Цикл Кверти

ЦИКЛ КВЕРТИ.

ЧАСТЬ1. Король под ногами.

 Глава 1.    

Лежать на полу было неприятно. Щеку обдало холодной волной через секунду после падения, а в рот, ноздри и даже глаза попадала мокрая расплывшаяся грязь. Левое ухо верхней частью заломилось при соприкосновении с полом, и теперь отдавало резкой болью, и тревожным осознанием, что позы сменить уже будет нельзя. Левая рука была откинута далеко в сторону, и вес верхней половины тела почти целиком приходился на костлявое плечо. Короче говоря, лежать было на самом деле неудобно.

«Черт, кажется, в этот раз мы переиграли самих себя. Как же это трудно. Гораздо тяжелее, чем я предполагал... Рука так и ноет, а ухо стынет от холода!.. Надеюсь, меня скоро заберут. Или даже помогут», -  мечтая, успокаивал себя Ник Коен.

Казалось бы, он прав. Собственно говоря, а почему бы и нет?

Если ты находишься в одной из самых развитых и цивилизованных стран этого мира, распластавшись на крыльце самого большого вокзала планеты, то какова вероятность того, что тебе окажут первую помощь, до того, как ты окочуришься под весенним дождем?

Безусловно! Ведь разношерстная толпа туристов, представителей миллионов конфессий, национальностей и сексуальных предпочтений, сплошным потоком окутывает тебя в твоем внезапном, холодном одиночестве, словно оберегая от дополнительных потрясений извне, замыкая кольцо вокруг тебя, и суетливо проходя мимо твоей головы и ушей.

О, кстати, ухо! Левое, которое защемилось при падении, теперь словно отдавало мягким теплом, так приятно разливающимся по лицу,  несмотря на то, что половиной своей неголливудовской физиономии Ника располагался в грязной луже крыльца...

Не то, чтобы кто-то искал оправданий, или давал пояснения, нет. Посудите сами, если ваш поезд отправляется через полчаса, а вы простояли в пробке на 42ой двенадцать с половиной минут, а потом, спешась, судорожно вытаскивали свой огромный чемодан на колесиках из маленького багажника такси, и сейчас желательно заскочить еще куда-нибудь, за сэндвичем с ветчиной и сыром - ведь до Бостона ехать больше четырех часов. Да и не мешало бы облегчить свое путешествие, забежать в комнату, что в самом  углу огромного зала, а, значит, тоже выждать очередь. Всего меньше на свете, необходимо, чтобы кто-то в бедных, потертых лахах, пуэрто-риканской ли, мексиканской наружности, свалился у ног прямо на вашем пути. В конце-концов, поезд ждать не станет, сэндвичи имеют свойство заканчиваться, а очередь в туалет еще даже не занята. Поэтому универсальное "я сожалею". Кто-нибудь другой обязательно поможет. Обязательно. Кто-нибудь. Другой.

Может, конечно, и не так все было бы, а совсем наоборот, но человек пуэрто-риканской или мексиканской внешности, лежавший на крыльце Центрального Вокзала Нью-Йорка думал именно так. Положение Ника Коена Некинга было незавидным, ведь вот уже четыре минуты, как он лежал лицом в низ под ногами у равнодушной снующей публики, которая норовила во чтобы-то ни стало купить свой сэндвич, справить нужду и успеть на свой поезд.

Глава 2. 

          Фредди Дерф, более известный как капитан Окурок, был славный малый. В 21 год он стал капитаном футбольной команды в Куинси, а в 22 завсегдатаем ночного клуба в конце Хэнкок стрит. Как ему только удавалось совмещать оба этих взаимоисключающих занятия, тем более настолько талантливо - Бог знает! С вечера пятницы по вечер воскресенья он заливал свое бездонное горло пивом с хенесси, а в понедельник после обеда приносил своей команде победный тачдаун против каких-нибудь выпендрежников из Фоксборо. Немудрено, что человека со столь выдающимися способностями по окончанию учебы ожидало безоблачное будущее. 

                Как у многих молодых людей, у Фредди по прозвищу Окурок было много друзей и  приятелей, раскиданных волею судьбы по разным городам и штатам Америки. Один из таких знакомых, проживающий в Нью-Йорке, и  пригласил нашего парня-рубаху к себе на уик-энд. Предполагалась скромная вечеринка, по случаю редкой встречи двух старый шапочных приятелей, в четырехкомнатной квартире на 5 этаже в Бронксе, с рекой алкоголя, экзотическими азиатками в дешевом белье и легкой дурью под утро. Филипп - а его нью-йоркского приятеля именно так назвали родители 25 лет назад, королевал в этой квартире уже второй месяц, а потому в субботу утром, едва разлепив глаза, он со знанием дела набрал чей-то номер, а уже через четверть часа  к ним в дверь позвонили. 

       Открывать пришлось Фреду, поскольку его гостеприимный приятель уже успел повторно провалиться в сон, и сейчас беззаботно сопел в окружении ног, рук и волос никому неизвестных китаянок. А может, филиппинок - Фредди не был в этом силен. 

         Почесывая брюхо под мятой майкой, он в одних трусах вышел в коридор и, босиком ступая по холодному паркету, направился к двери, в которую, уже одновременно с трезвоном, начали энергично стучать. Подавляя зевок, он открыл дверь. На пороге стоял кто-то сутулый, в сером капюшоне. Лица Фред почти не разобрал, а потому, хрипло спросил:

- Чего надо?

На этот простой конкретный вопрос неизвестный посетитель предпочел не отвечать, а, наоборот, задать встречный:

- Фил тут?

Как ни странно, но и этот вопрос повис в воздух без ответа, так как Фред  не был уверен, что Филипп еще находился в этой квартире, равно как и не был уверен, что он сам находился в квартире Филиппа. Меньше всего, в это тяжелое утром, Фреду было интересно знать где находится его нью-йоркский знакомый, в общем-то, как и малоинтересно было, где находился собственно он сам. Странно, но Фредди, с говорящим прозвищем Окурок, казалось, что он не чувствует головы, а только лишь чугунные цепи на его шее, тянущие его вниз, к земле. Захотелось сесть на пол, прямо тут, в коридоре, возле лестничной клетки. Но человек в капюшоне настаивал:

- Эй, Фил, твою мать, ты сдохнуть что ли успел, гавнюк?

Из дальней комнаты послышался сонный смех, как будто кто-то рассказывал что-то смешное изнутри унитаза. Фред даже удивлено обернулся, и открыл для себя первую новость за утро : Филипп, очевидно, где-то в одной из комнат, а значит, и сам он все еще у Филиппа. Такие встречи, бывает, заканчиваются не в том же составе, как начинались. В этот раз же все шло по намеченному плану, во всяком случае пока.. Однако, ноги таки подкашивались, отказываясь держать капитана пингвинов из Куинси, и он неуклонно стал сползать по косяку двери вниз. 

Незнакомец же, тем временем, удовлетворенно хмыкнув, сунул руку в карман серой кофты, доставая оттуда полиэтиленовый пакет. Фред молча смотрел как незнакомец вкладывает пакет ему в руки. Затем, все так же молча и профессионально другой рукой, человек в капюшоне залез в другой карман, откуда на свет вытащил два тюбика. Их он тоже положил прямо на руки Фреду, который к этому моменту уже сидел на полу, облокачиваясь спиной о холодный металл двери, и смотрел бессмысленным взглядом прямо перед собой.

- Ладно, огурчик, Филу привет передавай. - сказал странный незнакомец и стремительно полетел по ступенькам на выход.

"Зачем он назвал меня огурчиком? - медленно подумал Фред, делая для себя второе важное открытие в это непростое утро - он, вероятно, болезненно выглядит. Впрочем, эта мысль никакого следа в мозгу Фреда Дерфа, по прозвищу Окурок не оставила, так как ассоциации с огурцом, вызвали в нем противоречивые чувства и он обильно одарил волной накатывавших его эмоций паркетный пол четырехкомнатной квартиры в Бронксе.

Глава 3. 

             В то утро Хитрэд Пол даже самому себе казался человеком бесконечно решительным, целеустремленным и предельно сконцентрированным. Его широкие шаги отдавали гуттаперчивостью, осанка походила на высеченный скальный камень, а выпяченная вперед грудь визуально едва ли не вдвое увеличивала размах его исполинских плечей. 

            Впрочем, все предыдущие дни его 49 летней жизни мистер Пол таковым не казался.

            Еще в детстве мама маленького Рэдди убеждала соседок и подруг с улицы, что более усидчивого и терпеливого учащегося, чем ее дитя  не сыскать во всем Фримонте. Маленький Рэдди, действительно, усиленно изучал школьные науки - особенно малышу Рэду нравилась биология, а в старших классах естествознание и социальные науки. Затем, уже учась в Карни, малыш Рэд (из-за щуплого телосложения и полной неспособности к спорту школьное прозвище Хитрэда перекочевало с ним в его студенческие годы) сделал упор на изучение социальных аспектов поведения общества, изучал изменение нравственных устоев социума, и полностью перешел на социологию, психологию и психофизику. В то время, как бейсбольная команда его университета становилась чемпионом штата, усидчивый Хитрэд Пол денно и ночно проводил время в библиотеке, окружившись увлекательными трудами  Фехнера, Вебнера, Аша, Милгрэма, Фестингера, Юнга, Фрейда и остальных.

             Окончив с отличием университет в Карни, и пройдя девятимесячную обкатку в приюте для душевнобольных, Хитрэд Пол безо всякого успеха занялся частной консультацией в качестве личного, семейного, детского и какого только еще возможно психиатра-терапевта, а также раз в месяц опубликовывал свои  размышления о когнитивной "Я-концепции" в Ивнинг Таймс. 

            Так,  одним сплошным потоком спокойных событий прошло 25 лет постуниверситетской жизни мистера Пола. Ему, кажется, в 89ом предлагали преподавательскую работу в Линкольне, а через полтора года звали на место заместителя кафедры социальных наук в университет Омахи, но оба предложения мистер Пол отклонил. Откровенно говоря, первое он проигнорировал, так и не узнав о нем. В тот день, он как раз заканчивал статью о новаторском внедрении экзистенциальной терапии в метод преподавания в младших классах, и ему очень мешался бесконечно трезвонящий телефон. Он выдернул шнур, и успешно закончил свое эссе, которое уже в следующий вторник занимало свое почетное место на 8 странице Ивнинг Таймс, Когда позвонили из Омахи, мистер Пол посчитал неприемлимым отправляться в другой город и заниматься совершенно чужим для себя делом, и сухо поблагодарив, повесил трубку. В его размеренную жизнь, в которой каждый день был расписан по часам вносить постороннюю сумятицу означало бы погубить внутренний баланс и равновесие. Хитрэд любил родной Фримонт, в который он вернулся после учебы в Карни, и там ему не составило труда объявить о начале своей психиатрической деятельности через знакомых своей мамы, поскольку малыша Рэда здесь помнили еще сызмальства и позабыть не успели. Когда умер его отец, а затем и мать, Хитрэд Пол оборудовал их спальню в кабинет для приема клиентов, и с 11 (он не любил рано вставать, считая это варварством по отношению к здоровью тела) до 2 часов пополудни он принимал посетителей. После перерыва на обед, он шагал к 6 вечера в предоставленный ему кабинет в местной газетенке, где засиживался до последних уборщиц, тщательно подбирая каждое слово в своей новой работе. Поздно вечером, после 21 часа, он заходил в магазинчик у Стефани на углу, где покупал приготовленную курицу, а затем сворачивал в свой переулок. 

             Трудно объяснить почему, но какою-нибудь миссис Пол за эти 25 лет Хитрэд Пол так и не обзавелся. На колкие замечания по этому поводу старушек-подруг его покойной мамы, Хитрэд не отвечал, в лучшем случая бормоча себе что-то под нос, неся под мышкой куриные ножки в масле. Чужое мнение, его волновало куда меньше, чем нарушенное внутреннее спокойствие и умиротворенность, так скрупулезно выстроенное им все эти годы.

            Однако, в то самое утро, железобетонный монолит жизненного устоя мистера Пола дал фронтальную трещину, шириной в палец камнелома. С удивлением обнаружив себя на полу своего же кабинета, с опрокинутым рядом стулом на колесиках, Хитрэд Пол привстал на локтях, стараясь вынуть из памяти события ближайшего прошлого. "Наверное, колесико отлетело и мы свалились", - вполне резонно подумал Хитрэд и скривился. При первой же мыслительной активности мозга, он понял, как жутко болит его голова, а когда он неосторожно к ней прикоснулся, то нащупал на затылке здоровенную шишку.

Все так же, полулежа на полу, он по маленькой карточке собирал общую картину произошедшего, и когда все его паззлы сошлись вместе, и пред его глазами восстало последнее воспоминание перед забытьем, он охнул, и обессиленные руки снова уронили его бедную голову на пол.

Глава 4.  

         Ху Ли пробыла в Америке уже почти двое суток, и за все это время ей так и не удалось выйти из номера мотеля хотя бы на пару минут. На то было несколько объективных причин, а если быть придирчивым и конкретным, то три: две из которых - ее глупые подруги из Питтсбурга, которые так и не встретили свою компатриотку в аэропорту, а третья - практически полное незнание английского языка самой Ху.

