ты Мие хоть чем-то, придумай что-то!"

Разозлившись на себя, и, наконец, взяв себя в руки господин Камэ шумно распахнул дверь, где его ждала мадам Римик.

Она сидела на кровати, среди записок сумасшедшего, обхватив руками колени и испуганно хлопала ресницами, бледная как смерть. Смущенно откашлявшись, господин Камэ на ходу ей сказал:

- Мы должны срочно выбираться, мадам. Давайте поищем, источник света.

- Эйх... 

- Мы должны поспешить, чтобы помочь ему. Следов борьбы в номере не было, а значит, Эйх возможно еще жив. Нужно верить в лучшее. Четвертый этаж - не смертельная высота.

- Вы так думаете? - ее голос дрогнул посередине.

- Верю.

- Это он его... в его записках...

- Я видел.

Он молча начал шарить по пустым ящикам, пока наконец не остановил свой взгляд на стуле, к которому был прикован одним нехорошим самозванцем, несколько часов назад.

- Так, поберегитесь!

Он взял стул и с размаху бросил его об пол. Мия не пошевелилась и не издала ни звука, только моргнула. Господин Камэ наклонился, поднял стул, проверил и еще раз, посильнее, швырнул об пол. Подошел, с силой ударил, и наконец удовлетворительно произнес:

- Сойдет.

Он отковырял ножку и нерешительно пошутил:

- Хорошо, что этот отель не настолько убогий, чтобы в нем были пластиковые стулья.

Мадам Римик снова не произносила ни звука, поэтому господин Камэ решил, что больше не будет пытаться ее разговорить.

Он разорвал полотенце на длинные полоски, и поочередно намотал их на один конец. Порывшись в косметическом наборе, он воодушевленно нашел набор для бритья, и обильно обдал спиртом имитированный факел. Достал коробок раздавленных спичек, которым подкуривал свои сигары, и пожалел, что оставил их в машине на парковке, когда думал, что дело плевое, и затянется на час-полтора. 

"Удивительно, что Айек не подумал меня обыскать. Или не нашел спички нужными изъять?"

Когда все было готово и у него теперь был переносной источник света, он вышел к Мие, и сочувственно ей сказал главное:

- Дорогая Мия, я очень сожалею, что вам пришлось перенести за этот ужасный вечер. Теперь, когда вы спасли мне жизнь, и этот психопат нам не угрожает, мы должны выбираться сами. Помощи нам ждать не от кого, я уверен, что телефонные линии обрезаны, поэтому спасаться будем самостоятельно. Чем быстрее мы найдем выход - тем скорее поможем Эйху. Возьмите меня за руку, Мия. Я обещаю, что найду выход.

Мадам Римик несколько оживилась, услышав об Эйхе. Она подала голос, а в ее голосе послышался интерес и волнение:

- Вы правда думаете его еще можно спасти, Леон?

Господин Камэ ничего не ответил, а только повернулся на выход, и про себя подумал:

"Я даю слово, что сделаю все ради этой девчонки".

Записки Айека Ноела.

"Запись 3.

Привет, мам!

Представляешь, вчера я знал от одной милой девушки (из персонала она самая добрая, это видно по ее глазам, хотя такая же молчунья, как и все), что за смиренное поведение можно рассчитывать на поблажки, например вместо трудотерапии, после обеда, можно играть в командные виды спорта! Ничего себе. Не знаю, может с моего окна не видно, но что-то я не замечал ни футбольного ни регбийного поля. Ни даже бассейна. Надо будет подумать над этим.

Что еще из новенького?.. Все, как обычно. Хотя, сегодня утром, например, давали блинчики. Уж не знаю, тот ли это был повар, что так отвратительно кашеварил в прошлый раз, но сегодня это было вполне съедобно. Правда, я не смог распознать начинку, но чтобы в меня не вкололи блинчики внутривенно, я не задавал уж никаких вопросов.

Я заметил одну примечательную особенность – помимо того, что здесь стоит библиотечная тишина глухонемых, распорядок дня соблюдается звоном колокольчиков, доносящихся с коридора. Так, например я знаю, когда у меня свободное время, когда утренние процедуры, когда прием пищи, когда отбой. Интересно. При чем, что еще более любопытно, у меня есть ощущение, что на этот колокольчик отзываюсь только я – или он работает только для меня лично. Все остальные обычно сидят у себя в комнатах, когда я выхожу в коридор, где меня уже ожидает или брат Лирой, или сестра Лара. А когда я с кем-то пересекаюсь, то спрашиваю, почему вы не выходите, когда звонит колокольчик – это же сигнал, что пора есть, или там, пора на прогулку, на что мне отвечают: «Какой колокольчик? Я ничего не слышал». Ну ты  представляешь? Колокол, который звонит только мне. Или по мне. Как правильней?

Дела…

Немного начинает раздражать, что приходится вести дневник фломастерами. Я еще сначала удивлялся – почему ими? И почему только два цвета – голубой и зеленый? Буду писать попеременно, а то глаза устают. Какое-то странное заведение, когда я спросил ручку – мне грустно покачали головой, а когда я сказал им: «Дайте уж хотя бы карандащ!», мне напомнили о смиренном поведении. Что, черт возьми, я здесь вообще делаю?

Извини.

Просто… Меня очень беспокоит, что Мия не приезжает за мной. Где она?"

Отель "Ми Руа". 01.10

Они снова, как прежде, шли вместе – рука в руке по темному коридору. Только теперь господин Камэ освещал неосвещенный коридор первого этажа самодельным факелом, и вокруг запрыгали причудливые тени на стенах. Они с мадам Римик заглядывали в каждый номер,  в каждую дверь, и пока она безучастно стояла позади, придерживая свет над головой господина Камэ, он возился у очередного замка.

- Черт! Они все как на одно лицо…, - сплевывал он, заходя в однотипный номер со стандартным набором мебели: кровать, два стула, столик, два окна, пустой шкаф, дверь в ванную.

И так снова и снова.                                                                                       

Наконец коридор закончился, и совсем близко завиднелась бледная полоска света, от стойки ресепшена в холле, и господин Камэ замялся.

- Мадам, я…

- Ничего, Леон. Я в порядке.

«Сильная женщина», подумал господин Камэ, и они вышли в более-менее освещенное место. На труп Айека старались не смотреть, словно его и не было вовсе, а только озадаченно оглядывались по сторонам. Разделились. Господин Камэ зашел с левой стороны, и стал оглядывать окна, одно за другим, а мадам Римик ушла направо, к стойке, где подобрала еще одну связку ключей.

- Вы когда подъезжали, замечали, чтобы ставни первого этажа были закрыты? – спросил господин Камэ устало возвращаясь в центр. Он был подавлен. Весь первый этаж был закупорен, словно бутылка дорогого коньяка.  Каким образом Айеку это удалось и, главное, для чего ему все это было нужно – оставалось загадкой.

- Леон, сюда!

Мадам Римик стояла у противоположной стены и вглядывалась во что-то в темноте. Господин Камэ подойдя вспомнил, как полчаса назад дал неожиданную пробоину и позволил себе фамильярное обращение с Мией.

«Дорогая Мия». Так он сказал ей тогда.

Едва ли она запомнила это, слишком уж она была потрепана обстоятельствами, чтобы обращать внимание на такие мелочи, но все же. Сам господин Камэ удивился, ведь не думал, что смог бы кого-то назвать вот так нежно и любяще, словно, кого-то совсем родного, близкого…

Мия всматривалась в явно выделявшийся на темном фоне прямоугольник, и господин Камэ, подойдя, узнал в нем трансформаторный щиток.

- Разбираетесь?

- Не очень, мадам. Этот псих говорил что коридорное освещение подключено цепочно. Наверное, он выбил одну из них –  должно быть, это не трудно. Давайте поищем телефон.

- Вы же говорили, он обрезал линии.

- Ну, во всяком случае, внутренние совершенно точно. Но не повалил же он внешнюю связь, не лазал же он на столбы!

Они снова разошлись, и господин Камэ задумался возможно ли еще помочь ее возлюбленному. Четвертый этаж плюс половина цокольного этажа итого четыре с половиной этажа по два с небольшим метра, плюс перекрытие это примерно два и пять… Итого получается чуть больше одиннадцати метров, плюс жесткое приземление в темноте. Даже так. Все равно.

Господин Камэ вспомнил распластавшуюся позу Эйхема под балконом номера 404. Ноги его раскиданы, словно держатся на ниточках, а правая рука неестественно выгнута в локте. Вероятно, сломана. Лица не было видно, значит, он упал вперед. Значит не мог видеть Айека позади себя… или… Зато мог успеть сгруппироваться перед приземлением. Хоть бы так.

Господин Камэ вздохнул от таких мыслей. 

«Едва ли так лежат те, кому еще можно помощь. Но я обещал Мие. Обещал, что сделаю все, чтобы помочь ей. Думай, Леон».

Сеанс 3.3. Э.Л.

-…

- Короче, не хотел рассказывать. Но раз тут пошел такой разгул. Смотри!

-…

- Ага. На прошлой неделе взял.

- …

- Где-где? Ну не украл же! Купил, бляха муха! Южноафриканский алмаз. 2,5 карата. Только осторожно! Не покоцай, гляди!

-…

- Ну тебя нахрен! Смотри в моих руках. Гля, как переливается. Сука, аж самому нравится! Ну? Класс?!

-…

- А то! А я спрашиваю: «какой, типа, камень лучше всего подойдет для предложения?» А мне девчонка, такая: « Берите бриллиант, мол. Он, типа поглощает негативные мысли своего хозяина и усиливает хорошие». Понял, нет? Носить Мия будет. Представляю как она обрадуется. Я бы и сам подобосрался, если честно. А, кстати, я вот и себе взял, попроще, конечно. Маленький такой брюллик. Зато блестит. Сука, дорогущие, щас колечки!