        А дело было так: вчера утром Ху Ли прибыла в нью-Йорк из Гуанчжоу с незамысловатой целью- провести уик-энд  в компании двух старых знакомых по колледжу, которым улыбнулась удача продолжить свое образование в Штатах. Они же в свою очередь, как предполагалось, забрали бы Ху Ли прямо из аэропорта, и всею шумной девчачьей компанией отправились бы в город снимать трехместный номер в добротном отельчике. Казалось бы, ничего трудного и невыполнимого - проще этого может быть только великая теорема Ферма для Эндрю Уайлса.

        На деле же выяснилось, что Америка встретила китайскую гостью проливным весенним дождем, под которым Ху безрадостно провела первые полчаса на свободной земле, у входа терминала, в ожидании своих безалаберных подруг. Отчаявшись тщетно набирать номер то одной, то другой, Ху Ли решилась на смелый поступок: на ломанном английском она попросила таксиста-крахобора отвезти ее в город, к самому недорогому мотелю. План действий Ху Ли на предстоящий уик-энд был под стать ее словарному запасу в английском - прост и незамысловат:

        1. Снять самый дешевый номер (пока что на одну ночь, а там решится).

        2. Просушить волосы, сменить одежду.

        3. Раздобыть англо-китайский разговорник

        4. Продолжать названивать своим непутевым подружкам.

      И если с первым пунктом получилось почти идеально, номер стоил совсем недорого, то уже на втором пункте пошли сплошные трудности. Номер мотеля, в котором остановилась Ху был настолько недорогой, что в нем не предполагалось наличие фена. Поэтому волосы пришлось сушить полотенцем, о свежести которого также были некоторые сомнения. Престарелый респешионист, сам азиатской наружности, с радостью предоставил ей номер, даже сочувственно кивал в такт сильному китайскому акценту и не склоненным глаголам Ху Ли, но так и не смог помочь добыть разговорник. В завершении всего у Ху затекла рука и заболело ухо от непрерывных наборов номера. Так, в раздражении и недоумении она провела остаток своего первого дня в Нью-Йорке.

        Наутро Ху Ли первым делом проверила телефон на предмет пропущенных вызовов. Увы, ее легкомысленные подруги так и не перезвонили. Как ни странно, никакого чувства тревоги по отношении к ни Ху Ли не испытывала. Ей не приходило в голову, что ее подруг, возможно, переехало поездом, или их похитили и требуют выкуп, или они стали жертвами грабителей-насильников, нет. Все, что сейчас интересовало Ху Ли - это ее собственная участь. Поэтому она промучалась в раздумьях всё утро, слоняясь по номеру, как тигр в клетке, терзаемая любопытством, чувством самосохранения, логикой, беспечностью и другим набором губящих жизнь качеств. Разум подсказывал ей "сиди смирно, и обратись в полицию. Там обязательно займутся их поиском. Уж на это твоего школьного английского-то хватит. В конце концов, у них, в полиции, наверняка, есть кто-то понимающий китайский". Ху сидела на кровати и думала. Противный голос сердца предательски протестовал, толкая на соблазн: "и сколько ты так просидишь? Вчера весь день, теперь сегодня? Ты же не ради этих двух сопливых дурочек пересекла пол земного шара? Если ты смогла зайти так далеко, добраться до города из аэропорта, самостоятельно поселиться в мотеле, разве не хватит тебе сил и духу продолжить свой путь, и дойти до его главной цели? Или ты уже забыла зачем ты сюда приехала? Да, страшно, это Нью-Йорк! большой город, мегаполис, движение, миллионы людей.... Но, с другой стороны- это же Нью-Йорк! Большой город, миллионы людей! Тут на улице больше китайцев, чем в Пекине. Всегда на помощь придут, тут туристов и мигрантов больше, чем местного населения! Не переживай, это всего лишь другой город....Да и потом, ты же не простишь себе, если не увидишь премьеры!".

         Такие мысли в голове мнительной Ху бурлили еще с прошлого вечера, но тогда она, утомленная перелетом, поддалась сну и подушке, а теперь, наутро, ей предстояло-таки принять решение.

         "Да, черт побрал бы этих, дур! Из-за них, действительно, такая грандиозная затея может коту под хвост пойти! Я столько всего преодолела, чтобы оказаться так рядом с этим праздником, что глупо было бы оставаться в номере." - решительно думала Ху Ли, собирая высушенные вещи со стула. А потом еще и легкомысленно сделала заключение: "А об этих двух крысах пускай беспокоятся полиция, их родители, китайское консульство и другие сопережевающие."

          Последние слова Ху мысленно проговорила, уже запирая дверь на ключ. Респешионист-азиат, очевидно, подрабатывавший уборщиком холла, отставил швабру и ведро, и вернулся за стойку. Было видно, как он с сожалением выписывал Ху Ли, с интересом разглядывая ее красную футболку, на которой красовалось улыбающееся мужское лицо с надписью сверху THE KING. Этот взгляд заметила и сама Ху Ли, и ей стало приятно. Она расправила плечи, чтобы выровнять складки на груди, и рисунок футболки приобрел максимально совершенный вид. Престарелый азиат, в свою очередь, почему-то смутился, стал красным как помидор, и  моментально отвел глаза от груди Ху Ли,  молча протянув ей тоненькую потертую тетрадь приема-выписки.

          Сдав ключи, Ху Ли на прощание лучезарно улыбнулась своему первому и пока что единственному  знакомому в этом огромном, живом и манящем своими возможностями городе и направилась к выходу, готовясь впервые по-настоящему вкусить воздух свободы и предстоящих приключений. Но еще не дойдя до двери, она услышала громкий окрик у себя за спиной.

          "Чертов старый ловелас, наверняка пялится на мою задницу",  не без удовольствия подумала Ху Ли, но разобрать, что именно было ей сказано, она так и не смогла. И зря.

          Будь Ху менее мечтательно настроена в эти минуты, преисполненная благой целью превзойти свой страх, она бы точно обратила внимание на то, что окрик ресепшиониста был скорее предупреждающим, нежели восторженным. Поэтому завораживающий мир Нью-Йорка с его запахом сэндвичей, бензина и свободы снова отдалился от Ху Ли. Более того, он на секунду промелькнув в окне стеклянной двери, вдруг сделал сальто-мортале, и с грохотом перевернувшись с ног на голову, уступил бОльшую часть обзора паркету в шашечках, по которому из опрокинутого ведра растекалась лужей грязная вода.

            В недоумении  Ху Ли еще несколько секунд пыталась понять, почему она снова вся мокрая, почему пол так близко у ее лица, и как переводится тревожная надпись "Caution! Wet floor".*

 - (англ. "Осторожно! Мокрый пол.")

         

ЧАСТЬ 2. Пересечение параллельных.

Глава 1. 

               Когда вкус грязи во рту почти перестал чувствоваться, а левое ухо уже не досаждало ноющей болью, Ник Коен  начал скучать. Сначала в голову шли разные мысли, вроде: "эта грязь впитается в кожу настолько, что ее потом скипидаром не стереть. Отмыться бы до вечера.". А ведь еще была вонь...

               Как и подобает истинному профессионалу,  который отрабатывает свой миллионный контракт, он постарался уйти от физического самоощущения, и сосредоточиться на эмоциональном уровне своего положения.

              А расположения духа Ник так и не потерял.

              За первые 60 секунд после своего падения  к нему подошли лишь двое. В первый раз, когда чьи-то возгласы мимолетного удивления испарились в дневной суете, к нему наклонился кто-то очень тучный (это Ник  понял по тому как резко перестал поступать свет через закрытые веки) и, тяжело дыша, некоторое время наблюдал за ним. Ник послушно замер, ожидая дальнейших телодвижений своего спасателя. Однако, тот так и не перешел к активным действиям, а лишь через время, грубо выругавшись, шумно поднялся и ушел восвояси. Недоуменно Ник мысленно поставил жирный (очень жирный) штрих в воображаемом списке своих жертв, и перезарядив капкан, принялся ждать дальше. 

            Он был очень талантливый исполнитель. И послушный, что немаловажно. Таких как он, было еще поискать. Взять, к примеру, случай на прошлой неделе, когда ему довелось выводить одну и ту же заунывную мелодию под проливным лондонским дождем в течение почти четырех часов. Эта затея в итоге обернулась для Ника простудой и трехдневным постельным режимом, но тогда, в тот день, он исправно тянул ноты "Боже, храни королевы" на улице Пиккадили. Удивительно, но столь драгоценная английскому сердцу мелодика заработала лишь жалкие 18 фунтов стерлингов, их Ник тут же отдал товарищу по несчастью - опустившемуся брокеру, который мок в картонной коробке рядом с ним. Видимо, скромные вокальные возможности Ника Коена не нашли отклика в холодных, как мартовский дождь, сердцах лондонцев, но тогда этот разочаровывающий результат лишь раззадорил его. Да уж...

              Где-то рядом, над головой, он услышал пискливые голоса, которые выводили гортанные округлые звуки, но даже в этой тираде незнакомого наречия Ник разобрал известную любому народу и нации фамилию - Кверти. Кажется, говорили азиатки. Хотя на этот счет Ник мог ошибаться.

             Он призадумался над одновременно двумя мыслями, внезапно родившимися в его мозгу:

Первая из них была отрывком статьи, всплывшим в памяти, из какого-то солидного издания: "Приурочить показ фильма к кинофестивалю в Европе - слишком мелко для Короля. Показ его новой картины  пройдет в легендарном Radio Sity Music Hall, куда могут попасть лишь немногочисленные счастливчики, которые успели купить билет в ночь на 29 февраля." 

А второй мыслью было: все-таки, это вьетнамки были или малазийки? Ник слабо разбирал на слух азиатские языки, хотя, сказать по правде, в этом сложном деле преуспеть невероятно непросто.

             ...Когда-то давно он много читал о Засе "Заккари" Кверти в интернете: о том, что его талант - переоценен, сам он -  мыльный пузырь и, вообще, все в нем искусственное и сплошь подделанное. В многочисленных статьях указывали, что полностью вымышленный образ даже начинается с ненастоящего имени и даты рождения. В мире, и Ник это прекрасно знал, было два лагеря: одни боготворили Кверти, другие его ненавидели. Но не было тех, кто Кверти не знал бы, или никогда о нем не слышал. Его имя было на слуху у каждого: и стариков, и детей, и потерявших рассудок, и запойных, и успешных, и скатившихся - и всем и делов-то, что восхвалять его яркую звезду с экрана телевизора или глянцевых страниц, или злобно плевать в него желчью. Сам же Ник толком так и не мог определиться: к какому лагерю принадлежит он сам. Пожалуй, он был перебежчиком. 

              Ник мысленно улыбнулся этой мысли, принимая такое решение, стараясь не пошевелить ни одним членом тела. В голову безжалостно отдавало множеством звуков:  шагов, доносящихся сверху и вокруг, дребезжащих колесиков огромных чемоданов, колясок, кричащих голосов, сливающихся в ужасную какофонию гула машин, вокзальных объявлений и шума спешащей толпы. Все это мешало думать, а тем временем, хронограф одиночным писком отсчитал 90 секунд с момента падения Ника Коена, время за которое на него лишь дважды обратили внимание. 

               Ник вздохнул. Более 8 миллионов человек. 90 секунд. 2 раза.

             Правда, второй из них, был преисполнен, пожалуй даже, чрезмерного внимания...

Глава 2. 

            Фредди, Дерф, по прозвищу капитан Окурок чувствовал себя в то утро препаршиво. Лошадиная доза алкоголя подействовала на него не расслабляюще, как обычно, а наоборот, утомила его, и сделала угрюмым. Еще в доме у Фила, когда они курили на кухне во втором часу дня, Фред заявил, что продолжать веселье не намерен, и что возвращается сегодняшним поездом к себе в Куинси. На удивленный вопрос Филиппа к чему такая спешка, Фред неопределенно махнул рукой, и, затушив сигарету, стал натягивать джинсы. Икая, Филипп не унимался, атакуя вопросами своего приятеля, при этом размахивая треснутым бокалом в руке:

- Стой, ик! Ну куда же ты?! К-как же эти? Ик! - он указал на дверь в комнату, в которой, кажется, до сих пор спали накачанные Филом азиатские гостьи.  

- М-мм.. Не хочу больше. - покачал головой Фред. 

- Я тоже. Ик! Надо их, ик, выдворить

           Отвертеться от назойливого друга и его навязчивой компании Фред так и не смог. Капитан Окурок был резок и быстр, как молния, на поле, и мог увернуться, убирая корпус за полторы секунды с траектории движения игрока команды-соперника, но от своего бывшего одногруппника по колледжу, а теперь заядлого наркомана и хозяина квартиры в Бронксе он отвязаться не смог. Более того, Филипп не поленился не только провести Фреда назад к вокзалу, но и заодно выдворить своих азиатских подруг под предоставившимся благородным предлогом. Этой разношерстной компанией они и поехали на вокзал: Фред угрюмо смотрел перед собой, чувствуя себя опустошенным и уставшим; сонные китаянки-филиппинки, шатаясь, держались друг друга, а Филипп, словно проспавший сном младенца 10 часов, всю дорогу балагурил, развлекая сначала своих друзей, а потом, не находя отклика в них, заигрывал с прохожими в метро.

          На каждой остановке в голову Фреда приходила идея резко выбежать из вагона, перед самым закрытием дверей, и добраться до вокзала самостоятельно, но дурацкие рамки приличия заставляли терпеть утомительную болтовню Фила. "Скоро все закончится, вот уже вокзал", говорил себе Фредди Дерф по прозвищу Окурок.

- Твою мать, смотри, Фред! - Филипп остановился на ступеньках крыльца, и в его глазах загорелись огоньки безумного веселья - Это же дохлый ацтек! - Он энергично направился к распластавшемуся там человеку, латиноамериканской наружности, насколько можно было судить по той части лица, которая была им видна. 

         Когда Фред, обернувшись, заметил что Филипп выпустил его из поля зрения, полностью переключив внимание на лежащего человека, то понял, что это его шанс внезапно и резко окончить затянувшуюся встречу. Азиатки стояли поодаль, глупо выпячивая глаза на бедолагу, которого угораздило упасть лицом прямо в лужу. До поезда оставалось еще достаточно времени, но и Фред медлил с решением.

- Э, да он жив! - воскликнул Филипп, который был всецело поглощен лежащим, и стал теребить его за рукав - эй, мексикаша, вставай! Здесь тебе не пляжи Канкуна!

- Оставь его, Филипп. Позвони в 911. - Фред Дерф пытался приструнить своего приятеля, который вел себя чересчур развязно. - Может у него приступ.

- Да, какая хрен разница, кому нужен грязный латинос?  Думаешь, у него есть полис? У него даже кроссовок нет, смотри! - он указал на ноги бедняги, которые заканчивались вместо какой-нибудь обуви, всего лишь тонкими носками. - Черт, он же совсем труп! Давай его перевернем. 

- Стой, не трожь...

              Но было поздно. Филипп попытался развернуть мексиканца за плечо, но смог лишь сдвинуть того с места.

- Дерьмо, тяжелый черт. Помогай, Фред!

              Филипп постарался еще раз подтолкнуть его плечо, чтобы опрокинуть корпус назад, но из такой неустойчивой позиции, сидячего на корточках, у него ничего не получалось. Фред же одеревенело наблюдал за происходящим, не в силах тронуться с места. 

- Черт, задрало!

          Филипп поднялся, отряхнул колени белых брюк и с ноги сильно ударил в плечо мексиканца. Тот предсказуемо завалился назад, на спину. 

- Ты что, псих?! - заорал Фред, возвращая себе чувство реальности и возможность говорить и действовать. Он оттолкнул Филиппа, и заглядывая в его рассеянную улыбку, сдерживался, чтобы не зарядить своему приятелю в смазливое глупое лицо.

- Что? Тебе не все ли равно? Ты же не хотел помогать.

Фред обернулся в поисках служащего, полицейского или хотя бы небезразличного. Он забыл, что в его крови было содержание алкогольных и наркотических веществ в десятки раз превышающих все допустимые нормы, а потому стал звонить в 911.

- Смотри-ка, ему, кажется, совсем хана. Он даже не реагирует.

Фред обернулся, слушая гудки в мобильном, и ужаснулся. Отравленный алкоголем и наркотиками мозг Филиппа не контролировал поведение своего хозяина, а потому тот с размаху выписывал звучные пощечины с обеих рук бедному мексиканцу.

- Черт, Фил, ты совсем спятил! - вскричал Фред, оттаскивая обезумевшего приятеля, и поволок его вырывающееся тело вниз по ступенькам. 

Филиппинки , тем временем, куда-то подевались, да и черт бы их побрал, а вот Филипп, внезапно обретя гипперактивность и желание к сопротивлению, ворочался в крепких руках Фреда. Фредди Дерф был в глупой ситуации. Теперь уже, не скрывшись пару минут назад от Фила, он не мог бросить ни своего слетевшего с катушек приятеля, ни того бедолагу на крыльце. "Лучше бы тот мексиканец сейчас очнулся, а Фил, наоборот, вырубился", безнадежно подумал Фред, крутя головой по сторонам в поисках помощи, пока в его руках не унимался Филипп. 

              А в это время только прохожие то и делали, что бросали мимолетный, лишенный всякого участия взгляд на происходящее, и, стараясь обойти участников сего действа, словно проскальзывали вдоль, по касательной, навсегда исчезая за громадными дверьми центрального вокзала Нью-Йорка.

Глава 3. 

                   Он никак не мог ровно усидеть на месте. Всю дорогу в Нью-Йорк его трясло от возбуждения, в пересохшем горле неприятно першило, а из-под шляпы ручейками стекал пот, который он исправно раз в минуту убирал одиночным движением платка, все остальное время нервно перебирая его между пальцами. Даже ногами под сиденьем он бесконечно елозил, чем жутко надоел полной даме напротив. 

- У вас лихорадка, мистер? Вам нехорошо?

                Хитрэд Пол на это лишь ошалело ответил безумным взглядом и издал гортанный звук, который можно было расценивать как угодно, но только не "спасибо, не переживайте, я в порядке". Он демонстративно отвернулся от дамы "за 100" и уставился в окно. 

                Все четыре с половиной часа он держал под мышкой кейс с самым главным и ценным, что было в его жизни - 800 страничным собранием исследований типов информационного метаболизма на предмет их взаимосвязи и психологической совместимости. Эту работу, с перерывами на месяцы и годы, Хитрэд Пол готовил на протяжении последних 25 лет активной психиатрической практики, не публикуя ранее ни одной строки или фразы ни в одном из номеров Ивнинг Таймса. Твердо уверенный в том, что гении умирают непонятыми Рэд был готов оставить главный труд своей жизни в наследство, но до сих пор так и не обратил внимание на тот факт, что оставлять наследство ему, собственно, некому. И вдруг такая удача!

                 Во вторник вечером в одном из тех старых домов, что администрация города Фримонт планирует осенью пускать под снос,  раздался телефонный звонок, а когда трубку сняли в ней послышался живой радостный голос:

- Могу я услышать Рэда, мистер Пол? А это ты, малыш, извини, не узнал. Что у тебя с голосом, я думал это твой старик.... А, прости, не знал. Сочувствую. Так ты все еще у родителей? .... Чем занимаешься?....О, и что, к тебе приходят?.... А-ха-ха-ха-ха! Представляю себе.... Слушай, старина, почему ты не приехал на встречу прошлой весной? Хильда о тебе спрашивала... Нет, Хильда это та, с большими ушами.... Да, ты снова перепутал - Хильда это та, с ушами, да, а Клара это та, у которой большие... Да! Нет, ее не было. У нее же внуки уже... Да, как вчера... Нет, я в Линкольне. Да, все в порядке, работаю здесь. Вот, как раз к тебе решил позвонить. У нас под патронатом нашего института проводится крупный форум, на котором будет обсуждаться... ой, ну в общем, тут мудренная такая тема, сейчас погоди... я цитирую "современные проблемы в области изменений психологического портрета поведения общества и его отдельных элементов"....Да, короче говоря, я мало что смыслю в этом, ну ты знаешь! А-ха-ха...... Тебя никто не переплюнет, малыш Рэд...... Ну так вот и приезжал бы!..... Я не шучу - я и подумал, что тебе будет интере... Конечно, серьезно!... В Нью-Йорке, 22-го. Давай, хоть вылезешь из своей конуры! ... Кстати, если тебе есть что продекламировать, я предоставлю тебе слово. Я же там, знаешь, буду за главн...

           Это было нечто! Такой грандиозной возможности заявить о своем творении, настолько важном и актуальном сейчас, в этом всклокоченном мире, где столько спешки и самолюбования, что нет времени ни что кроме телефонных звонков и разогретого ланча в перерыве между ними, Хитрэд Пол и не мог себе вообразить. В растрепанных чувствах он дожил до сегодняшнего дня, и вот теперь его, взволнованного и переживающего, поезд нес на научную конференцию в Нью-Йорк, где он предстанет перед самыми прогрессивными умами в области изучения психологии, психиатрии, психоанализа и социальной психологии, и явит миру свой, совершенно новый и свежий взгляд на проблему разъединенности индивидов общества. 

               Последние три ночи Хитрэду Полу снилось его будущее выступление. Он купил яркий галстук, и достал свой почти неношенный костюм. Когда мама Рэда его покупала, он был невыносимо велик-она всегда брала с запасом, на вырост, теперь же он был ему почти впору. Почистил шляпу и ботинки. Распечатал свой труд, и даже сделал копию, на случай, если удастся заинтересовать какое-нибудь издательство. Хитрэд Пол был в полной боевой готовности на своем прямом пути к благородной цели.

                И когда он спрыгнул с поезда, и, опережая, суетящихся пассажиров, понесся к выходу с вокзала, вкушая предстоящий праздник его славы и торжества, он был уверен в том, что жизнь наконец за полвека дарует ему шанс на признание и успех. Хитрэд Пол, окрыленный этим предвкушением, буквально парил над землей, и уже готовился сбежать с крыльца, ловя любое попутное такси, как чуть не налетел на что-то бесформенное, лежащее на полу. От неожиданности Рэд немужественно ойкнул, отпрянул и, натолкнувшись на локти, спины и чемоданы прохожих, словно запирающих его и лежащее тело наедине, с ужасом наблюдал как кто-то неизвестный, латиноамериканской внешности, в порванных лохмотьях без обуви и чувств валяется лицом в луже, под ногами у сотен людей. Сердце Рэда сжалось от боли, когда он вспомнил, что он так же все 49 лет гнетущей борьбы за существование, подставлял свои уязвимые места под безжалостные сапоги тех, кто даже не замечал куда ступает.

              В один миг все оборвалось, так же внезапно, как и появилось тогда, во вторник вечером. И тогда от избытка чувств он потерял реальность, и сейчас окружающая его толпа в своей бесконечной суете  в одночасье перестала для него существовать. Весь большой мир этого города сулящий через каких-то 2-3 часа признание и славу Хитрэду Полу, сузился в одну единственную точку, бесформенно лежащую среди снующих ног.  И он даже не почувствовал как забыл обо всем, и как стала ему безразлична научная конференция, сам Нью-Йорк, его старый знакомый с Карни, и восьмисотенное собрание исследований, о которых так и не узнает мир.

Глава 4.

          Ху Ли гордилась собой, и своей связью с Нью-Йорком, которую она сама соткала, переборов панический страх самостоятельности, фатальное крушение на пути к выходу из заточения, и напоминающую об этом гудящую боль в затылке. Кроме шишки, это лишь добавило ей азарту. 

        Ху Ли чувствовала как свежий ветер скользит по ее коротким волосам, щекам и шее, как она буквально по одной клеточке растворялась в ошеломительном потоке пятничной суеты. Кварталы, улицы, мосты, скверы, парки, вывески, миллионы машин, людей, лиц, национальностей, языков - это было настолько пугающе-завораживающим, что Ху остановилась бы повосторгаться этой сокрушительной силой жизнедеятельности города, если бы только могла не двигаться дальше. Но поток живительной силы города нес Ху Ли по одному лишь ему известным артериям, по своим неотложным делам, вместе с сотней телефонных разговоров, споров или обсуждений, смехов или печалей каждого отдельного кровяного тельца толпы, что, смешиваясь в ее вихре из ему же подобных, терялось, никогда не оставаясь замеченным. 

        Так и Ху, лишь выйдя на Лексингтон Авеню, украдкой вспомнила о не отвечавших на звонки компатриотках, как тут же гигантский, незримый, но вполне ощутимый организм улиц поглотил ее целиком, растворяя в однообразно похожих других "Ху Ли". И вместе с такими же подобными ей, Ху понеслась в его стройных рядах, послушно поддаваясь его настроению и движению, навстречу непознанному и удивительному.

Повинуясь шагающей массе, Ху Ли послушно свернула на Аппер Ист-Сайд, затем перешла дорогу к Центральному парку, а затем, довольная, села перекусить гамбургером на Парк-авеню, глядя на прохожих дамочек в узких брюках. Сама же она сидела в обычной майке красного цвета, которую пришлось надеть, к огромному разочарованию Ху, после инцидента в холле мотеля. Грязные разводы так и въелись в красивое лицо Короля, который улыбался ей с отпечатанной фотографии на фирменной футболке, а потому идея встретить его долгожданную премьеру в образе страстной фанатки потерпела сокрушительное фиаско.

      Это, конечно, очень ранило Ху, которая тщательно подготавливала себя к сегодняшнему вечеру, и старательно визуализировала этот грандиозный, ранее не видавший аналогов масштаб всего действа, несомненно, поражающий умы и сердца даже самых рассудительных и равнодушных! Ведь это так в стиле Короля - с размахом, присущим ему, выдавать на гора публике новую работу, свою картину, каждая из которых еще более совершенна, чем предыдущая, более искусна и, что немаловажно, дорогостоящая.

«Королевский проект признан самым интригующим фильмом года. Удастся ли Королю и его свите держать в секрете подробности до дня премьеры?»