-…

- Да до хрена! Вслух говорить страшно. Но, паскуда, все равно красиво же, правда?

-…

-Ну! Собираюсь вот. А смысл тянуть, ты мне скажи? Я люблю ее.

Отель "Ми Руа". 01. 15.

 - Ну что там? – зычный голос господина Камэ раскатился по пустому холлу, и отпрыгнул от дальней стены гулким эхом.

 - Заперто – отозвалась Мия.

Господин Камэ отошел от двери, у которой провозился несколько последних минут. Вытер пот.

«У меня тоже заперто, милочка».

Теперь, если они не смогут найти, черный выход, или он окажется запертым, придется выбираться через верхние этажи. Другого пути нет.

- Мадам, я предлагаю нам разделиться. Нужно открыть нас снаружи. Я попробую выбраться через второй этаж, а вы поищите запасной выход. Или телефон. Я не могу поверить, что этот ублюдок все предусмотрел. Вот, возьмите.

Господин Камэ протянул ей факел. Мадам Римик факел, однако, не взяла, а запаниковала, и прижалась ближе к соседу:

- Нет, Леон! Не оставляйте меня одну, умоляю! Я не выдержу! Пойдем вместе! И потом, вам понадобится моя помощь – я вам буду светить. А выход, он наверняка запер. Я не пойду одна!

Она вцепилась своими маленькими ручками в его грязный рукав и смотрела блестящими синими глазками из-за пряди рыжых волос, в темноте казавшимися почти черными.

Господин Камэ посмотрел в самую глубину, и не выдержал. Снова комок, снова какой-то знакомый женский, почти детский голос отозвался – не оставляй меня. Он поддался.

- Пойдемте.

Они пошли быстро, молча. По освещенной лестнице направились на второй этаж - господин Камэ чуть отстал позади, грузно перебирая ногами, пока мадам Римик легко взбежала на второй этаж и взялась за ручку ведущую в общий коридор номеров. Потянула, налегла.

- Закрыто! – она в отчаянии потрясла ручку и налегла всем корпусом.

«Как?!»

Господин Камэ ускорил шаг, и следом за ней взобрался наверх. Всем телом он тоже навалился на дверь – действительно, закрыта.

«Сукин сын! Даже здесь все просчитал».

- Вы куда, Леон? – спросила мадам Римик, видя как господин Камэ спускается назад по лестнице.

- Нужно проверить на стойке ключи. Должны быть запасные ключи.

- А если нет? Может, просто выбить ее?

- Не получится. Дверь открывается наружу – будет непросто. Ждите меня здесь.

- Стойте, Леон. Не тратьте время – вы правы, он все продумал. Ключа там не будет. У меня есть другое решение, пойдемте.

Она решительно взяла его за руку, и потянула наверх. Они прошли еще один пролет, потом еще один.

«Прыгать с третьего? Рискованно. Если только не дотянуться до трубы… Да и то, моего веса она не выдержит…»

Однако маленькие, но бесстрашные шаги мадам Римик прошмыгнули мимо коридорной двери третьего этажа и пошли еще дальше – наверх.

«Точно! С крыши, должно быть, можно спуститься по пожарной лестнице. Умница!»

Господин Камэ обрадовано схватил покрепче ее маленькую ладонь и поравнялся в беге, пока они вдвоем мчали на самый верх отеля «Ми Руа».

Записки Айека Ноела. 

«Запись 4.

Привет, мам.

Сегодня решил начать писать с самого утра – только вот с завтрака вернулся. Слушай, сегодня подавали какой-то салат из овощей, сыра и крабового мяса. Это ТАК вкусно!!! Теперь очень неудобно перед их поваром (если это один и тот же человек, то совершенно неясно, как так можно уметь готовить такие чудесные закуски, и совершенно опростоволоситься на простой тыквенной каше!).

Я тебе сейчас расскажу это блюдо так, как его понял я. Значит, там помимо козьего овернского сыра и краба были:

Брокколи (несколько маленьких веточек; свежих, до хруста)

Морковь (сушенная, мелко накрошенная)

Баклажан, кукуруза, горошек и бобы (тушенные)

Еще был лук, мелко поданные листья салата и руколы, немного сладкого перца и, если не ошибаюсь, приправлено кориандром и кисло-сладким соусом… ох уж этот соус.

Знаешь, я пока ел сверху, в основном смаковал овощи, разной степени приготовления, вперемешку с горькими кусочками сыра и нежнейшим мясом. Потом, примерно на середине, мне попался этот соус – сначала слегка,  почувствовал его кислинку, отдававшую чем-то знакомо-сладким, а потом…

Когда в конце уже почти не оставалось овощей, а только немного горечи сыра и листочков салата вместе с этим соусом, оставшимся на дне тарелки, я по-настоящему блаженствовал! Окутывал кубик сыра в листочек руколы, а затем окунал их в желтовато-прозрачную, цвета меда, лужицу и клал в рот. Если положить на язык, и сразу не проглатывать, а посидеть хотя бы два или три мгновения – можно насладиться каждым отдельным ингредиентом, почувствовать их, узнать вкус каждого, слившегося воедино в один цельный вкусовой экстаз.

Кажется, я до сих пор ощущаю этот привкус. Теперь я его никогда не забуду и ни с чем не спутаю.

«Прованский лес» называется, я узнавал.

Прованский…Есть ли в леса в Провансе, интересно? И какие они?

Ладно, я лучше пойду.

До завтра.

Отель "Ми Руа". 01.32.

К счастью, наверху оказалось открыто. Люк- оконный проем, ведущий на чердак, оказался не заперт, хотя и слишком тесен для господина Камэ.

- Подсадите меня, Леон.

Она была легкой как перышко, и спустя ночь крови, убийств и слез, не потеряла присутствия духа, а даже наоборот. Господин Камэ поймал себя на мысли, что восторгается ею.

Спустя мгновение она оказалась наверху, и исчезла в проеме. Оттуда послышалась возня, громыхание и громкий женский выдох. Ее красное лицо, разгорячившееся, тяжело дыша смотрело на господина Камэ сверху.

- Я не могу открыть дверь. Слишком тяжело.

- Посмотрите чем можно открыть. Используйте рычаг.

Она огляделась, не отходя от проема:

- Здесь пусто. Это технический этаж. Нет ничего.

- Черт…

- Нужно придумать, как вас сюда подняться, Леон. Сходите за стулом.

Стул стулом, а узкое окошко проема это не исправит. Однако, господин Камэ повиновался и поспешил назад, вниз по лестнице. Спустя на пролет, снова на четвертый этаж. Коридор так же пуст, и так же вдали сеет свет из неприкрытой двери номера 404. Господин Камэ сжал губы, и направился вперед.

Ничего не поменялось с тех пор, как он отсюда вышел, за исключением собранных штор, открывавших проход на балкон - словно приглашающих посетителя выйти полюбоваться видом ночного города.

Господин Камэ заметил стул в углу, и подставил его к выходу. Остановился на секунду, и прошел на балкон. Запахло долгожданной февральской ночью. В одном свитере становилось прохладнее с каждой секундной, но господин Камэ задрал голову и стал быстро осматривать крышу, карниз, расстояние до водостока. Заметил антенный кабель неподалеку слева.

«Это может плохо кончиться, Леон. И вместо помощи Мие, ты оставишь ее одну, а сам уляжешься рядом с ее Эйхом».

Он наклонил голову и увидел тело внизу. Оно не сменило позы, и господин Камэ понял, что спасать его уже бессмысленно. Вероятно, он умер сразу, а если и выжил после падения, то без своевременной помощи скончался уже внизу.

«Сколько он так пролежал…»

Но оставалась еще две жизни, которые нужно было спасать. Его жизнь сейчас была даже второстепенна, как вспомогательная роль статиста, когда прима читает финальный монолог. Поэтому нужно было все силы бросить на то, чтобы спасти Мию.

Он вернулся в номер, схватил стул, и снова вышел на балкон. Установил спинку стула в самый уголок, и осторожно взобрался. Ветер пробирал до костей, и пальцы стали постепенно терять чувствительность. Господин Камэ заторопился.

Взялся руками за трубу и стал на карниз одной ногой.  Другой остался нависать над безопорным пространством. Двинул с силой на себя – край заскрипел в унисон февральскому ветру, но не прогнулся. Господин Камэ почувствовал, что пальцы деревенеют окончательно, и понял, что думать больше нельзя.

Он закрыл глаза, и выдохнул. Следующим движением сильно оттолкнулся одной ногой от карниза, а левую руку закинул как можно дальше налево, в сторону антенны. Нащупал толстый кабель, который ухватил бесчувственной ладонью, и крепко сжал. Ногами уперся вертикально в стену, а правую руку моментально подтянул с телом вверх и вперед. Улегся на живот. Вдохнул.

Он держался левой рукой за кабель, правой за край крыши, распластав верхнюю часть своего туловища на покатой крыше, в то время как его ноги свисали над одиннадцатиметровой темной высотой.

Поочередно перебирая то левой рукой, то правой, он вполз на крышу целиком и так же, лежа, смог дотянуться до антенны, после чего обнял ее обеими руками, и перекатился на спину.

Записки Айека Ноела.

«Запись 5.

Привет, мам!

Вчера разговаривал с той девушкой-сестричкой, которая ухаживает за мной. Она сказала, что мне можно немножко погулять во дворе, когда погода прояснится (у нас каждый день идет мокрый снег, совсем не так, как когда-то у нас дома, когда я был маленький, и в сугробах можно было лепить подземные лазы). Представляешь? Хочу на воздух уже поскорее. Сегодня дождя нет, может быть удастся погулять. Главное, не сделать чего-то глупого, за что меня могут лишить такой привилегии. Хоть бы…

Сегодня утром постарался подсмотреть в замочную скважину – кто ходит с колокольчиком в коридоре – оказывается, никто. Он звонит откуда-то механически, и, кажется, действительно одному мне – раз остальные из своих комнат не выходят. А я голову ломал…

Ты не поверишь, какой над каким абсурдом я ломал голову прошедшие дни! Ну конечно! Как, по-моему, Мия может мне писать или звонить, если она не знает где я нахожусь! Ведь, уходя,  я не оставил ей своих координат. Катастрофа… Не знаю почему, я раньше до этой мысли не додумался. Вчера за ужином спрашивал у Лироя когда меня выпишут, ведь мне уже гораздо лучше, да и голова почти не кружится, и этих темных кругов перед глазами нет. Он сказал, что нужно подождать какого-то доктора Абирталя. Мол, он знает о моей истории, но к нему не так просто добраться, поэтому нужно подождать пока он явится, собственной персоной, и изучит меня сам. Вот это новость!

- И сколько мне придется тут торчать, в ожидании его?

На это Лирой только равнодушно пожал плечами:

- Зависит от вас.

От меня значит. Я, если честно, заволновался. С чего бы это Лирою мне выкать, и потом – если от меня, так я уже здоров. Во всяком случае, мне гораздо лучше. В общем, я намерен предупредить Мию, что моя так называемая срочная командировка может затянуться.

Я ее знаю, она точно что-то заподозрит. Ох…

Ладно, пока."

Отель «Ми Руа». 01.56. 

- Леон!

- Давайте руку, мадам.

Мадам Римик изумленно оглядывала запыхавшегося господина Камэ, который с шумом раскрыл дверь позади нее. Она отпрянула от проема, где он ее оставил с другой стороны, и подбежала к нему:

- Как вы тут оказались?

- Через номер 404.

Она осеклась спрашивать дальше, и замолчала. Он повел ее, осторожно держа за руку, на горизонтальную плоскость крыши.

- Как же мы найдем в такой темноте лестницу?

- Она на том конце крыши, за антенной.

- Здорово! Идем туда!

- Минутку… К сожалению, по ней не удастся спуститься…

- Почему?

- Я первым делом начал ее искать. Хотел спуститься, и открыть вас снаружи, но…

- Что? Что «но», Леон?

- Я ее расшатал. Я слишком грузный для нее. Одно крепление вырвалось с мясом… По ней не слезть.

Он замолчал, глядя в ее черные глаза. Вокруг них был сонный город, лунная ночь, а они стояли на крыше здания, полураздетые, не двигаясь с места.

- Что же мы будем делать?

Господин Камэ опустил голову и отпустил ее руку.

- Я думаю, что смогу вас спустить по антенному кабелю. Я заметил, что в углу есть переход на тройник, я попробую отсоединить на этом стыке. Кабель достаточно прочный, главное чтобы хватило длины. Вы согласны?

- Вы хотите, чтобы я спустилась вниз вот так? Я не умею лазать по канатам, Леон!

- Боюсь, у нас не остается выхода.

- А как же вы? Вы ведь не пролезете назад в проем! Даже если я смогу забраться в отель, как я вытащу вас?

- Я спущусь так же, на балкон номера 404. Он единственный открыт.

- Но…но это очень опасно! У вас может второй раз не получиться!

- Я тоже так думаю, но выбора нет. И нам нужно поторопиться, иначе у вас замерзнут руки.

Он снял свой свитер и остался в одной рубашке. Сказал ей : «укутайте свои кисти, и плечи», а сам пошел на край крыши, к антенне. Проверил кабельный вход, и направился на противоположный край, где провозился несколько минут, свесившись над разводкой кабелей. Мадам Римик начала стучать зубами, пока господин Камэ не вернулся к ней, держа в руках отсоединенный край.

- Это безопасно?

- Не уверен. Поэтому лучше старайтесь, чтобы конец не коснулся чего-то металлического. Постойте. Возьмитесь крепко.

- Зачем это?

- Мне придется спускать вас, мадам. Кабель закреплен ненадежно, поэтому просто крепко держитесь, ладно?

Он снял свой ремень и повязал его поверх кистей мадам Римик, и прочно затянул.

- Если даже вы отпустите кабель, вас это немного удержит. Обхватите ногами снизу. Когда окажетесь на земле, ослабите ремень вот здесь. Придется зубами. Я вас не увижу, поэтому крикните мне. Это даст мне понять, что можно возвращаться в 404. Буду ждать вас там. Поможете мне влезть. Договорились?

- Я не готова, Леон. Я очень боюсь.

Господин Камэ, трясясь, подошел к мадам Римик и обнял ее:

- Я дал тебе слово, Мия, что вытащу тебя отсюда. И я это сделаю. Вперед!

Он взял закрепленный конец в руки, сел за антенной, так что она оказалась между ним и краем крыши, и уперся ногами. Натянул до отказа кабель на себя, оставив мадам Римик маленький резерв, и крикнул:

- Готово!

Луна стала заваливаться набок, не желая смотреть, как хрупкая женская тень осторожно заскользила по крыше, на самом краю.

Записки Айека Ноела.

«Запись 6.

Это я.

Начну в хронологическом порядке:

Как я писал тебе, я твердо был намерен позвонить Мие. Об этом я прямо заявил персоналу, чем не сказать, что привел их в восторг. Даже наоборот. Сначала они почему-то отпирались, а Лара даже позвала двух братьев. Они окружили меня, и я затребовал, что они не имеют права мне это запрещать, и что я человек семейный, а потому должен оповестить супругу и все такое. По времени это было точно перед прогулкой…

Черт, блин.

Во-первых, мне сказали, что вот-вот пойдет ливень и долгожданной улицы я так и не получил. 

Вот тебе и нелепая оплошность, о которой я предупреждал.

Во-вторых, Лара (добрая душа) тихо обернулась на одного из братьев, и велела ему принести мне телефон. Черт возьми, я нахожусь в каких-то восьмидесятых, если они до сих пор пользуются такими телефонами. Это было непривычно, но я набрал домашний номер, и, наконец, услышал голос – долгожданный, женский, голос Мии. Я даже не помню, чего я ей наговорил, но мне стало так легко от того, что я смог, сумел, добился того, что они мне разрешили. На меня нахлынула такая волна эйфории и воодушевления, что я лишился чувств. Упал в обморок. Прямо посреди комнаты, с телефонной трубкой, времен моего детства.

Я до этого никогда не падал в обморок - голова часто кружилась, бывало, но чтобы так… Основательно... Никогда не бывало.

Мама… Мне снилась ты, мне снился я. Мне снилось детство.  

Кажется, я так глубоко впал в обморок, что видел сон во сне. Или это проклятый авитаминоз умноженный на стрессы и переживания, и такой счастливый миг этого звонка, и Мия на том конце.

Я пришел в себя посреди большой комнаты обложенной кафелем, где на меня, совершенно обнаженного, с нескольких сторон струйками хлестала вода. Причем довольно неприятно, и даже подло. Сначала секунд десять меня приводили в чувство прохладной водой, и я проснулся, ощущая на губах привкус древесины половиц, на которых я и лежал. Потом, спустя время, в меня отовсюду ударили струи настоящего кипятка! Я вскочил натурально, как ошпаренный! Не успел и выругаться на такое отношение, как на меня теперь настроили ледяную воду и окатили выстрелами из шлангов так сильно, что, мне кажется, оставили синяков. И так с целую минуту! Минуту! Которая мне показалась вечностью. Когда я выберусь отсюда, я обязательно пожалуюсь куда следует, но вслух я этого им не говорил, чтобы не навлечь на себя дополнительных несчастий.

В третьих. Я плохо соображаю, сколько времени я был в отключке, но если даже и допустить, что совсем немного – полчаса-час, то это значит, что обещанного Ларой дождя вчера так и не было.

Ну и самое главное… Мия. Что я успел ей сказать? Что я ей наговорил – совершенно не помню. Зато я помню, что «да, Айек» на том конце… «Айек…». Как я отвык от того, как моя женщина просто называет меня по имени.

Скорей бы уж этот чертов Абирталь приехал!

1994. Е17. Ноябрь. 

- Послушайте, может не садились бы вы за руль, а? Остановят если, увидят, что вы лишнего приняли. Прав лишат тут же – у нас с этим строго. Обидно будет, при новом Ламборджини, пешком передвигаться! Да и ливень только закончился – скользко…

- Не ос-с-тановят… Не догонят! – он рассмеялся, и неуверенно добавил, - С-с-правлюс-сь.

- Ну, как знаете. А то бы остались до завтра – я вам отель подыщу? Подумайте.

- Нет, нет… Я в норме. 

- Ну тогда, счастливой вам дороги, месье. Благодарю за сделку!

Дверь свежеприобритенного спорткара захлопнулась, и господин Камэ остался в своем новом автомобиле один, по ту сторону от противного бельгийца, говорившем с ужасным акцентом.

Господин Камэ удовлетворенно икнул, и повернул ключ. Мотор взревел, и триста пятьдесят лошадей ударили копытом, готовясь везти своего нового хозяина хоть на край света.

Дальний свет фар рассекал пространство впереди себя, пока господин Камэ вдавливал ногу в пол, до отказа.

«Как же быстро он может лететь?»

Разрезая шоссе вдоль, Ламборджини Диабло господина Камэ несся по пустой дороге до самой границы, где удалось проскочить контроль без приключений.