"Лучший фильм Кверти-Синемакс этой весною представит..."

«Самый обсуждаемый фильм года в исполнении Заккари "Заса" Кверти покрыт тайной: по неофициальным источникам съемки так и не ведутся» 

«В главной роли – Король Зас, кто составит ему звездный тандем на королевском балу?»

«Король современного кинематографа снимется в своем монофильме!»

«Впервые в истории кино Король представляет свой первый авторский экспромтный монофильм, премьера которого состоится в...»

       Ох!..Это завораживало!

       От этих заголовков в газетах и интернет изданиях пестрило в глазах, обсуждения и пересуды сарафанным радио создавали такую рекламу, подогретую домыслами и дорисовками, какую не продвинули бы лучшие маркетологи страны за сотни миллионов пост-продакшена. 

       Еще за 8 месяцев до премьеры было объявлено что идея нового фильма предложена самим Кверти, и, разумеется, одобрена его собственной же киностудией, которая и занималась производством. Однако, с тех пор, движимый непреодолимой тягой к таинству, полнейшней секретностью и даже неким мистицизмом, Король Зас словно соткал вокруг своего проекта непроницаемый колпак, делавший производство и пре-продакшн картины фактически незримым для глаз киноиндустрии. За полгода до дня премьеры ни один инсайдерский репортер ни одной желтой газеты так и не дал информации ни с места съемок, более того даже не привел самого факта их проведения, как таковых! 3 месяца назад никто из кинематографических небожителей и приближенных к киноиндустрии даже не предполагал себе актерский состав будущего фильма Кверти, лишь недоуменно разводя руками перед камерами NBC, Movies Channel и Double Fututre Films, шаблонно улыбаясь камерам журналистов. До сегодняшнего дня, до вечера премьеры, весь процесс съемок от начала и до конца оставался внутри команды Кверти-Синемакс, и представить себе, о чем расскажет Король в своем новом фильме можно лишь разгадывая глубокомысленный слоган его рекламы "Выйди из толпы, чтобы найти себя в ней".

         Все интервью о предстоящей картине Заккари "Заса" Кверти, которого каждый уважающий кинематограф человек, знает под звучным и соответствующим прозвищем Король, были наполнены осторожностью, аккуратным подбором слов и в целом подавались публике порционно, словно, подогревая аппетит киноманов, напоминая о себе в тот момент, когда шумиха вокруг фильма стихала.

Впрочем, были и те, у которых волнение от предстоящей премьеры нисколько не убавлялось, а, напротив, росло все эти месяцы, словно на дрожжах. К когорте таких миллионов самых преданных поклонников таланта Кверти принадлежала и Ху.

Невозможно передать, насколько цельно и неразрывно от этого действа жила и ощущала себя Ху Ли. Будучи, страстно влюбленной в Короля (но и в его талант тоже) уже более 12 лет, то есть больше половины своей жизни, она росла и взрослела на фильмах с участием Заса Кверти, лелея в мечтах надежду однажды увидеть его и прикоснуться к нему, или даже просто стоять, цепенея, увидев его рядом. Много раз Король приезжал в Китай, говорили что и в Гуанчжоу был неоднократно, но слишком маленькой Ху так ни разу и не посчастливилось быть в тех местах, где останавливался ее кумир. 

Теперь же, когда она повзрослела, и имеет возможность самостоятельно идти навстречу свой мечте, она сама приехала в Нью-Йорк, где сегодня вечером в легендарном Radio Sity Music Hall одной из первых в мире увидит новый дар Короля всему человечеству и киноискусству - "Outside & Inside".*

Расстроганная переживаниями о сегодняшнем вечере (предполагается, что и сам Зас будет в зале, наблюдать за реакцией публики, находясь среди зрителей), Ху доела гамбургер, вытерла ладошкой уголки губ и, плывя в потоке людей, направилась к перекрестку 42ой улицы. 

****

 - (англ. "Извне и среди".)

ЧАСТЬ 3. Круги спирали.

Глава 1.

           За 33 года своей жизни Ник Коен Кинг знавал дни и лучше, определенно! Скажем прямо, намного благоприятнее сегодняшнего. Пожалуй, даже выпускной, в колледже, когда на Ника в самый разгар вечера упала звезда славы лучших учащихся (а постамент и доска с фотографиями, в виде звезды была не менее 18 фунтов, причем, что самое обидное - на этой звезде не было фотографии самого Ника). Тогда он, отряхивая брюки и пиджак, героически дотерпел до конца торжества, хотя голова и раскалывался напополам, оставив по себе напоминание в виде молнии на его затылке, он все же силился улыбаться через боль. После этого происшествия, остаток вечера он провел в компании Дороти Кенахью, не самой завидной невестой штата Канзас, между нами говоря. И даже простой вальс с ней  - это уже максимум на что мог рассчитывать бедолага Ник. 

            Так вот даже тот день, отрывок из вырванной страницы книги его прошлого - был не так тягостен и мучителен, как сегодняшнее событие в жизни Ника Коена.

            "Мне повезло, я видел мир", - подумал Ник, стараясь не шевелить губами, чтобы грязь не просачивалась внутрь его рта. "Теперь я узнаю людей, их природу. Это важнее всего, это стоит таких усилий". 

             Ему тяжело давалось самоуспокоение, мысли то и дело застилали воспоминания о точке невозврата, которая и предопределила его нынешнее незавидное положение.

            Нехолодный осенний день. Он в тельняшке и широких брюках. Под вечную "La Boheme" Азнавура он забавляет народ историей любви, молодости, прощания и увядания. Ему аплодируют, у кого-то на лице выступают слезы. Затем он берет расстроенный аккордеон и направляется к Сене, аккомпанируя себе легендарными парижским песнями Монтана.  Он вдыхает аромат Сены, вместе с ее утопленниками и прекрасными кораблями. Напоследок он еще покажет фокусы, а в конце представления раздаст детишкам по проколотому воздушному шарику, и скажет с сильным южно-американским акцентом "когда мне дали такой шарик в свое время, я тоже расстроился. И быстро состарился. Найди способ его надуть, и никогда не утратишь молодость!". Родителям тогда, кажется, это не понравилось. Люди стали расходиться. За его старания ему подали 2 доллара, 13 евро, 60 сантимов, использованный билет до станции Пигаль, 2 презерватива, надкушенный сэндвич и несколько карамелек. Ах, Париж...

- Эй, охрана! Тут какой-то дохлый латинос! - в зрачках стало меньше света, и чье-то прерывистое дыхание раздалось прямо над ухом - Черт, кажется это труп! Или он дышит?.... Какая отвратительная вонь. Отойдите, отойдите отсюда все, здесь сдох мексикашка. 

Ник приготовился и затаил дыхание, готовясь к развязке. "Иди мой удавчик, ступай к кролику". Он напряг все внутренние рецепторы движения, ориентирования в пространстве, органы чувств и стал ждать продолжения:

- Э, да он жив! - Ник почувствовал как его схватили за руку и начали энергично теребить - вставай, немытый мексикаша, тут тебе не Канкун! 

            Ник внутренне поморщился, но старался заглушить стук сердца, которое учащенно забилось, когда незнакомый человек, стал его переворачивать на бок. "Отлично, вот и мое спасение". Внутри, под ним на запястье пикнул хронометр. "Это 3", - отсчитал Ник и вдруг... 

            Готовый получить непрямой массаж сердца, ну или пальпации его пульса, на крайний случай нашатырь или даже легкую пощечину, Ник едва ли не вскрикнул, когда получил сумасшедший силы удар прямо в левое плечо, слегка приподнятое над мокрым покрытием крыльца. Такую  боль, резкую и неожиданную, он не был готов принять, и, кажется, он поморщился, а к голове от прилила кровь, от сдержанного внутри выкрика. Тем не менее, Ника развернуло на 180 градусов, и моросящий дождь теперь закапал по векам, которые закрывали глаза полные ужаса и оцепенения. 

              Где-то рядом послышался матерный выкрик, потом возня, а потом все смешалось. Ник ничего из этого всего не разобрал, стараясь как можно меньше думать о ноющей боли в руке, которую словно оторвало разорвавшейся миной. Когда голова снова смогла соображать, он изо всех сил старалася сосредоточиться на главном: держаться! Чтобы ни произошло, необходимо держаться. "Это даже хорошо, что так. Главное - результат, а в моем случае, это даже к лучшему. Ханна и Пит, где-то рядом, Рикс недалеко. Плечо- это ерунда, не помру. Главное, чтобы провода не выдернуло...".

              На часах снова едва заметно пикнуло. Прошло ровно минута как нелегал из Гуаямы по имени Ник Коен Некинг свалился с приступом инсульта у входа в Центральный вокзал города Нью-Йорка.

Глава 2.  

            - Ты рехнулся?! Черт! Да пошел ты, придурок! Психопат конченный...

            И еще чьи-то шаги, совсем рядом. Во рту солено.

            Позже, когда накал борьбы утих, капитан футбольной команды Куинси, по прозвищу Окурок пытался восстановить в памяти прошедшие события, собирая их в мозаику. И вот как у него получилось:

1. Он стоит у входа в центральный вокзал Нью-Йорка. У него гудит голова, во рту неприятный привкус, и удивительная усталость во всех членах. Ему хочется вернуться домой, где  любимый халат и твердая подушка. Скорее всего, будут разбирательства с Дженни, ведь от нее 7 пропущенных, но в этом направлении Фред Дерф старался не думать - голова от этого болела еще больше.  

2. Он слышит радостный окрик знакомого голоса где-то у себя за спиной. Волевым решением Фред заставляет себя обернуться, понимая, что момент для ретирования безвозвратно потерян. Шансы на то, что он вернется домой раньше Дженни и сумеет скрыть свое отсутствие дома, тают на глазах.

3. Он видит Фила, склонившимся над чем-то бесформенным на полу, потом еще что-то, потом, кажется, что-то происходит.

... 

...(Туман)

...

?. Вот он сидит на асфальте, у ступенек входа. У него губа почему-то больше обычного, во рту солено, но больше нет неприятного привкуса. В руках он держит чей-то воротник. Грудь приятно продувает ветер, на нем порвана рубашка. Недалеко, в паре шагов от него, злой и всклокоченный поднимается Филипп. У него вид очень болезненный. Его, словно, переехали грузовым поездом, остановились прямо на нем, развернулись и поехали обратно. "Выглядит неважнецки", подумал Фред, с удивлением обнаружив публику ротозеев, которая собиралась кучками вокруг них. Потом, Филипп раздраженно сплевывая кровь, выкрикнул:

- Ты рехнулся?! Черт! Да пошел ты, придурок! Психопат конченный...

Фред, все так же сидя, на асфальте не мог понять, почему Филипп на него ругается, переходя на плач, и почему на его рубашке полностью отсутствует воротник. "Он с самого начала в такой рубашке был?"

          Потом Филипп ушел.

          Что произошло между этими событиями, Фред не смог вспомнить, да это было и не так важно. Память об этом промежутке  в полминуты времени улетучилась так же быстро, как и зрители их с Филиппом толкотни, которые, разочаровавшись скорым окончанием, отправились по своим делам. 

           Фред мгновенно вспомнил о человеке там, наверху, который лежал на мокром асфальте. 

          "Какого черта? Где полиция? Где, мать его, доктор?".

          Он пробирался через плечи и чемоданы снующих прохожих.

          "И что мне с ним делать?" , думал он возвращаясь к потерявшему сознание.

- Эй, слышишь меня? Ты жив? - он наклонился к лежавшему, и беспокойно оглядел его состояние.

          Фредди Дерф никогда не любил спать на спине, хотя многие светила науки в один голос твердят, что такая поза самая благоприятная для сна, мол, все органы находятся в своем природном состоянии. А у Фредди от такого сна першило во рту, и язык становился шершавым, опухшим и наутро едва умещался во рту. Вспомнив, о своих неудобствах лежания на спине, Фред раскрыл рот латиносу и положил свой огромный, похожий на сардельку, указательный палец на язык. Он с облегчением обнаружил, что во рту было мокро, жарко, и язык был мягким, нисколько не шершавым. Это не могло не внушать оптимизм. Фред продолжил исследования, наклонившись еще ближе к его телу - спиртным от лежавшего не разило. Хотя тут попробуй  еще разбери, если ты сам накануне чего только не употребил. Свободной рукой он попробовал расстегнуть пуговицы на его чудаковатом свитере до горла - не получилось. Тогда он потянул чуть сильнее - нитки поддались, и пуговицы посыпались на пол. Он ощупал пульс на шее - явно замедленный. Затем оттянул веки - зрачки реагируют:

            - Как же тебе помочь... 

            Он повертел головой, стоя на коленях, с рукой во рту у лежавшего, в поисках небезразличных.  Прохожие мимо люди, шли по своему маршруту, не останавливаясь на просьбы; лишь некоторые украдкой бросали равнодушный взгляд на двух беспомощных людей на крыльце вокзала: один из которых лежал спиной в холодной луже, второй на коленях тщетно просил помощи:

- Мистер, послу... Доктор есть?...Помогите... Да, что б вам!.. Да, пошел ты сам, урод!.. Эй, вы, мать вашу, вызовите кто-нибудь скорую!