Господин Камэ вспомнил о тетушке Мистрель, и деле полугодичной давности, чьи плоды он пожал два дня назад, оформив покупку этого механического великолепия.

«Сделка века. Такое случается раз в жизни».

Получив в наследство не умещающуюся в голове сумму из сотен тысяч франков, господин Камэ скоренько оформил свое давнишнее намерение – пересесть в престижный автомобиль. Теперь, пересекая со скоростью света все северные регионы Франции, он спешил домой, выжимая все соки из прекрасного стального коня.

«Я не виноват, что ее племянник оказался таким олухом. Сам в руки дал мне удочку, показал золотую рыбку - и на что он надеялся?»

Господин Камэ подумал, что ему не помешало бы переехать, сменить прежний адрес, и снимать квартиру в районе побогаче, чем…

Черт!

Откуда?

Кто это?

Что это было?!

Ламборджини заскрипел по тормозам, и, обиженно, но послушно остановил ход колес. Сжигая покрышки, по инерции, машина проехала не меньше пятидесяти метров, по пути нанизав что-то небольшое, незаметное, мягкое. Оно стукнулось о капот, с силой ударилось о лобовое стекло, и пронеслось по крыше, отчетливо ударяя сверху чем-то глухим. Наконец машина полностью затормозила.

Господин Камэ открыл глаза. Лоб его покрылся испариной, руки дрожали, лицо побледнело, а губы дрожали, жадно вдыхая воздух, кусками.

Он открыл дверь и медленно вышел.

В это не хотелось верить. Как это возможно? Пять, десять секунд назад он ни о чем не… А теперь… вот так.

Машину при торможении развернуло на девяносто градусов, и теперь она стояла поперек пустой дороги. Пустой дороги, среди какой-то лесополосы.

«Хоть бы это был зверь!».

Господин Камэ отошел от машины, где красивый новый ламборджини отвратительно смердел горелой резиной.

Впереди него лежало что-то маленькое, бесформенно раскиданное. Из под слоя одежды и дождевика, господин Камэ заметил аккуратную ножку в светлом носочке, без башмака.

Господин Камэ обмер и испуганно посмотрел по сторонам.

«Пусто».

Повинуясь стыдливому чувству страха, господин Камэ развернулся и силой заставил свои ноги вернуться к машине.

«Скорее, скорее».

«Что ты делаешь, Леон. Вернись к ней! Ты себе этого никогда не простишь!»

Руки, трясущиеся, непослушные, неловко пытались завести мотор, а глаза старались не смотреть в зеркало заднего вида, где лежало маленькое сбитое тело.

В ушах по-прежнему тот звук – глухой, неоднократный. Сначала бампер, потом капот, лобовое стекло и потом несколько раз по крыше.

«Не выжить».

«Да, я виноват. Я самый подлый человек на свете. Но… как так? Минуту назад я счастлив. У меня машина. У меня дочь, которой нужно учиться. Ставить на ноги. Швейцария ведь… Я должен помочь ей. Простите меня!»

Наконец, ключ зажигания завелся, и новый кар подмигнул одним глазом на помятой роже, фыркнул, и стремительно укатил прочь, скрывшись за поворотом.

Отель «Ми Руа». 02.14.

Мадам Римик уперлась ногами в край черепичной крыши, так что одна под ногами раздался скрип, повернулась спиной к пропасти и крикнула далеко впереди себя:

- Я готова!

Тяжелый кабель ослабился, и ее спину завалило назад и вниз. Мадам Римик вскрикнула, и еще крепче схватилась руками. Сделала шаг назад, и постаралась выпрямить корпус по отношению к стене под сорок пять градусов. Кабель еще раз приспустился, на несколько сантиметров – она была готова. Сделал шаг другой ногой. Теперь она полностью нависала над высотой четвертого этажа.

На каждое ослабление резерва кабеля мадам Римик отвечала равноценным по расстоянию шагу, чтобы не нарушалось положение тела. Руки стыли, уши заложило, а ветер развивал ее волосы, закрывая обзор. Мадам Римик, тяжело, прерывчато дыша, упорно передвигалась вниз. Постепенно она оставила выше себя темные окна четвертого этажа. Пальцы начинали терять чувствительность, и ей показалось, что она может сорваться, а ремень слишком ненадежен, чтобы задержать ее падение.

Где-то вверху старательно перебирал руками господин Камэ, поочередно вдыхая и выдыхая, давая себе и мадам Римик паузу перед следующим движением. Он сидел на почти горизонтальной плоскости, но для верности упирался ногами в антенну, из которой выходил кабель. Позади себя он оставил оставшийся резерв кабеля, предназначенный для спуска мадам Римик до самой земли. Повернуться, и проверить – сколько еще оставалось, он боялся. Покрываясь испариной, и обдуваемый ветром, он пыхтел, опуская кабель все ниже и ниже.

«Даже если Мия не сумеет забраться назад в отель, она может позвать на помощь. Я оставил ключи в машине – она поедет и приведет подмогу. Нужно лишь укрыться от холода пока не приедут спасатели».

Тем временем мадам Римик поравнялась с третьим этажом, и почувствовала, что ее руки и плечи, как песочные часы, утрачивают силу. На ближайшей междушаговой паузе она повернула взгляд налево, и крикнула наверх:

- Леон! Я вижу лестницу слева!

Господин Камэ услышал откуда-то снизу голос мадам Римик, и что-то неразборчивое про лестницу. Что она имеет в виду?

«Нет-нет, только не это!»

- Она не закреплена!

Мадам Римик помнила об этом и даже видела выдернутую опору, когда только начинала спуск. Удивительно, как господин Камэ вообще рискнул по ней лезть проверять.

- Я попробую!

Господин Камэ выругался и ухватил кабель покрепче, напрягся и приготовился к худшему:

- Мия, на каком вы этаже?

- На третьем! Я не удержусь, Леон! Надо добраться.

Черт! Только третий этаж!

«Я тоже на пределе. Еще этаж хотя бы… А там невысоко…»

- Надо дотянуться, Леон! Держите меня!

Снизу послышался голос мадам Римик, и господин Камэ разобрал только «держите». Он сплюнул и напряг все мышцы.

- Держу, Мия!

Мадам Римик была отчаянной женщиной. Упершись ногами в подоконник окна, она потянулась лицом к ремню господина Камэ, стянувшей ее кисти вокруг кабеля. Зубами ухватилась за один конец, и на весу, смогла расслабить ремень. Освободила левую руку и крикнула осипшим голосом:

- Приготовьтесь.

Второй попытки быть не могло. Мия скользя вниз по стене, и держась одною правою рукой за кабель, справа налево перепрыгнула со своей – скалолазной дорожки на линию, по которой проходила пожарная лестница. Больно встретилась грудью, ударилась подбородком о перильце, но ухватилась левой рукой, и проворно просунула дальше, по самый локоть. Тем временем сзади, за спиной, громко грохотал опускающийся кабель. Мадам Римик нащупала ногой опору лестницы, и встала во весь рост.

Господин Камэ почувствовал как что-то невероятной сокрушающей силы вырывает кабель у него из рук, и тянет вниз и направо. Ноги соскочили с опор, и он упал животом себе на колени, пока не спохватился и ухватил ускользающий от него провод кабеля. Господин Камэ с ужасом подумал, что между этими событиями произошла вечность:

- Мия!!!

Он напряг органы слуха, но ветер разрезал слова, и он едва услышал свой собственный выкрик.

- Господи… Ми-и-я!!!

- Да! Я жива!

«Господи…»

Господин Камэ собрал оставшиеся силы воедино и туго натянул кабель.

- Спускайте!

Голос Мии. Она жива. Она смогла. Удивительная жизнеспособность. Господин Камэ подумал, что возможно, сегодня самый правильный день в его жизни, самый нужный и самый полезный. Ему удалось спасти ее…

«Черт!»

Внезапно его потянуло очень сильно вперед, внизу послышался женский крик, и страшный грохот, а господин Камэ лихорадочно соображал, что все-таки не выпустил кабель из рук, и теперь, по-настоящему, силы покидают его окончательно.

- Ми-ия! Что там? Мия!

Мадам Римик повисла в воздухе, держа собственный вес лишь на ремешке господина Камэ, обязанный вокруг правой ее кисти. Под ее ногами лежала тонна ржавого металлолома, которая только чудом не задела ее при обрушении, и теперь мадам Римик раскачивалась, закрпеленная на кабеле, как елочная игрушка.

Она пришла в себя и осмотрелась вокруг.

«Отлично!»

Она висела чуть выше окна первого этажа, и только ремень, кабель и руки господина Камэ сберегли ее от поломанных костей среди груды обрушившегося железа.

- Опускайте меня, Леон. Я низко.

Господин Камэ с облегчением услышал эти слова. Он тут же разжал обессилевшие ладони, и кабель резко потянуло вперед и вниз. Его руки кровоточили, но сейчас до этого не было никакого дела. Медленно, он подполз к краю, откуда доносился голос мадам Римик.

Она стояла на земле, цела и невредима, и освобождала свою правую руку. Видно ее было плохо, но зато почти отчетливо слышно.

- Вы были правы, Леон. Во всем. И насчет лестницы, и насчет ремня. Я бы погибла, если бы не вы.

Господин Камэ только сейчас заметил, что вокруг мадам Римик на земле беспорядочно валялись оторвавшиеся пролеты.

- Мия! Звоните пожарным! Я боюсь высоты!

Господин Камэ постарался пошутить, во второй раз за сегодня, и на этот раз, кажется, подействовало. Во всяком случае, мадам Римик улыбнулась:

- Только вы никуда не ходите!

И тут же скрылась.

Господин Камэ отполз от края крыши, перевернулся и пополз назад, к антенне, рассуждая, что во всей этой скверной истории ему, тем не менее, очень повезло с напарницей.

«Если бы не она, не ее железная воля –мы бы все умерли. И я самый первый. Так что это нас всех спасла».

Господин Камэ, стуча зубами, даже подумал, что в глубине души завидует погибшему Эйху, а потом ему пришла тревожная мысль, как бы Мия не помчалась первым делом помогать тому, кому помощь уже ни к чему, и он занервничал.

Записи Айека Ноела

«Запись 7.

Привет…

Даже не знаю, что сегодня написать – я весь день нахожусь в каком-то наваждении. Не могу вспомнить, говорил ли я Мие об этом загадочном Абиртале и том что срок моего отсутствия зависит от его приезда. Не помню.

Черт! Почему этот дурацкий обморок случился в такой неподходящий момент? Как же жаль.

Помимо этого я беспокоюсь, что теперь мне могут отменить прогулку –а я так хочу выйти во двор и осмотреться. Я подслушал разговор Лироя о какой-то калитке, и о том, что пациентам туда нельзя ходить. Пациентам! Представляешь?

Я теперь просто обязан там оказаться. У меня не остается выбора, так как телефон теперь спрятан в кабинете, который запирают на ключ.

Еще я заметил у себя на шее красное пятнышко, чуть ниже уха. В феврале же не могут водиться москиты?»

Сеанс 4.1. Э.Л.

- В отеле сделаю. Подожду, когда людей не будет. У нас и так и немного, а зимой тем более. Знаешь, в основном водилы, которые вызывают дешевеньких шлюшек. А сейчас даже не сезон, так что...

- …

- Придет, конечно. Ну или я уговорю ее. Сделаю все как обычно, чтобы не догадалась. А лучше еще, если на контрасте. Типа, я такой хмурый и угрюмый,

- …

- Да! А потом – раз! И кольцо ей! Вот она удивится! На лицо ее хочу посмотреть. Вот это она скажет, что я романтик. У нас там еще номера есть, такие роскошные – хрен знает для кого их обустраивали, все равно одни бичи заезжают. Там кровать такая – из красного дерева, итальянская что ли. Мы с Мией ее уже всю обкатали. И балкон еще – из номера с видом на рассвет! Утром вообще красота неимоверная. Можно стоять, покуривать сигарету, и видеть как рождается день…

-…

- А я тебе говорил, что я почти поэт. Только грубый немного, потому что книжек не читал. Не дала мне жизнь такой возможности, так что теперь. Я и любить умею, и жесты красивые своей женщине делать. Вот. Скоро как раз и сделаю.

Игры Мии Римик.

- Слава Богу! Помогите!

- Добрый вечер…

- Пожалуйста, прошу, мне нужна ваша помощь…

- Да, разумеется, я потому и здесь. Что произошло?

- Это…это очень трудно объяснить – я не знаю с чего начать…

- Давайте пройдем внутрь, не выяснять же нам на пороге, и пожалуйста, успокойтесь. Все будет в порядке.

- Вы - доктор?

- Именно. Прошу прощения, что задержался, отвлекся на предыдущем…

- Господи, мы звонили в полицию, никто не приезжал! Как вы нас нашли?

- Я получил сигнал от вас.

- Как долго мы вас ждали! Почему вы приехали один? Идемте же.

- Как много вопросов. Давайте к делу. Куда идти?

- Там, на другой стороне лежит… человек… он…

- Не волнуйтесь, на какой стороне?

- Позади отеля.

- Отеля. Так. Кто лежит?

- Эйхем Ламоне… Он…мертв.

- Эйхем мертв?

- Вы что, знали его?

- Вот это новость… Э-э… да, мы пересекались совсем недавно.

- Правда? Где?

- Вот возьмите это, положите под язык. Это немного успокоит вас. Если бедному Эйхему нельзя помочь, значит, я приехал напрасно?

- Нет! Пожалуйста, не уходите! Не бросайте меня одну. Почему вы не спрашиваете, как он умер?

- Это не в моей компетенции. Приедет полиция – расскажите это им. Я могу помочь кому-то, кто нуждается во мне?

- Да!

- Кому?

- Мне.

- Тогда пройдемте. На крыльце стоять слишком холодно – вы легко одеты… О, а это что у вас?

- Это… еще один труп.

- Еще один? И кто же он?

- Айек Ноел младший.

- Вот как? А с ним что произошло? Его подрезали, как свинью.

- Давайте не будем об этом… Мне нужно лечь.

- Конечно. Ведите. У вас здесь очень темно.

- Да, света нет в коридоре на первом этаже.

- Цепное подключение?

- Да, что-то в этом роде…

- Весьма непрактично.

- Наверное,..осторожно.

- Спасибо. Так что вы тут делаете, среди двух трупов? Есть ли еще кто-нибудь, кроме вас?

- Нет, только я.

- Я так и думал.

- Думали что?

- Что вы останетесь … позвольте узнать ваше имя?

- Мия.

- Ах, чудесно. Значит, я говорю с Мией. Римик, если не ошибаюсь?

- Совершенно верно. Вы меня знаете?

- Слышал о вас.

- Наверное, видели в спектаклях.

- И там тоже… Скажите, а разве Леон Камэ был не с вами?

- Откуда вам известно?

- Вы не ответили на мой вопрос.

- Был…

- И где он? Тоже мертв?

- Да, тоже.

- И тоже его убили вы?

Отель «Ми руа». 2.32

Господин Камэ стоял на крыше в полтретьего ночи, и вовсю выплясывал только ему знакомый, неуклюжий танец, размахивая плечами, и стуча себя по бедрам, высоко поднимая колени. Разгоняя по телу кровь, он считал в уме:

60 секунд чтобы оббежать отель.

+60 секунд чтобы взбежать на четвертый этаж

Итого две минуты, плюс неизвестно, сколько Мия потратит времени, чтобы найти способ взобраться внутрь, и как собственно спустить его обратно на балкон. С незакрепеленным жестко кабелем - это почти нереально, да и путь назад, ногами вперед и вниз будет значительно труднее. Не подходит.

60 секунд чтобы оббежать отель.

+20 секунд чтобы завести его фиат.

+ 2…3 минуты пока фиат прогреется.

+ пока съездит за пожарниками

+ пока вернутся.

Итого не меньше десяти минут, которые могут превратиться для Леона Камэ в ад. В одной рубашке, на высоте, обдуваемый февральским ветром, каждая секунда для господина Камэ становилась испытанием. Не годится.

Оставалось ждать, что Мия…

- Леон, сюда! Где вы?

«Мия!». Уже здесь! Как быстро.

Голос мадам Римик послышался совсем недалеко, чуть правее, ровно из-под того самого карниза, над балконом четвертого этажа, откуда вылезал сам господин Камэ. Она выбрала первый вариант, скорый. Что ж. Осталось подумать, как оказаться внизу.

Господин Камэ радостно подошел к краю, и присел.

- Мия, я рад, что в безопасности. Как вы смогли зайти в отель?

- Дверь была закрыта снаружи.

- Как же ему это удалось? Он ведь был с нами.

- Не знаю, видимо, где-то есть какой-то лаз.

- Или кто-то еще закрыл нас всех.

Господин Камэ пошутил в третий раз, и даже сумел рассмеяться, однако его непонятную репризу мадам Римик не поддержала. Он почти не видел ее за крышей, но голос был почти рядом, на расстоянии двух-трех метров.

- Нужно подумать, как вам выбраться.

- Я думал над этим, Мия. Мне кажется, это плохая идея. Езжайте за подмогой, ключи в машине. А я подожду здесь.

- Вы же замерзнете!

- Передайте мне одеяло с кровати, и я спрячусь на техническом этаже. В люк мне не пролезть , но там хотя бы нет ветра.

Послышалось молчание. Мадам Римик в конце концов ответила:

- Боюсь, что вам придется лезть сюда, Леон. Я не умею водить.

«Черт!». Господин Камэ нахмурился. Он не ожидал, что после всего пройденного и пережитого его спасение застопорится на такой простой проблеме.

- Я буду вас ловить.

«Это очень, очень плохая идея. Я даже не вижу куда ступать». Господин Камэ крикнул:

- Я на вас очень надеюсь, Мия.

Нужно действовать быстро. Решился и начал, пока тело еще слушается. Господин Камэ развернулся спиной к отвесу:

- Встречайте меня. Я полез.

Господин Камэ дождался, пока сзади послышалось «ладно», затем он присел, свесил ноги над пустотой, и постарался выполнить все то, что ему с таким трудом удалось полчаса назад, в обратном порядке. Выпрямился на руках, повис:

- Мия, дайте вашу руку. Я не чувствую опоры.

Где-то сбоку или позади, он услышал спокойный голос:

- Мы в расчете, Леон. Прощайте.

Затем пугающие звуки закрывающихся дверных ставен, и чуть тише захлопывающиеся стеклянные двери балкона, а еще через несколько секунд он услышал как в глубине с размахом закрылась еще одна дверь.

«Что за черт?! Мия!!!»

- Ми-и-и-и-и-и-я!!!

Сеанс 4.2. Э.Л.

- Давай уже шабашить, а то у тебя вон уже батарейка пищит, да и я устал. Сворачивай это свое кино.

-…

- Да, в смысле? Я с тобой уже тут пятый час сижу. Ты про меня больше чем мои родители узнал. Куда еще больше-то?

-…

- Ну ты нудный! Что еще? Дай, кстати, сигарету.

-…

- Ну вот видишь, даже курево кончилось. Пора разбегаться. Ты же сам говорил, ты опаздываешь куда-то.

-…

- А я что, держу тебя что ли? Вставай да вали, мне-то с тебя что?