           Никто не откликнулся. Со стороны это походило на фантасмагоричную картину: великан который преклонился перед поверженным латиносом, но попал в капкан из его зубов и не может освободиться. Удивительно, что их еще на камеры телефонов не снимали.

           "Чертовы йоркцы. Бездушные твари."

          Фредди Дерф, капитан футбольной команды Куинси по прозвищу Окурок, был человеком решительным и простодушным. За одно маленькое мгновение он понял, что жизнь целого человека полностью зависит лишь от его действий. Он вынул руку изо рта латиноса, и аккуратным, быстрым движением, развернул лежавшего со спины на бок.   

         Фредди Дерф, капитан футбольной команды Куинси по прозвищу Окурок, был человеком внушительной комплекции и физических возможностей. Поэтому без особых трудностей онвзял на руки тело бедолаги и поднялся во весь рост.

          Фредди Дерф, капитан футбольной команды Куинси по прозвищу Окурок, здорово ориентировался в пространстве и имел хороший глазомер. Эти качества ему много раз помогали находить передачами партнеров на поле, но сейчас он искал глазами не их, а свободное пространство или скамейку.

          Фредди Дерф, капитан футбольной команды Куинси по прозвищу Окурок рос в рабочей семье и был воспитан улицами Хенкок и Бич. Он мог весьма остроумно выписывать трехэтажные ругательства независимо от возраста, пола или социального положения своего адресата, и даже небезосновательно этим гордился. Вооружившись таким полезным качеством, Фред начал направо и налево  выкрикивать бранные слова, адресуя их каждому встречному, и, активно расталкивая локтями окружающих и отфутболивая их чемоданы, понес свою добычу подальше от скопления равнодушных.

   Глава 3. 

- Ты не переживай, Рэд. Не умничай - здесь все и без тебя зануды страшные, но и воды не лей - в твоем распоряжении будет минут 10-12. На таких раутах и становятся знаменитыми. Ты же этого хочешь, правда? Ну вот. Только излагай по сути, а не весь свой трехтомник, договорились?.... Добрый день, миссис Хилтон, проходите.

           Хитрэд Пол вспотел. Он был одним из первых прибывших на конференцию и занял место на предпоследнем ряду в зрительской части зала. Потом пересел поближе, к середине, боясь, что в таком случае придется пересекать весь зал, когда ему дадут слово. Позже он решил, что уместнее будет сесть за круглый стол, раз уж он один из участников собрания. Однако, когда ближе к 15 часам по нью-йоркскому времени зал стал наполняться профессорами и докторами психологии, психиатрии, социологии и прочих прикладных наук ,Хитрэд Пол вернулся в зрительские места, сев на кресло у самой двери, еще и притянул ее к себе поближе, словно желая спрятаться за ней от прибывавших.

           Он вспомнил это лицо. 

           Бледное.

           Мокрое.

           Холодные губы.

         Он не помнил себя в тот момент. Он стоял, наверное с вечность, как зачарованный рассматривая бедолагу, предаваясь удивлению и разочарованию. 

          "Как это могло произойти?", спрашивал тогда себя он. Этот нищий, бездомный, безправный человек, лежит плашмя, на сыром асфальте. Ему никто не посочувствует, не пожалеет. Не поможет. В этом огромном городе жизнь одного человека настолько незначительна, как песчинка на пляже, уносимая волнами, что ради нее не торопятся службы скорой помощи или докторские бригады вокзала. Где охрана? Где дежурный врач? Почему никто не приходит к нему на помощь. Всем наплевать. Даже прохожим, вон, и то дела нет. "Не удивлюсь, если кто-то из них его и задел, а потом остальные затоптали".

           Его никто не знает. Никто не узнает, что с ним случилось.  У Хитрэда защемило сердце. Он почувствовал насколько ему знакома эта боль, ненужности и заброшенности. Когда вокруг сотни и тысячи людей, ты в самом центре этой толпы, но чувствуешь себя бесконечно одиноким. Хитрэд Пол боялся, что однажды он может сам свалиться с приступом и не найдется во всем белом свете руки, которая протянется к нему с помощью. 

             А если у него кто-то есть, к кому он спешил, или от кого возвращался? И тогда, тот человек, находясь далеко отсюда, даже не представляет, как сейчас плохо его знакомому. Что он тут, лежит в луже, забытый и, возможно, забитый. В этот момент, там, далеко, где-то в другом городе, его знакомый или знакомая, может ест суп, или говорит по телефону, или смеется смотря Джимми Фэллона, в то время как сейчас этот бедняга лежит и мокнет в апрельской сырости. Какая злая ирония!

           А может, действительно, это не жалкий оборванец из Пуэрто-Рики, а добропорядочный налогоплательщик, гражданин США, проживающий где-нибудь в Эль-Пасо?! И ехал он, скажем, тоже на какую-нибудь конференцию - конечно не научную, но, например, сельскохозяйственную, посвященную выращиванию новых сортов кукурузы. Почему нет? И ему стало плохо - вон с утра дождь лил, геомагнитные бури, у него приступ, он упал, рядом не оказалось сочувствующих, бумажник вытащили, а с ним и паспорт, еще и кроссовки сняли... И ждут его дома, жена и двое детей. И знать не знают, что он тут завис между двумя мирами. 

 Может же такое быть?

             С другой стороны, а если это какой-то барыга ЛСД? Или метамфитаминщик? Вот, допустим, его, такие же, назовем их "крышеватые", подрезали где-то с маршрута, вытрясли из него долги и душу заодно, под руки вывели, да и бросили под ноги, как бы забыв по дороге. Тогда, получается он сам другим жизни ломал, теперь вот сломали ему. Выходит, справедливость и баланс?.. Ну-ка, какие у него там запястья?

            Хитрэд выдохнул. 

            Все это бред собачий. Чушь. Ерунда. "N'importe quoi", как говорят французы.

            Водоворот дурацких мыслей, бессвязных и бесполезных пронесся у него в голове за считанные секунды, пока Хитрэд Пол таращил глаза на упавшего, не шевеля ни одним мускулом. 

- "Почему на него никто не обращает внимание?", удивился Рэд первой мыслью.

"Нужно найти доктора и позвать на помощь. Скорее!", подоспела вторая идея.

"Черт побери, да где его теперь найдешь. Нужно посмотреть самому. Только осторожно, Рэдди!". Так Хитрэд Пол закончил свой мысленный диалог и наконец, аккуратно приблизился к телу.

           Все так же держа обеими руками портфель с трудом о взаимодействии социотипов, Хитрэд носком туфли коснулся откинутой руки лежавшего. Тот не шевельнулся. Хитрэд еще придвинулся, и теперь осторожно подошвой туфли дотронулся до плеча. Жаль, что этот пуэрториканец лежал прямо в луже, которая растекалась под его телом немалым ореолом, и Хитрэд опасался вступить в апрельскую слякоть. Эти туфли из верхнего ящика своего шкафа он достал накануне, когда собирал вещи в Нью-Йорк. Кстати, на поиски этих туфлей ушло два вечера, так как выяснилось, что Хитрэд совершенно не знал, где мама до своей смерти хранила вещи маленького Рэдди. 

          Поэтому теперь, стараясь не выпачкать окантовкой грязи начищенные туфли коллекции осени 89 года, Хитрэд Пол все-таки наклонился, от напряжения еще крепче сжимая в руках портфель.

         "Не могу разобрать пьян он или нет?.. Он весь грязный... Боже, на нем нет обуви... Скорее всего, это просто бездомный бродяга, который дожил свой век. Какой унизительный конец...". Хитрэду стало жаль его. Он смотрел на него, сидя на корточках, тяжело дыша, все так же сжимая ручку портфеля.

          Он смотрел на лицо.

          Бледное.

          Мокрое.

          С полоской грязи на синих губах.

         Ему захотелось прикоснуться. Почему-то, Хитрэд Пол даже сам удивился своему внутреннему порыву, но рука сама потянулась к губам, желая стереть эту грязь со рта латиноамериканца. Он даже сделал бы это, но, покрутившись вокруг себя, так и не решился поставить портфель на мокрый асфальт, а потому с тяжелым выдохом поднялся в полный рост. 

          Хитрэд Пол возвышался над телом упавшего, держа прямо над его головой портфель с работой на тему каких-то там взаимосвязей индивидов социума и путей налаживания взаимоконтакта посредством чего-то там. 

         "Мы живем в бездушном мире. В этом мире нет места слабым, безправным или больным", думал Хитрэд Пол, вполуха слушая доклад профессора из Мичигана. "Вот он, стоит, в галстуке за 700 долларов, а я полтора часа назад видел человека в рванине, умершего прямо на улице. И встретил он конец не в мягкой кровати, воскресным утром, а под ногами толпы, упав лицом в грязь. И что это за порядок такой, что кто угодно может внезапно закончиться, а за ним даже не придут. Ни помочь, ни похоронить... ".

        - Спасибо, мистер Хупер, весьма свежий взгляд. Благодарим вас!.. Прошу еще чуточку внимания! Сейчас, приятным бонусом к завершению нашей встречи я приглашаю к микрофону своего старого приятеля Хитрэда Пола. Встречайте! - на этих словах, услышав свое имя, Хитрэд вдруг почувствовал себя маленьким Рэдди, и вздрогнул. Он вернулся в реальность, и она показалась ему пугающей. Захотелось вернуться в пускай и мрачные, но безопасные размышления, где он чувствовал себя уверенным и защищенным. Тем временем, на Хитрэда стали оборачиваться, пока его приятель по университету в Карни продолжал, - Он представит нам свою работу о... "психоанализе поведения индивидов в современном обществе". Надеюсь, правильно запомнил!  Да, мистер Пол ведет свою колонку в "Ивнинге" и вообще он практикующий консультант, хотя и тот еще зануда! Рэд, ты уложишься в четверть часа? А то мне передают, что шведский стол уже....Рэд! Рэд, стой! Ты куда?!

Глава 4.

      Она плохо знала английский, но то, что этот взлохмаченный детина осыпал ее отборным матом - она поняла безошибочно. Ху Ли почти не обиделась, она уступила дорогу, и почувствовала как по локтю проскользнуло что-то противно холодное, мокрое. Она обернулась проверить что же, и ахнула.

      В толпе, стоя полубоком, она не заметила ранее, а теперь располагалась точно напротив - перед ней стоял здоровяк с короткой стрижкой и лицом, огуречного цвета, держа в руках обмякшее тело, с которого стекала ручьями грязная вода.

      -Что стала, китаёза, свали с дороги, ....!

      Ху Ли не решилась перечить, и заметила, что она не единственная кто получил подобную дозу любезностей в свой адрес. Активно работая локтями, и выкрикивая подобные пассажи впереди себя, этот ужасный человек двинулся еще глубже внутрь, хоть его коротко выбритый затылок было видно и издалека. 

      Пока Ху смотрел вслед уходящему вышибале, ее несколько раз подтолкнули, задели, особенно невысокий мужчина в черных очках, который едва не с разбегу наскочил на неё. Он спешил, семеня в том же направлении что, и здоровяк парой мгновений ранее, а вслед за ним, еще и худосочная женщина в шляпе и платке с солидным мужчиной со смешными усами. "Удивительно, - подумала Ху, - сегодня весь день идет дождь, а эти трое почему-то в очках".

      Повинуясь женской любопытности, Ху Ли и сама решила двинуться вслед этой странной компании, отмечая еще одно необычное совпадение - все, кто сейчас прошел за тем здоровяком не имеют никакого багажа. И это у вокзала! "Возможно, на моих глазах произошел побег с места преступления! Может, это убийца? Или эти трое - убийцы?, - Ху разрисовала в воображении немыслимые картины, крепко сжимая в кармане кулаки. - Нужно выяснить это и позвонить в полицию."

        Найти того здоровяка было просто. Ху видела его затылок, как маяк среди бури, и просто шла в том направлении. Сложнее было со слежкой. Ей не хотелось нарваться на догоняющих, да и сама Ху не была уверена, что теперь не следят и за ней. Она то и дело оборачивалась, что в суетливом потоке бесконечных тел, чемоданов и автомобилей было непередаваемо травмоопасно.

        Перейдя улицу, переход, и два светофора, она нашла их неподалеку, под деревом. Большой человек, который сквернословил всю дорогу от вокзала, уложил обмякшее тело на скамью, и стал набирать кого-то по телефону. 

         "Наверное, передает, что работа сделана и клиент готов". Ху задержалась на другой стороне улицы, и поискала глазами полицейских. Она сомневалась, стоит ли подходить одной к этому верзиле, который сам же, вероятно, и уделал свою жертву, а ведь Ху была как минимум фунтов на 40 легче. "Может попросить кого-то из прохожих вмешаться и пойти выяснить вдвоем?". 

         Она посмотрела по сторонам. Кажется, рядом не было ни души готовой отправиться вместе с ней на выяснение обстоятельств странного поведения  того здоровяка, и бессознательного состояния бедолаги.

         Ху посмотрела пристальнее и задумалась. Может быть, это горчица в сэндвиче так на нее подействовала, а ведь она терпеть не может горчицу? Как заказать себе ветчину без горчицы она не могла сказать по-английски, поэтому пришлось давиться сквозь слезы и аллергию. А может быть, это последствия падения в мотеле? Или дух свободного города так опьянил Ху, что ей мерещится то, чего  нет. В конце, концов Нью-Йорк - не Гуанчжоу. "Напрасно я себя накручиваю. Скорее всего, этот грубиян никакой не киллер, а тот второй может вообще перебрал. Или... Ну конечно, он не убийца," -  радостно убедила себя она, "Вон, как явно и неприкрыто он себя ведет".  

          В этот момент она смотрела как большими ладонями здоровяк черпает воду из фонтанчика поодаль и возвращается к скамье. Ей показалось, или тело шевельнулось? Она выдохнула и решительно перешла дорогу.

        - Привет, мистер. Я помогать, окей?

Он с размаху выплеснул воду на грудь лежавшего и пробормотал:

        - Какого хрена, он и так под водой пролежал столько. Ну же, Фред, думай... Черт бы побрал эти неотложные!

Ху подошла еще ближе и взглянула на лицо человека на скамье. Оно ей показалось утонченным, хотя и болезненным.

        - Ты что, доктор? - спросил здоровяк, снова набирая три цифры на телефоне.

        - Нет, я не доктор. Окей? Я... студент... Учиться... В Китае. - Ху Ли показала небольшую миниатюру - раскрытую книжку, очки, что-то написала в воздухе. Маловероятно, что ее собеседник понял суть.

        - Еще одна ненормальная, - процедил тот сквозь зубы. - Черт! Сколько они будут ехать! 

        - Ноги... - она запнулась, силясь объяснить. - Его ноги. 

Ху Ли снова замахала руками, делая какие-то пассы в воздухе. Здоровяк на нее смотрел с нескрываемым раздражением и недоумением.

        - Что "ноги"? Что, китаеза, говори нормально!

       -  Голова... быть...там, где ноги. Чтобы быть красный.

      На этих словах лицо ее напарника поневоле изменилось, и на нем появилась некое подобие улыбки:

       - Точно! Ну конечно же. Ну-ка, отойди отсюда.

     Он подошел к лежавшему, и развернул его на скамье. Обе ноги человека он закинул на спинку, в то время как голову оставил свисать с края.

      - Твою мать, у него так шея порвется... Иди сюда. Иди, говорю! Смотри. Понимаешь, что я говорю? Голова-вот. Ты. Сидеть тут. Держать голова. Окей? Все поняла, китаеза?

      Он встал, и повертел головой.

       - Сиди тут и жди. Я поищу... Э-э... черт бы тебя. Ты. Сидеть, смотреть за ним. Окей? Я бежать за помогать. Аптека. Госпиталь, доктор. Окей? Телефон есть? Звони 911. Они сказали будут ехать. Все равно звони.

        Ху Ли послушно кивнула. Ей стало немного обидно, что  этот большой американец разговаривал с ней на таком примитивном английском, ведь его она понимала больше, чем могла сказать сама, но сейчас это было второстепенно. 

        Когда большой человек быстрыми шагами скрылся в глубине улицы, Ху Ли подумала, что из-за этого внезапного приключения, он может опоздать на вечернюю премьеру Короля, ведь наверняка у нее могут потребовать объяснений - что займет время, до выяснений всех обстоятельств. Ее это огорчило. Она все так же сидела на корточках возле скамьи поддерживая голову этого незнакомца. 

         Через какое-то время она услышала непонятный писк, где-то совсем рядом. Она опустила взгляд на человека, взявшего ее в свои заложники. От него не пахло неприятным, и его лицо хоть и было в засохшей грязи, но даже в таком виде сохранило черты некоторого благородства. "Он такой же не американец, как и я. Я бы могла быть на его месте". Пока в голове Ху Ли проявилась эта грустная параллель, ей захотелось проверить его пульс - слишком уж неподвижно лежал ее пациент. Она потянулась свободной рукой к его шее, как вдруг потерпевший резко раскрыл глаза, внимательно таращась на Ху. Несколько секунд они недоуменно смотрели друг на друга. Она настолько опешила от неожиданности, что даже послабила руку, державшую его голову.

          - Спасибо вам. Мне уже намного лучше.

        Его голос был неожиданно чист, нисколько не скрипуч и не хрипл. Он говорил мягко, без заметного акцента, который мог бы быть у малограмотных южан. Наконец он поднялся и сел на скамью рядом с Ху.

          - Я должен вас поблагодарить, мэм. Вы, возможно, спасли мне жизнь.

        Ху так бы и продолжила сидеть с открытым ртом, если бы не увидела, что взгляд ее бывшего смертельно больного направлен на улицу, где неподалеку стояла та высокая худосочная женщина в платке и шляпе. Ху Ли ее быстро узнала, и даже выкрикнула что-то на китайском, при этом неприлично показывая на нее пальцем.

          - Вы... госпиталь. Помощь. Ехать сюда. - Ху Ли взяла за его за локоть, пока оживший незнакомец, не приводил себя в порядок. Как бы это удивительно не было, но даже в таком плачевном положении  он ладонью пригладил себе волосы.

          - Ничего, я справлюсь. Скажите спасибо нашему знакомому. Счастливо вам обоим.

         И встал, как ни в чем ни бывало. Он зашагал твердой уверенной походкой, схватившись за левое плечо, и прямо в носках, босиком пошел по апрельским лужам. 

         Ху Ли еще какое-то время сидела недвижимо, зачарованно наблюдая как в толпе исчезает тот, кого она только что держала в руках. Она так и не поймет, что с ним случилось. От чего он так внезапно поправился. Куда он пойдет в таком виде? Что будет с тем большим американцем, который вернется с докторами? Когда все-таки приедет скорая?..

          Ху вырвалась из калейдоскопа мыслей, заметив, что та высокая женщина, в темных очках, больше не стояла на прежнем месте. Теперь ам было тревожно пусто.

         Терзаемая переживаниями за жизнь своего недавнего случайного знакомого, Ху побрела по улице. Как бы хотелось, чтобы он добрался до дома в целости, и эти странные преследователи в темных очках, не причинили ему зла. Ему уже ничем не помочь, она его никогда не увидит. А потом ей пришла в голову мысль, от которой ее настроение разгорелось предпраздничным нетерпением - премьеру Кверти, до которой оставалось меньше четырех часов,  она теперь точно не пропустит. Да, ни за что на свете! 

       И Ху Ли пошла прочь от 42 улицы, с ее вокзалом, парком, тысячами людей и одной деревянной скамейкой под деревом у фонтачика.

 

ЧАСТЬ 4. Ваш выход, Король.

        Глава 1.

       - На 7-ой авеню... Эй!

      Невысокий человек в темных очках, разговаривая по телефону, столкнулся  в толпе, с грязным бродягой, в оборванных лохмотьях. 

      Прохожий мужчина с усами, выходил из магазина одежды что на углу седьмой и Варик стрит, и забыл на витрине пакет с покупками, который подхватил бродяга в лохмотьях и быстро скрылся в подземке .

      На станции метро Центр Линкольна вышел чумазый человек латиноамериканской внешности без пакет, зато в пальто и обуви. Он прошел еще два квартала, а потом незаметно нырнул в подворотню. 

       - Ханна, ты была слишком близко. Это непрофессионально, - первым делом сказал Ник Коен худосочной женщине, садясь в машину. - Пускай Рикс едет за нами, если будет хвост.

      - Он уже ждет нас на 66-ой... Просил извиниться, что ботинки малы. 

      Это была правда, ботинки из того пакета безбожно жали. Кроме них, там находился свернутый осенний плащ с высоким воротником, теплый свитер, глубокое кепи, десять долларов и пара сухих полотенец. Все это Ник переодел в туалете ближайшего Сабвея, лежавшего по пути. 

       - Черт бы его побрал... Он не знает что я ношу 11ый? - пыхтя, процедил Ник, снимая обувь на заднем сидении. - Где Пит?

       - Почти на месте. Говорит, у него для вас сюрприз.

       - Ну тогда вперед! Времени совсем мало осталось.

    ***

        Когда хронограф пискнул в пятый раз, Ник обрадовался и раскрыл глаза. На душе стало легче, и физическое состояние больше не причиняло неудобств. И хотя его ноги успели затечь, а к голове прибила кровь - на радостях он  согласился бы пробежать 50 километровый марафон, вдохновленный трогательным финалом своих мучений и трехсот секундного представления.

        Первое, что он заметил - раскосые глаза, которые ошеломленно смотрели на него сверху, потом фирменную кепку Короля Кверти на голове азиатки, чуть повыше раскачивающиеся ветви дерева на ветру, а еще дальше, на заднем фоне серое, мрачное небо Нью-Йорка. И Ник не даже знал, чему из этого всего он был рад больше.

        Поблагодарив свою спасительницу, весь мокрый и грязный Ник Коен Некинг прямо в носках зашагал прочь, стараясь как можно быстрее спрятаться за спинами однородной массы прохожих. 

        Последние 5 минут его жизни разительно отличались от всего того, чем занимался Ник большую часть своей сознательной жизни. И хотя, он много готовился к сегодняшнему дню, физически и морально, потрясений и острых впечатлений это не убавило, наоборот придав пикантности, распланированному заранее ходу событий:

        - Ты в своем уме, Пит? Как ты это себе представляешь?

        - Да, старина, это очень рискованно...

        - Позвоните наркологу, пусть проверит его. Ха-ха-ха...

        - Подождите! Просто послушайте... Да это непросто, зато какой результат! Представляете, что о нас будут говорить? - Пит говорил с запалом, и даже встал со стула, в то время как коллеги недоверчиво взирали на него со всех сторон, - О тебе! Это повергнет весь мир в шок. Ведь до нас подобного не совершал, уверяю, это будет бомба! Несколько городов, в разных частях мира. В каждом 5-10 минут материала. Послушайте, мы имеем возможность удивить мир, показать им всем, каждому самих себя. Пускай каждый увидит себя с экрана. А? Поймет и узнает! Себя, своего друга, соседа, родственника. Никаких сценариев, никаких сюжетных линий. Одна природная натура человека в предложенных обстоятельствах! И ты, - он обратился к человеку напротив, который слушал с нарастающим вниманием, - ты эти обстоятельства предложишь. Ничего сложного, просто подыгрывай им. И мы получим лучший в мире сценарий.

         - Ты предлагаешь оставить его наедине с толпой людей? Это безумство. Вспомни,..

         - Нет, конечно. Мы будем рядом! Контролировать, снимать к тому же... Да,  микронаушник для подачи команд можно положить в ухо, микрофон замаскировать в одежде, провести скрытую камеру в пуговицу или брошь. Но, конечно нужно, чтобы съемка была со стороны.  Договоримся еще и с наружным наблюдением, только надо чтобы без огласки. Расставим своих людей. 

          - Нужно еще предупредить все муниципальные службы, чтобы не вмешивались - предложил Рикс, две минуты назад считавший идею Пита сумасшедшей. - Договориться придется под подписку о неразглашении. Огласка будет сродни смерти. Все в тихую, незаметно. 

           - Думаю, я смогу устроить. А еще лучше нарядить наших в полицию или охрану. На всякий случай.

          - И ты хочешь... Я правильно понял, во всем мире?

          - Конечно! Это объективно, и кроме того, смотреть же равно будут все. Весь мир ждать будет. И представь, так себя узнает каждый. Весь мир в одном кадре. Нужно проработать разные образы, соответственно местной культуре, и от них играть. 

          - Ты что предлагаешь, играть на мексиканской свадьбе в образе марьячи? - рассмеялась Ханна, хотя ее сухой смех никто не поддержал.

          - Нет, Пит прав. Я тебя понял. Нужно слиться с местными. Быть настолько похожим, чтобы не выделяться. Смешаться с серым. Черт бы тебя побрал, Пит! Мы или провалимся ко всем чертям, или нас ждет настоящий фуррор. Но ты чертов гений! Мне страшно, но в тоже время очень велик соблазн попробовать, гребанный ты искуситель.

           - Это еще не все... Когда мы закончим наш эксперимент... В общем, на мой взгляд, эффект должен заключаться в одновременной трансляции финала по всему миру, что физически нереально. Все желающие не смогут попасть в кинотеатры, как ни крути... Понимаете?

           Все затихли, задумавшись.

           - Ну да. И что ты предлагаешь?

   

 ***

      - Ты же не будешь снимать меня, как я переодеваюсь, правда? 

      - Конечно же буду! Не будь девчонкой. 

      Они зашли в номер мотеля вдвоем. Благо, старый китайский ресепшионист не задавал вопросов, почему в одноместный номер, который снимал последние полтора суток некий Ник Коен Некинг, родом из Гуаямы, зашла шумная компания из пятерых человек. Для захудалого мотельчика на отшибе, такое оживление было событием из ряда вон выходящим.

       - Черт, вы знаете, а здесь, кажется, нет фена. У меня на голове пакля, - послышалось из номера.

       - Во-первых не лезь сразу под воду. Аппаратуру сними... Стой, давай я сама. 