-…

- Чего? Какое там задерживаю, дядя? Ты мне в хрен не брякаешь, давай до свидания. Смотри компромат свой на меня не растринькай по дороге. Адьос, амиго!

-…

- Как заперто?! Ты че, охерел? А ну открывай, давай! Слышь, чо, открывай говорю! Открывай, а то я твоей башкой открывать начну. Алё, че за дела?!

Записи Айека Ноела.

Запись 8.

Так, первое!

Я заметил, что мои записи трогали. Вчера я вернулся после процедур (нам делали какие то инъекции противопростудные – сейчас свирепствует грипп, а я так слаб стал к весне, ужас!), так вот я возвращаюсь к себе и замечаю, что мои записки лежат как попало: я их храню слева от себя, так как для виду, я пишу их левой рукой (как тебе известно, я с детства амбидекстер, и чтобы никто не распознал моего почерка, я пишу той рукой, которой получается не так разборчиво), так вот когда я вернулся, они лежали посередине стола, даже почти справа! И не в алфавитном порядке, а в хронологическом, представляешь! Это точно не моя ошибка – я всегда, чтобы не путаться, складываю их в алфавитном порядке первой буквы названия цифры. Первой вчера была  запись номер 2 (Д-два), первой сегодня станет эта – восьмая (В), дальше П- пятая, С-седьмая, Т-третья… Ну, ты же помнишь, мне так удобнее ориентироваться, а сейчас… Они лежали просто по порядку… Что они хотят прочитать? Напрасно я написал накануне про калитку. Эту записку я спрячу в другом месте. Я им больше не доверяю!

Второе. Я начинаю подозревать, что в пищу нам подсыпают клофелин. Я опять как в тумане, и снова не замечаю, как засыпаю днем – по несколько раз. Может это никакое не витаминное голодание?  Хочу это выяснить! Когда вернется этот проклятый Абирталь, я ему обязательно расскажу, что меня чем0то пичкают! Правда, неизвестно когда он приедет…Все твердят, что из-за вспышки гриппа он задержался в Кале, а я так думаю, что они просто тянут время, чтобы разорить мою страховку. Вот козлы!

И третье.

Я сегодня раньше вышел со столовой, как я и говорил, и решил сходить на вылазку – зашел в братский корпус. Нам туда не полагается входить, но мне удалось пронырнуть до самого коридора, где я завернул за угол, и меня бы никто уже не обнаружил. Я вообще-то хотел посмотреть: видна ли эта заветная калитка из других окон, кроме тех, о которых я знаю, но то, что я обнаружил за одной из дверей – это целый клондайк!

Во-первых, там не было окон – сплошные стены, уставленные полками и вешалками. Какое-то хранилище, по-видимому. Там ценных вещей - просто не счесть! Я даже нашел какие-то орудия пыток – крючья, цепи, пистолет армейский, наручники, дубинки. Мне вот даже стало интересно для каких целей, и для кого это все предназначено? Не лучше ли мне пока открыто не протестовать против приема пищи? Хотя бы до приезда доктора Абирталя?

Игры Мии Римик.

- Так все было, Мия?

- О боже, а откуда вам известно? Вы что, все это время…

- Нет, нет… Я видел вас. Видел, как вы оставили бедного Леона Камэ одного там, на карнизе.

- Он спасся?

- Нет. Он сумел добраться до балкона, но вы не дали ему шанса выжить – он был заперт, как кролик в клетке. Или прыгать в неизвестное и ломать кости, или выламывать ставни окон. Он выбрал второе.

- И?

- Он замерз.

- Ужас…

- Хотите взглянуть?

- Нет, не хочу. А все-таки, откуда вы…

- Наблюдал?

- Да, наблюдали.

- Давайте я скажу, что я любитель замочных скважин.

- Ясно… Только…

- Что?

- Мне непонятно, зачем вы?.. То есть, если…

- Если я знал, что вы убили этих мужчин – зачем я появился здесь? Вы это имеет в виду?

- А вы знаете, что Айека…

- И не только Айека, но и Эйхема. Вы сбросили его с крыши того самого балкона, где позже оставили умирать Леона. Плевать в одну и ту же точку – как это глупо... Даже жаль бедолагу Эйхема.

- Мне – нет.

- Он любил вас, Мия. Искренне. Собирался сделать предложение.

- Сделал. Сегодня. Незадолго…

- Хм, то есть вы убили собственного мужа?

- Получается, так.

- А зачем?

- Не любила его.

- Совсем?

- Он видел во мне только физическую оболочку. Плоть.

- Ясно. А как же Айек?

- Наоборот. Влюблен до забвения, но платонически…Глупый ребенок. Привязался за мной и твердил, что я похожа на его мать. У него какие-то проблемы на этой почве…

- Мужчины часто ищут жен по образу своих матерей, Мия.

- Но это другое. Он совсем глупый. Я его позвала помочь устранить Эйха – он не справился. Пришлось все делать самой.

- Вы же знали, что он не справится.

- Надеялась, они поубивают друг друга.

- Вы не любите мужчин?

- Не люблю.

- Вы…предпочитаете женщин?

- Я никого не предпочитаю.

- Мия, вы можете мне довериться. Нас никто не слышит, и никто не узнает об этом. Я вижу, у вас болит сердце. Плохие воспоминания?

- Очень…Хотя восемь лет прошло уже. Я потеряла близкого человека –подругу, и с тех пор мне никто не нужен.

- Я вас понимаю…

- нет, не понимаете! Как вы можете понимать? Я видела ее счастливое лицо в тот момент, как наша машина перевернулась и вылетела в кювет! Все было разорвано в клочья… Ее тело…изогнуто! Изуродовано! Сломано в десятках мест, и я с разбитой рукой не смогла ее вытащить из груды изувеченного металла! Не смогла!..

- Не вините себя, Мия. В этом нет вашей вины.

- Я могла сесть за руль, я могла вести в тот день! Я ей говорила – Лара, не лети, потеряешь управление, но ей все было нипочем. С тех пор я не могу простить себе, что не настояла на своем, что потеряла самого близкого человека, который у меня был, и сажусь за руль машины.

- Я сожалею, Мия. Правда. Я чувствую вашу боль, и разделяю ее.

- Не врите! Вы просто чертов льстец. Ничего вы не чувствуете!

- Ладно… Так, почему вы оставили Леона умирать?

- Я не смогла его убить – он был добр ко мне, заботился, как отец, которого я не помню.

- Почему же вы не оставили его в живых, не помогли?

- Он не заслужил этого.

- С чего вы взяли?

- Он давным-давно сбил маленькую девочку на дороге. Лихачил, как и…

- Лара?

- Да. И я решила, что если у нее отняли за это жизнь и поломали мою, то почему по-прежнему живет, как ни в чем ни бывало, Леон?

- С чего вы решили, что он не страдал? Что не мучился? И что не жалел, о содеянном?

- Нечего сожалеть. Жизнь малышки этим не вернуть. И горя родителей не унять.

- Возможно, вы правы. Только знали ли вы о том, что Леон сбил собственную дочь, и горе родителей – это горе Леона и его жены? И что брак его распался, что жена ушла от него, а он спустился, и боится выходить из комнаты своей? Разве вы в праве наказывать помимо того, что он уже заплатил?

- Я не знала этого.

- Вы не ответили, вправе ли вы? Вы убили убийцу, и восстановили тем самым баланс? Так?

- Ну что ж, у меня к вам тот же вопрос: полиции нет, а я тут перед вами. Я убила трех мужчин, косвенно или прямо – решать вам. Вам они были симпатичны, ведь так? Так что же? Что со мной сделаете вы?

- Поговорю с вами. Для начала.

- И все?

- Не знаю. Посмотрим. Я хотел вам сказать лишь, что Айек, влюбленный в вас, тоже пострадал от автокатастрофы.

- Да что вы?

- Да, абсолютно серьезно. Причем абсолютно маленьким ребенком – это и наложило на него такой отпечаток. Он потерял в аварии мать. Наверное, подсознательно, он искал ее в вас.

- Я этого не знала.

- Я тоже. Недавно нашел его записи.

- Вы читали его записки?!

- Не все. Только те, которые он спрятал под кровать.

- Я не знаю, что сказать…

- Это еще не все. Вы, наверное, не знали, что у Эйха была сестра?

- Нет. Сестра?

- Да, вероятно, он не говорил вам. Он и мне нехотя рассказывал, хотя я выпрашивал у него это больше четырех часов.

- Когда?

- Не важно. Важно то, что она, его сестра, разбилась тоже.

- Да что вы?!

- Да, я сам не мог в это поверить, но факты… с ними не поспоришь. Самое удивительное, что это произошло там же, где и все аварии – на шоссе Е17, ноябрьским утром, восемь лет назад. Представляете?

Воспоминания Айека Ноела.

"…и в конце был женский голос. А дальше темнота.

Я плыву сквозь эту темноту. Сквозь пространство и время. Через время я выныриваю туда, где мой водораздел – в события, разделившие мою жизнь на «до» и «после». Я не хочу их, но они уже передо мной.

Мне двенадцать. На мне коричневые шорты и у меня все хорошо. Ну как «хорошо»…

Мы с мамой на прошлой неделе переехали во Францию, навсегда покинув родной Вермонт. Отец…не хочу о нем. Он остался там, один. А у меня на память осталось его имя – Айек Ноел. Айек Ноел младший.

Плыву дальше.

Первое время мне очень тяжело – новый язык, новая школа, новые люди. Вспоминаю эти новые лица. Становится тяжело, и меня тянет на дно, глубже. Американцев во Франции не любят. Во Франции мало кого любят. Помню, как после школы, я сижу дома, не выходя на улицу, и дожидаюсь маму с работы.