        Ханна подошла, и сказала:

      - Видишь, а мы переживали, что заметят. - Она сняла наклейку телесного цвета  у него под мышкой. - Как это ты его не раздавил?

      - Не раздавил?! Я думал его вообще закоротит на мне, когда тот здоровяк из фонтана орошил.

       Они рассмеялись. 

       - Стой, не дергайся, я достану наушник. 

      Ханна соскребла засохшую грязь с уха, и вынула оттуда микроустройство.

       - Слава Господу, этот писк меня чуть с ума не вывел. 

       - Ладно уж тебе! Ты и продержался сегодня меньше, всего-то пять минут!

       - Сегодня были самые экстремальные условия!

       - О да уж!

       - Это правда.

      Они снова все рассмеялись.

       - Нет, на самом деле, я должен поблагодарить еще раз за внимание и оказанное неравнодушие молодого человека с... крепкой речью, - снова общий смех, - и гостью из Азии, которая берегла мою голову и лицо. Привет вам!

       - Давай наконец снимать с тебя это все. Попрощайся с мистером Некингом. 

       - С удовольствием! Прощай мистер Некинг, ты стоил мне плеча, и наверное завтрашней простуды. Все лицо чешется. Сварите мне кофе! Наберите мне ванную!

        - Стой, не шевелись, а то щипать будет.

        Через час старый азиатский ресепшионист удивленно моргал глазами, видя как номера, куда недавно заходил немолодой пуэрториканец из Гуаямы, только вчера заселившийсяв мотель, вышел сам Заккари Кверти, сияя белоснежной улыбкой. Держась за левое плечо, он подошел к стойке, и протянул ключи старику:

        - Благодарю за сотрудничество. 

        Ничего не понимая, азиат ресепшионист, лишь недоуменно открыл рот, а потом заметил за его спиной свиту, откуда донеслось:

        - Пора, Король, скоро выход.

Глава 2. 

           Грузно упав на свое место, Фред Дерф, мрачно покосился в окно. Несколько минут он просто бездумно смотрел как поезд мягко уносит его домой. Сжав губы, Фред наблюдал как за окном мелькает, исчезая, Нью-Йорк. Когда последние пригороды остались позади, он наконец отвернулся, откинул голову, и волной накатили больные воспоминания:

            - Какого хрена, вы же доктор!

           Он тянул приятную девушку за рукав, а она почему-то сопротивлялась.

            - Там человеку плохо, за углом. Идемте!

            - Давайте я вызову скорую! Пожалуйста, оставьте меня. Я сейчас! - Девушка испугано отпрянула, но рукав ее халата так и остался в руках ужасного посетителя. - Пожалуйста, мне нужно подойти к телефону.

             - Конечно! Так они и приехали! Я сто раз им звонил, их до сих пор нет. Идем же, говорю, он там кони двинет через минуту!

             - Я...сэр... я не могу, я на рабочем месте. Я не могу оставить место.., - затараторила она, пытаясь вырваться, - Я позвоню! Я позвоню, сейчас приедут. Поверьте, я не могу...

             - Какого хрена, вы же доктор!

             - Я фармацевт!

             На это Фред лишь сверкнул глазами так, что девушка чуть не прикусила себе язык.

              - Черт бы тебя подрал! - Она была так напугана, что даже не подумала обижаться. - Ты же в халате! 

              - Мы продаем лекарства, а не лечим больных.

              - Какая на хрен разница? Что делать теперь? Давай какие-то стимуляторы. Аспирин там, что еще? - Он напряг весь свой мозг, но память больше ничего не выдала. В конце концов, Фред взорвался, - У человека там  инсульт, или инфаркт или хрен пойми что!

               - Да-да, сейчас... 

            Потом, мчась назад, с пакетом, он боялся, что не успеет, и бежал так быстро, как не бежал даже в финале больших университетских игр против выскочек из Фоксборо. Когда он сделал самый важный тачдаун в своей жизни, то был опустошен - в прямом смысле слова. На скамье не было ни бедолаги-мексиканца, ни глупой азиатки. Он обернулся, стал смотреть по сторонам, тщетно. Разве в толпе кого разглядишь...

            Как он вернулся на вокзал, Фред не помнил. 

            "Надеюсь, его забрала скорая", думал Фред, засыпая в кресле.

           В Куинси он приехал только утром, добираясь перекладными. Первым делом нужно было бы связаться с Дженни, и соврать ей, что телефон он забыл в машине Тома.                Том был троюродным братом Фреда, они встречались лишь дважды - последний раз лет в 12 на похоронах их бабушки. Однако, дом Тома был идеально расположен, совсем недалеко от Куинси, и можно было удобно ссылаться на частое гостевание у родственника.

         - Эй, детка, как прошла твоя репетиция? Ну же, поцелуй, Фредди, он заслужил. Я так скучал, милая. 

         Когда Дженни открыла дверь, Фред нацепил беззаботную улыбку, которой он щедро одаривал симпатичных девушек университета. 

         - Что с тобой, крошка. Ты не скучала за папой Фредди?

         - Фред!..

         - Слушай, милая, ну прости, я знаю ты переживала. Но мой телефон остался у Тома, ну помнишь я тебе рассказывал? Потом дверь закли...

         - Фред?!

         Дженни словно совершенно не воспринимала ту информацию, которую выдавал Фред. Он понял, что легко уже не отделается, и пустил вход обаяние максимального уровня:

         - Ты знаешь, этот Том - такой кретин. Ничего без меня сделать не может, даже простой конденсор сменить... А я в следующий раз вообще никуда без тебя не поеду. Мне так тебя не хватало! - на этих словах он перешел на бархатный голос с хрипотцой, который так нравился симпатичным девушкам университета. - Пойдем ко мне? Я так тебя...

          - А, это ты Фред?! А я думаю, с кем Дженни на пороге разговаривает. 

          - Миссис Лори! Здравствуйте, а я вот тут Дженни говорю, "Помоги мне... э-э... послезавтра у нас контрольная по...".

          Фред замялся, так как быстро вспомнить предметы, которые они бы с Дженни теоретически проходили, он не смог.  Вся проблема заключалась в том, что он не помнил на кого Дженни учится. Или она уже работает? Нет, она определенно где-то учится. Голова начала раскалываться, и Фред сдалался красным, как томат. 

            Он посмотрел на Дженни, в поисках поддержки, но та молча смотрела на него, причем словно впервые видела. "Кажется, на этот раз я серьезно влип".

          - Фред, что ты стоишь в дверях. Доченька, впусти его.

          - Я, собственно, только на минутку... - пробормотал Фред, проходя в дом. - Не хотел беспокоить рано утром.

          - О Господи, Фред, на часах 3 часа дня! - Миссис Лори беззаботно расхохоталась, тем самым смутив Фреда еще больше, который прекрасно знал как на самом деле мама Дженни его недолюбливает, и даже называет придурком за глаза. Да что уж, бывает, и прямо в глаза. - Что ты, Фред, голоден с дороги, наверное? Я как раз блинчиков испекла, проходи. Вымой руки и за стол. Дженни, поухаживай. 

         И ушла на кухню.

        - Фред... - Дженни подошла к нему, и близко заглянула в лицо. Ее глаза блестели слезами, и Фреду стало страшно. "Черт, я никогда больше в такое не вляпаюсь. Проклятый Филипп со своими филиппинками!... Обещаю тебе, крошка, только не смотри на меня так. И не жди, что я скажу тебе это вслух. Я, честное слово, не буду". Дженни смотрела на него, словно ожидая от него слова, но сам Фред, невинно улыбаясь, безжалостно тянул время. В конце концов, он со вздохом, начал:

          - Ладно, Дженни. Я должен тебе сказать правду. Я был в Нью-Йорке...

         - ...в Нью-Йорке

        Последние слова они сказали в унисон и Фред вздрогнул. 

         - Откуда ты знаешь? - уточнил он, сглатывая комок, одновременно прикидывая, кто мог его сдать. "Неужто Фил, дрянь-человек, срисовал меня Дженни?!".

         - Господи, что ты такое говоришь, милый? Весь мир знает!

        Он удивленно вскинул брови ко лбу.

        - Весь мир тебя знает! 

        Слезы таки брызнули, и она обняла его.

       - Ты такой.. такой... благородный! Я когда вчера смотрела, рыдала. Я всю ночь плакала... Ты...

        - Ты что, крошка, не плачь. - Фред гладил ее по плечу, пытаясь угадать, чем мог ее расстроить так, что она на него при этом, кажется, совершенно не сердита. Он решил на всякий случай добавить, - Ну что ты, кроха. Я больше так никогда не буду. Обещаю.

         - Что не будешь? - Дженни не эстетично хмыкнула носом, - Боже, ты вчера с того света вытащил Кверти, сегодня о тебе говорит весь мир, а ты говоришь "не буду"? Ты мой рыцарь! Я так тобой горжусь! Хотя и не понимаю, что ты там вообще делал!

          Она поцеловала его в лоб, в щеки, в уши. 

          - А-а.. так это... кондесор пришлось в Нью-Йорке покупать. Том такой капризный... - она снова поцеловала его, и он воспрянул. - А там уж, понеслось...

          

        Глава 3.

       "Здравствуй, мой родной Фримонт.

       Мою сегодняшнюю запись я хотел бы начать с обращения. (Я не знаю, возможно, Джоэл это вырежет, но обычно он не читает моих публикаций, а сразу выдает их в печать). Так или иначе, я хочу чтобы моя сегодняшняя запись отличалась от предыдущих... Все потому, что я себе иначе ощущаю.

         Начну я вот с чего.

         Мне уже много лет, и за свою жизнь я немало познал. Многих. Многое... Я с отличием окончил нашу школу, поступил в Карни, где плодотворно изучал психоанализ поведения общества в его индивидуальности и целиком. Ко мне приходят за советом, я практикующий семейный, личный психиатр. У меня есть ученая степень, я доктор наук, и в целом, я люблю свое дело. Я отдал все свое время, чтобы посвятить себя ему. Собственно говоря, кроме науки, у меня ничего нет. Я не нажил состояния, не завел семьи, не оставлю потомства. На мне закончится мой род,.. и с концом моей жизни исчезнет и мое дело - что меня всегда чрезвычайно печалило.

         Я не строю иллюзий на свой счет. Я всего лишь человек. Небольшой, не добившийся чего-то, но и не гнавшийся за чем-то. Я один из вас. У меня много недостатков: лишний вес, слабое сердце, плохое зрение, проплешина. Я исправно плачу налоги, и не использую социальный пакет. Я не езжу в отпуск, не беру больничных. Я плачу за телефон, который никогда не звонит 60 долларов, и покупаю куриные ножки у Стефани. Они мне очень нравятся. Из-за них я стал толстеть... 

         Я не занимаюсь спортом. Никаким. Первые двадцать пять лет жизни я думал, что мне это не нужно. Следующие двадцать пять лет я думал, что мне уже поздно. Я не могу подняться выше пятого этажа по лестнице, и без отдышки не завязываю шнурки. Я не умею подтягиваться, у меня слабые руки.

         Я не путешествую. Кроме Небраски, я не бывал нигде, и меня отпугивает переезды, перелеты, смена часовых поясов, стрессы, гостиничная кровать, ресторанная еда, и блики чужих городов. Я не люблю незнакомых улиц.

         Еще, я не люблю осень из-за холодных дождей. Слякоть, мокрые ноги, знаете... Я так боюсь простудиться, ведь у меня только одна пара ботинок на осень... Я не вещист, не поймите неправильно - у меня достаточно денег, что бы обновить гардероб, но, как говорила моя бабушка: "Какая разница что есть, если все выходит из заднего отверстия и попадает в унитаз".

         Я отвлекся, простите... Я вел к тому, что как и каждый из вас, я имею свои слабости. Свои особенности. В этом наша с вами похожесть. Вы не сильнее или лучше меня. Я просто субстанция из воды, волокон и химических элементов, которая примерно 50-70 лет будет совершать какую-то деятельность, пока не выйдет из строя из-за отложенных шлаков в организме, которые не расщепляет ни печеночная желчь, ни желудочный сок. И все чем я наполнил свои 50 лет - это моя работа. Это моя жизнь. Моя судьба. Это весь я.

         Неправда ли, ты тоже себя узнаешь в этих строках, мой читатель? Есть ли у тебя имя? Существуешь ли ты? 

         Я томлю своей историей, тебе неинтересную, но потерпи немного, осталось пара строк.

         И вот, представь себе, два дня назад в моей жизни произошел взрыв! Да, я получил уникальный шанс - шанс, который выпадает раз в десятилетие, а то и в пол века, а то и раз в жизни - это не просто приглашение на научную конференцию, где ходят мужчины в очках, в костюмах за 3 тысячи долларов. Причем, у каждого из них таких костюмов несколько. Так вот, это было больше чем лотерейный билет. Это - витрина твоей жизни. Ты получаешь то, чего и близко в твоей жизни не было. Разом, в одночасье. В одном месте. Все и сразу. Представляете, один день в подарок, когда можно выйти на новый уровень. Изменить! Не знаю, к лучшему ли, но изменить. Попробовать. Испытать себя. Идеальная возможность! Хочешь - заводи полезные знакомства в сфере науки. Если нужно - знакомься с известными издателями и становись известным. Еще немного усилий, сверхсосредоточенности! Это как в подтягивании - 90% процентов ты подносишь тело к перекладине, и лишь 10% - подбородок над ней. Вот эти 10% процентов сверхусилия - и есть формула успеха. Выжми все, сделай максимум, и ты над перекладиной. Ты на коне, оседлал волну! Это рука Божьей помощи, не меньше... Знак провидения, свыше.  