Кое-как, мне удается проучиться целый год. Я болею много, всем подряд; потерял в весе восемь килограмм; моя мама говорит, что я призрак.

Ей тоже тяжело, но виду она не показывает, а я углубляюсь еще дальше.

Наступают летние каникулы. Мама говорит что на севере у нас есть родственники, к которым меня можно отправить, и что рядом река, а у них целый дом, и чистый воздух. Я не сопротивляюсь, и меня отправляют к ним.

По приезду мама вручает меня своему двоюродному брату и его жене, и я остаюсь с ними на следующие восемьдесят восемь летних дней. Восемьдесят восемь дней работы на солнце, в их винограднике. Мне поручено закручивать бутыли и банки. Мои пальцы быстро устают, и на них образовываются мозоли и наросты. В восемь утра я начинал свой день со стакана молока, и выходил на улицу, огибал двор и выходил на участок. Там до полудня, пока солнце не меняло пересаживалось на другой бок. До часу обед. Жесткий ягненок и большие крупинки риса. Мне разрешают попробовать вино. Снова во двор, где мне подают склянки, бутылки и бутыльки. Я закупориваю, закручиваю, закрываю. Пальцы становятся деревянными. Наступает вечер, и я возвращаюсь к себе, в комнату-мансарду. Я успеваю подняться к себе до того как солнце сядет за горизонт, и каждый вечер рассматриваю закат. Это мое единственное развлечение – солнце ни разу не повторяется.

Я берусь руками за дно, и с силой проваливаюсь с головой еще глубже, в самую муть, где ил.

Раз в две недели, на выходные, нам звонит мать, и спрашивается о делах. Брат здоровается и быстро передает трубку. Тетка разговаривает с мамой очень долго, а я стою возле, и жду пока она закончит, и передаст телефон мне. Всякий раз, когда мне удается-таки дождаться трубки, тетка не уходит, сидит рядом, и смотрит на меня. Мне приходится говорить с мамой, как при надзирателе.

Впрочем, бывает, что она кладет трубку, и только потом замечает меня рядом. Тогда я жду еще две недели.

Я окунаю за головой в мутное песчаное-водорослевое сознание свои плечи, и пробираюсь дальше.

Середина лета. Мы отправляемся за город, на речку, и я рад. Жду, что смогу увидеть дикую природу, которую мне так ярко живописала мать, по дороге сюда, так даже не могу уснуть накануне. Рад, что смогу дать загрубевшим пальцам день выходного. Ночь тянется бесконечно долго, но, наконец, наступает утро. Я первый у пикапа, погружаю свой рюкза.к

- Ты почему в сапогах? Снимай их, и, на вот, лучше надень кепку. И помалкивай, смотри, а то своим южным грассированием всех покупателей отгонишь.

- А разве мы не на речку едем? Не на рыбалку? – удивляюсь я.

- На речку, Айек, но не рыбачить. Сегодня в стране праздник, и наше вино у отдыхающих должно клевать так, что лишь успевай сачком вытягивать! Смекаешь, о чем я? Грузимся!

Мне не нравится их праздник. Шумно. Вино льется рукой. Мои руки горят – я открыл десятки бутылей, а может и сотни. Меня воротит от самого запаха.  Я не могу отойти от прилавка, чтобы дойти до речки, не могу пойти поудить рыбу, не могу присоединиться к гуляющим неподалеку детям. Мои ноги гудят. Поздно вечером мы возвращаемся в полупустом пикапе – все измождены, и не смотрят как сзади нас раскатисто выстреливает салют.

Остаток лета проходит одинаково – монотонно. Помню горы, тонны злаков на столе – мы едим производные от пшеницы и ржи. Я удивляюсь: почему мы едим одинаково, но я теряю вес, а они – наоборот.  

В конце августа приезжает мама на нашей машине – она  меня забирает домой и мое рабство окончено. Я вижу тихий ужас в ее блестящих глазах – она едва верит своим глазам. Я перестал болеть, и даже загорел, но стал еще более замкнутым.

Последние минуты перед отъездом. Окна гостиной открыты, и мы все сидим рядышком. Тетка и дядька рассказывают что-то о своей винодельне, о том, сколько удалось собрать, и что приглашают меня на следующее лето. Мама молча сидит в низеньком кресле, и смотрит на меня, не отрываясь. Она забывает, что держит в руке бокал свежего вина, которое я все лето помогал собирать, и так и ненадпивает его до самого конца встречи.

 Наконец, ритуал вежливости окончен - мы встаем, и все начинают прощаться.

Я влезаю всем телом, с ногами в свою голову, и достаю руками следующий моток. Я разворачиваю его. Я начинаю чувствовать что мокну. Дождь… идет сильный дождь, только не могу понять какой – летний, теплый, или промозглый, ноябрьский.

Дождь обильный, стеной.  Мы вдвоем с мамой сидим в придорожном кафе и пережидаем, пока он закончится. Я ем горячий круасан и шоколад обжигает меня изнутри. Хорошо. Мама спрашивает у меня:

- Какие планы?

Я до сих пор не могу понять, что она имела в виду, но помню, что тогда лишь неопределенно пожимаю плечами. Я хочу ей пообещать, что теперь начну гулять на улице, перестану болеть, стану лучше учиться и найду себе друзей. Но, я молчу.

«Не обещай того, что не сумеешь выполнить».

«Я не сумею это выполнить, мам. Прости». Я молча смотрю на нее, и шоколад тает у меня во рту.

Дождь заканчивается, и скатертное шоссе отражает в лужах темное, грязное небо. Мы выходим из кафе, и я ощущаю, как сильно пахнет деревом. У меня ощущение, что я все равно промок. Мама говорит, что нужно поднажать, и садится в машину. Я киваю и тоже залезаю внутрь.

«У нас нет денег на мотель, нам нужно успеть к вечеру».

Мы спешим.

Я смотрю на мелькающие городки, поля и речки, в окно, пока не чувствую, что проваливаюсь в сон. Сон во сне. Я ныряю еще глубже, так, что закладывает уши и нос. Я, наконец, сыт, и я спокоен. Мне хорошо. Мы едем домой.

Сон во сне. Я пропадаю в сознании, и ощущении реальности. Я не разделяюсь на воспоминания.

Еще одна вспышка. Последняя.

Я помню, как мама слегка опускает мне сиденье, чтобы я мог удобнее расположиться, и ее лицо, совсем близко. И так спокойно мне, и наконец, темно. И ничего. Только женский голос, тихий, рядом. И конец. Все начиналось темнотой, ею и закончилось. Или и не было ничего, и все лишь одна сплошная темнота?»

Сеанс 4.3. Э.Л.

- Я сказал, выпустите меня! Лирой!!! Сука, отойдите от меня все, я нервный! Я вас всех запомнил, я вас всех найду… Дайте мне телефон… не имеете права! Ага, сука получил… Я предупреждал «не надо»… Я вас всех… еще кто хочет?.. Подходи по одному…Я вас… я вас всех. Ах ты сука… Подло как… Что б вы… Ах…Твари…

Игры Мии Римик

- Господи, как же это может быть?

- Всякое в жизни случается…

- Но таких совпадений не бывает. Как, вы

- Лара… сказали, ее звали?

- Девочку, которую сбил Леон? Лара.

- И мать Айека. И сестру Эйхема.

- Господи. Как так?

- Что?

- Ну разве вы не находите это странным – одно и тоже место, одно и тоже время, одинаковые имена погибших четырех незнакомых людей, которых потом сводит судьба в одном месте, под одной крышей! Это невероятно!

- Мадам…

- Да.

- Это не четыре незнакомых человека, как вы говорите.

- То есть?

- Эти люди не больше чем плод пораженной психики помноженного на чувство вины и пережитое горе. Леон Камэ, он же Камэ Леон – хамелеон. Анаграмма имен Айека Ноела Мл и Эйха Ламоне. Это просто набор букв, разбросанных в разном порядке, Мия. Не более.

- О чем вы вообще говорите?! Какой хамелеон? Какая анаграмма? В этом отеле лежат три трупа мужчин, которых я только что сама убила, вот этими самыми руками!

- Мия… послушайте, я очень долго выжидательно наблюдал, пока вы не останетесь одна – точнее, пока не останется кто-то один, потому что объяснить это сразу четверым невозможно. Теперь, когда мы наедине, послушайте. Мы с вами находимся не в отеле. Вы у себя в палате, госпиталя Сен-Жюмо. Несколько часов назад я имел долгую беседу с Эйхемом Ламоне, который сообщил мне о том, что собирается сделать вам предложение. Потом я нашел записку Айека Ноела, который указал, что собирается совершить побег, чтобы вас спасти. Спасти, по вашей же наводке – это я передал ему записку, якобы от вас, и надоумил позвать на помощь Леона Камэ. Простите мне мою бестактность, что собрал вас здесь всех, но я не вижу другого способа вам помочь…

- Подождите, я не понимаю, к чему вы клоните… я боюсь вас.

- Мия.. Мия Римик. Ми-ми-к-рия. Вы имитируете то, что окружает вас, защищаетесь, как хамелеон среди зелени. Но я вас обнаружил Мия. И ваших хамелеонов нашел. И дал вам ваших хамелеонов последовательно убить. Потому что вы не уживаетесь все вместе, и это единственный шанс предоставить вашему телу обладать только одним сознанием.

- Вы хотите сказать, что я – всего лишь часть сознания. Одна четвертая, в каком-то общем теле?

- Именно.

- Это неправда.

- В это трудно поверить. И еще труднее разобраться в вас, кто больше заслуживает жизни. Я решил выяснить, кто окажется наиболее жизнеспособным, тот и останется.

- То есть победила я? По-вашему, в теле будет жить мой разум.

- Да… разочаровывающий результат, по правде сказать. Я ожидал другого исхода.

- Что, поставили на другого? На Леона?

- Помните, вы меня спрашивали, что я с вами сделаю, пока не приехали полицейские?

Доктор Абирталь достал из-за спины Зиг Зауэр Айека Ноела младшего и резко вскинул руку. Раздался выстрел и Мия Римик завалилась на пол, бесцельно уставившись тремя глазами куда-то далеко, в предрассветное небо.

Спрятанные записки Айека Ноела.

Запись 9

Черт бы их побрал!

Снова трогали мои записи! Я спрятал вчерашнюю записку под ножку кровати (это было очень тяжело) а сам написал новую, где стал описывать сон и то, что хочу на утро мармелада в крюшоне (ха-ха, посмотреть бы на их лица, думал тогда я). Сегодня утром после завтрака я снова заметил, что они рылись у меня. Сомнений не остается. За мной следят.

Я больше не доверяю их поварам. Я съел больше половины, но сразу же зашел в туалет и запустил себе кисть в рот, так глубоко, как смог. Это очень неприятно, но мне удалось. На обходе ко мне подошел Лирой, и я спросил когда я смогу выйти на прогулку – он беспристрастно ответил, что скоро, а возможно и сегодня вечером, если будет хорошая погода. Погода – дрянь.

Когда он стал уходить, я попросил его закрыть двери, потому что я хочу спать. Он проверил мой пульс, и через время вышел, пожелав мне спокойной ночи. (Я знал, что Лирой так поступит, и начал дышать экономнее – через раз. Думаю, сработало, и сердцебиение меня не выдало.)

Я знаю, что если я буду спать – меня не поведут на терапию, и не будут давать антибиотиков. Я не хочу их брать. Мне кажется, доктор Абирталь – вымышленный персонаж, который никогда не приедет. Мне незачем его ждать, эти уроды хотят меня разорить, и вместо двух дней отрезвителя, продержали меня черт знает где уже почти две недели. Я очень беспокоюсь за Мию. Единственное, что меня успокаивает – это то, что я таки успел ей сказать, где я. В том смысле, что я в командировке, а не здесь. Иначе, она бы уже добралась до них, и пускай мне бы пришлось ей объясняться, но во всяком случае мои мучения бы прекратились. А что ей сказать, я бы как-нибудь придумал. Эту записку я спрячу туда же, в пол. Здесь ее никто не найдет. Эти записи – доказательство того, что я вменяем. Не знаю, что лепят мне здешние докторишки, но я в своем уме. И нельзя, чтобы они это поняли, до того, пока я не найду отсюда выход.»

«Запись 10.

О боже… Боже.. Мия.

Я дурак, дурак, дурак. Просидел здесь столько времени, непонятно ради чего. Думал только о себе, и о том как не сойти с ума, в ожидании какого-то несуществующего Абирталя.

Мия… Боже… Любимая моя.

Ни секунды больше.

Я иду к тебе! Я найду способ выбраться!»

Милый, любимый мой Айчи!

Куда ты пропал?!  Почему оставил меня одну?! Мне так страшно!

Ко мне сегодня приходил какой-то доктор (не помню имени), он сказал, что с тобой все в порядке, у тебя просто весеннее обострение. Я спросила почему ты сам не связался со мной – а он сказал, что ты очень слаб, и пока нельзя даже к тебе прийти в приемный час. Этот твой доктор такой приятный, спрашивал не передать ли что тебе – и я вот передам  ему это письмо (проверь целым ли оно тебе пришло, потому что дальше я буду писать страшные новости).

Я надеюсь, что ты скоро поправишься и мне разрешат тебя навестить. А ты… ты захочешь меня увидеть.

Бедный мой Айчи… Как ты мне нужен сейчас!

У меня все плохо.

Я знаю, когда ты вернешься, тебе станет известно о моем горе. Нашем горе – моем бесчестии. Поэтому я расскажу тебе первой. Это произошло в ту же ночь, когда ты ушел из дому, не сказав куда. Ни ты, ни я , в беспамятстве не запомнили всего, что с нами было тогда, но… Но помни, я по-прежнему люблю тебя, знай это. И мне нужна твоя любовь. Только она сейчас спасет наш брак.

В моей жизни появился один такой Эйхем Ламоне – тебе, вероятно, расскажут. Он корсиканец. Проживает недалеко от нас, через улицу. Говорят, ему очень понравилась моя игра на позапрошлой неделе, и вот он… В твое отсутствие…

Не верь, когда скажут, будто я неверна тебе! Я люблю только тебя, и ты, мой малыш – единственный  мужчина в моей жизни. Но он… он окружает меня, буквально, каждый метр, каждый шаг. Он знает, видит, что я одна. Нет тебя, чтобы его прогнать. Он стал преследовать меня. Соседи смотрят осуждающе, все шепчутся за спиной, и говорят что я грязная шлюшка, которая строит себе карьеру в захудалом театре через постель. Они не знают, что ты ушел и некому меня защитить. Айчи!..

Есть только Леон Камэ, который живет рядом, затворник у себя в комнате, он один не говорит обо мне плохого. Он сидит у себя, и не знает, что происходит… Кажется, он детектив и человек очень надежный  и мог бы быть полезен, да разве я могу его просит о помощи… Даже за деньги, даже за много денег… О такой помощи! 

Сегодня в восемь вечера Эйхем везет меня в отель «Ми Руа». Он звонил вчера и предупредил, что отель будет пустой. Если я откажусь, он сделает это у нас дома. На нашей кровати, Айчи. Или убьет меня, если я стану сопротивляться. Он сильнее меня, сильнее тебя… Я с ним не совладаю. Я не знаю, что мне делать. Прости меня, Айчи. Это так…глупо. Так животно.

Я…

Я люблю тебя. Мия.

Запись 10 (окончание)

Ну вот и все, мам. Наконец я все понял. Это из-за Мии я здесь оказался... Не мог вспомнить. Состыковать, что к чему. Теперь все прояснилось.  

Абирталь, действительно, существует, и вполне себе реален. Хоть в этом местные докторишки не соврали. Он передал мне ужасную новость от Мии. Ей угрожает некий Ламоне, и я должен спасти ее. 

Мне не страшно. Я никогда прежде не убивал людей, даже наоборот думал, что однажды, возможно, убьют меня, ну и пускай. Я не боюсь его. Он старше и сильней, но я смогу защитить ее. 

Только сначала...

Да. Я должен узнать, любит ли она меня. Не могу поверить, что это она упекла меня сюда. Вот почему все так произошло. Теперь она хочет, чтобы я сам выбирался - умно. Мне кажется, она плетет какую-то паутину, только я все равно иду в самый центр. Смогу ли я выпутаться? Посмотрим.

Люди вокруг меня не догадываются, что я здоров, а значит не ждут от меня опасности - напрасно. Я буду вооружен. Хочу наведаться в ту кладовую, я заприметил там одну занятную вещицу. Знать бы еще, что в ней патроны. На случай если патронов не окажется, я буду действовать экспромтом - это звериный инстинкт.

Сегодня я сбегу из Сен-Жюмо. Я нашел лаз - не очень просторный, но я смогу пролезть, и вылезти через окно. Дальше спрячусь в парковых кустах до наступления отбоя, и добегу до калитки в конце аллеи. Дальше перелезу и побегу спасать мою Мию. Решено.

Как думаешь, звонить ли этому "надежному человеку" - Леону Камэ, о котором она говорила?

Мама-мама... как нужно мне твое слово.

Жаль, что это все впустую, и ты меня не слышишь. Но даже там, сверху, ты видишь, что я не желаю зла. Я просто люблю эту женщину, и прощу ей все. Даже предательство.

Может быть, скоро встретимся у тебя, мам, на небесах.

Твой любящий сын. Айек Ноел Младший.

Абирталь.

Весь день шел дождь. Надежды на прояснение уже не оставалось, но под вечер, ливень затих, а где-то сквозь мокрые ветки проблескивало грязно-серое небо.

- Френсис, только давай недолго. Мне вообще говорили не отходить от тебя. – позади тревожно пробасил мужской голос

- Я очень быстро. Спасибо, Лирой.

Мужчина подошел к гранитной плите и убрал прошлогодний пожухлый листок. Протер мокрую поверхность гранита, где было изображено лицо молодой женщины. Она смотрела как живая, как в последний раз и укор такой мягкий, сочувствующий.

«Как же тебя так угораздило, а?»

Мужчина вытер слезу, покатившуюся по щеке. Поправил исхудавший за зиму венок, и прислонился ухом к холодному камню.

- Френсис. Нам пора.

Сзади нетерпеливо переминался с ноги на ногу Лирой. Хороший он, в сущности, парень. Разрешил вот прогулки, даже в такую погоду.

«Сегодня годовщина. 8 лет».

- Френсис, не закипай там. Простудишься. Пойдем в корпус.

Мужчина встал. Медленно выпрямился и посмотрел на родное лицо, смотрящее на него с добрым упреком.

- Не кори себя, Френсис. В жизни всякое случается.

Мужчина не ответил. Он не сводил глаз с женщины. Тогда Лирой пододвинулся поближе и тихо сказал:

- Красивая у тебя жена.

- Спасибо.

Они повернули и зашагали назад, к корпусу госпиталя сен-Жюмо, пока взглядом их провожала молодая женщина с добрым упреком.

Лара Абирталь

26.08.1971-17.11.1994 Люблю. Помню.

Скорбящий муж. Френсис Абирталь.

© patriarkh07 / Данила

Опубликовано 05.08.2016 в 21:49
Прочитано 738 раз(а)