          Я настолько был потрясен этим шансом выпавшим мне, что не спал две ночи накануне. Я выучил свое выступление от и до, начистил туфли и даже купил себе парфюм. Я переживал, но был готов.

          Я так думал...

          Я не смог.

          Рука Божьей помощи сначала попросила меня самому эту руку протянуть ей. На встречу. На помощь. 

          Там был человек. Сразу, по приезду. Он лежал на вокзале, и я наткнулся на него. Он лежал у моих ног, и я видел как низко его положение. Как он безмолвен в шуме той жизни. Сумасшедший город. Возможно, он был мертв. Или пьян. В любом случае, он был без сознания, и я не знал, что делать.

           Вокруг нас были сотни людей, и все, как и я, торопились ухватить свой шанс. Никто не остановился, все шли мимо. И я стал думать. Я смалодушничал. 

           Я не смог!

           Я не стал звонить в 911, я побоялся, что меня попросят задержаться или начнут выяснять обстоятельства. Я спешил на встречу. Я боялся упустить свой шанс.  Почему обязательно сейчас, именно в этот день? 

           Почему я? Почему со мной? 

           Я посмотрел на него, и подумал, что если ему еще можно помочь, то его успеют спасти, а если он уже безнадежен, то и мое участие бесполезно. Так я внушил себе.

           Моя совесть замолчала, и я ушел.

           Я не смог.

           Я думал о нем, пока ехал в такси, все время до конференции, потом пока шли выступления, и когда уезжал домой. 

           Когда вернулся к тому же месту, его уже не было. Он был немолод, скорее всего не образован, но он не заслуживал такой участи. 

           Мог ли я ему помочь? Мог.

           Хотел ли я? Не знаю. Я не смог.

           

           К чему я это все тебе написал? Я хотел лишь сообщить, что так и не набрался мужества зачитать свой доклад. Я просто струсил, услышав свое имя. Я так и не подтянулся над перекладиной. У меня слишком слабые руки.

           Мне стало страшно что-то менять.

           Есть птицы, которые вырастают из своих гнезд и перелетают океаны. 

           Я же - курица, и я не смог перелететь даже забор. Курица... Нелетающая, кудахтающа жирная курица. Ха, однажды, кто-то также купит меня на ужин в магазине у Стефани.

          Не суди меня строго, читатель. Я всего лишь человек. Я не смог.

          Не смог взлететь.

          И, со своей стороны, я пожелаю высокого и светлого полета тебе. Лети и расскажи другим, каково это! Увы, но это все, что я могу пожелать, все, на что меня хватает. 

          Будь же лебедем, пари высоко!

                                                                  с глубоким уважением, сочувствующий Хитрэд Пол для родного Фримонта."

Ивнинг Таймс, понедельник. 11ое апреля.

           

Глава 4.

          "Доброго времени суток, друзья! Поздравляю вас и себя с днем премьеры нашего нового фильма!" 

          Заккари "Зас" Кверти величественно улыбался с экрана, и зал восторженно поприветствовал Короля шквалом аплодисментов.

          "Я позволю себе небольшую преамбулу перед фильмом, с вашего позволения. Я записываю это обращение, как отдельный личный привет всем, кто сейчас меня смотрит в зале, или у себя дома. Я обращаюсь к каждому."

          Ху Ли воспрянула духом, ей казалось Король смотрит прямо ей в душу, и она вжалась в кресло, как мышь перед котом, загнанная в угол.     

           "...поэтому этот проект оставался незамеченным для вас. Вы сейчас убедитесь, почему это было так необходимо. Благодарю всех, кто не утратил интерес, и сегодня вместе с нами встречает новую картину "По ту и эту сторону"."

         Ху улыбнулась на этих словах, и воодушевлено захлопала. Билет на премьеру Короля она выиграла в онлайн-розыгрыше на сайте абсолютно заслуженно, поэтому ей показалось, что Кверти обращается конкретно к ней. 

        "Эти зарисовки - лишь эпизоды. В них нет линейности, ни сюжета. Все сводится к тому, чтобы каждый из вас сам определил для себя "что" он видит и "как" он это воспринимает." 

        Для Ху Ли и ей подобных, выиграть в розыгрыше было делом чести - ведь все фильмы с участием Заса она знала наизусть, а факты его биографии и того лучше. Одной из первых ответив на все вопросы на сайте Кверти, ей достался джек-пот в виде трех пригласительных в Радио Сити Мьюзик Холл на показ его премьеры. Король впервые так открыто заигрывал с публикой, и нужно сказать этот эксперимент ему удался. Первые счастливчики вошли в касту "поцелованных Засом Кверти" и в глазах всего мира вызывали гневную зависть. И пускай трансляция из зала будет вестись одновременно во всех уголках мира на официальном канале Заса, и, несомненно, за ней будут следить миллионы влюбленных глаз, Ху Ли знала, что теперь она - приближенная к его свите. Она даже любила представлять, что эти билеты он выписал ей самолично, и даже отвел ей персональное почетное место.

        "...никого не хочу задеть, оскорбить или выставить в невыгодном свете. Ваше восприятие от предстоящего - не больше чем игра вашего внутреннего камертона. И мы работали несколько недель над этим проектом с целью заставить ваши музыкальные инструменты играть чище. Так что настройтесь на волну!"

         Когда Ху Ли, сияя беззаботной улыбкой, наконец свернула на 6-ую авеню, и подошла к заветной мекке "кверти-фанов", она чуть не подпрыгнула на месте:

         -Эй, Пинг! Привет! Зен, как же вы тут?!

         Потом две синхронно обернувшиеся точки, отделились от толпы, и метнулись к ней, широко раскинув руки.

          - Наконец-то! Я так волновались!

          - Ты? Это мы переживали? Мы... не могли тебя найти...

          - Ты почему не отвечала?

         Это были ее подружки. 

         Они обнялись, и Ху радостно выдохнула, поняв, что теперь ее одинокие мытарства по многомиллионому городу окончены. "Как хорошо, что у меня все получилось", - восторженно подумала Ху. "Я все смогла в этом городе. И на Короля посмотреть пришла, и подруг нашла... и надеюсь, что с ним все хорошо," - вспомнила она скамейку под деревом и чужую голову у себя в руках.

           

           "В этой картине нет более главной роли, чем та, которую исполняете вы, друзья. И я с радостью сообщаю, что у вас все получилось с первого дубля!".

          

          - Послушай, а как он выглядел, этот человек? Не латиноамериканец вдруг? - переспросила одна из подруг, внимательно выслушав рассказ Ху. - Неопрятный такой?

          - Ну да! 

          - Ты его случайно не на вокзале увидела?! - переспросили хором обе.

          - Не совсем... Его нес на руках большой американец, с бритой головой... Он страшно ругался матом, и назвал меня китаезой.

          - Ужасный человек! Нас с Пинг он называл филиппинками!

          - А вы что, его тоже видели?!

          Пинг и Зенг внезапно замялись, и разговор на эту тему свернулся.  

          

        "Я хотел осветить предлагаемые обстоятельства наиболее объективно. Так объективно, насколько это вообще возможно. Мы представляем вам разные ситуации, с  разными людьми. Так, мы проводили съемки в десяти разных городах разных стран на пяти частях света. Мы постарались представить разные культуры... Думаю, у нас неплохо получилось. Не судите тех, кого увидите слишком строго, быть может, дальше вы узнаете себя, или своего брата. Не приравняйте некоторых ко всем. 

          Так торжественно звучал закадровый голос Кверти пока на большом экране сцены шел странный видеоряд:

         - Аэропорт Шарль-де-Голь; количество населения; количество совершенных телефонных звонков за минуту; плотность трафика в тринадцать часов дня на самых оживленных улица столицы; стоимость круассана и кофе в самом дешевом кафе Парижа.

        - Какой-то высокий человек в поношенном пальто просит милостыню на площади с красивым фонтаном. У него на шее висит табличка, с написанным от руки "sourd". Высокий человек в пальто поет. Люди останавливаются, смеются. Кто-то снимает на камеру, и идет дальше.

       

           "Я встречал добро. Бескорыстное и самоотверженное. Я видел людей, которые отдавали почти все, что было у них самих. Их время. Внимание. Участие.  Самые бедные и малообеспеченные с большей готовностью отдавали, хотя имели меньше других. Это потрясающе! Я думал, что заплачу."

        - Человек снимает пальто, оставаясь противостоять осеннему ветру в одной растянутой тельняшке. Он берет шляпу и проходит с ней, перед окружившей его публикой. Ему что-то выкрикивают, толпа рассеивается. Некоторые подают. Он берет аккордеон, и распевая во все горло шансонетку, направляется к мосту. Бедняки следуют за ним.

       

         "Я понял, что тонкость человеческой натуры не зависит от того, какой цены твое пальто или туфли. Сострадание и понимание - вот что главнее. Умение чувствовать другого. Человек, которого вы видите на экранах - уличный музыкант. Он глух, что и указано на картоне у него на груди. Какая ирония! Понять, его могут только такие же люди с физическими недостатками, но не банковский служащий с Дефанса. Видите пальто аккордеониста? Его отдал старый бездомный, когда пришел послушать музыку. Это пальто - все, что он мог отдать."

        Когда гости стали заполнять зал, фотографируя себя и друг друга, Ху стало неловко. Она потеряла чувство фаворитки Короля, и ощущала себя цыганкой на балу. Ху Ли удивилась, заметив, что почти все приглашенные пришли на премьеру в дорогих костюмах и вечерних платьях, а не как она, в фирменных фанатских одеждах Кверти. Дамы блистали украшениями и замысловатыми прическами, а мужчины щеголяли в узких костюмах с дорогими парфюмами. Неудивительно, что Ху Ли расстроилась и поникла головой. Ей казалось, что подобное мероприятие это признак искренней любви к творчеству и личности Короля Кверти, а не показушный вечер дорогих костюмов по поводу грандиозного события в мире киноискусства. Она постеснялась заходить в зал в головном уборе, и спрятала кепку с улыбающимся Засом Кверти в рюкзак. 

        "Я видел и подлость. Зло, и жадность. Люди, ведомые животным желанием взять больше позволенного... Но, поверьте, даже это может быть красивым". 

        

        Кверти все говорил, картинки сменялись, а люди недоуменно переглядывались. В зале послышались перешептывания.

        

        "А это в Аргентине, на местном рынке. Юноша целый день простоял на солнцепеке продавая яблоки. Мы знаем, что за день такой мальчишка выручает в среднем 50-60 песо. На следующий день, на этом же месте яблоки продавались по сниженной цене, но с новым продавцом..."

          

         - Парень в темных очках недвижимо стоял возле ящиков с яблоками в сетках. К нему подошла пара, спросила цену. Расплатились. Продавец протянул сетку яблок, и пара ушла. Через время подошли еще, и он снова отдал им яблоки. Потом еще и еще. Затем вернулась пара самых первых покупателей, и мужчина взял два куля прямо с прилавка. Женщина взяла тоже, и ушла следом.

   

        В огромном зале воцарилось заметное недовольство, причем Ху Ли не поняла к чему оно относятся. Она продолжала следить за субтитрами, которые сопровождали разговор аргентинцев на рынке, сама не понимая где же в этом всем сам Кверти.

        "Увы, но в конце дня оказалось, что это лишь бумага. 6 песо за весь день и стопка нарезанной бумаги... Самое смешное в том, что как только люди поняли, что продавец слеп, они брали эти яблоки даже если они им были не нужны."

         Ху смотрела, как люди толпились у прилавка, стараясь добраться до сетки с яблоками, многие из них даже не беспокоились дать продавцу хотя бы нарезанной бумаги. Примечательно, что яблоки брали даже продавцы, стоящие неподалеку, и возвращающиеся на свое место, как ни в чем ни бывало. 

        Настроение в зале стремительно менялось. Прошло больше сорока минут, а все, что за это время представил гениальный Король кинематографа был калейдоскоп ущемления жизни инвалидов и бездомных. Кто они ему? Он не относится к ним, не из них вырос, не среди них рос. В зале начали роптать, а некоторые даже открыто раздраженно выкрикивать.

        "...самое страшное в жизни - равнодушие. С этим нельзя бороться, и нечего противопоставить. Как больно было это видеть. Как каждый из нас этого боится по отношению к себе, и как много этого в каждом из нас." 

         Заккари продолжал повествовать за кадром, но Ху Ли тоже потеряла интерес к повествованию Короля. Она недоуменно повертела головой. В зале стало совсем неуютно. Все меньше людей благосклонно воспринимало "экспериментальный фильм Короля", все больше зрителей разочаровано выражали недовольство. Некоторые покидали места и уходили из зала.

         "Бедный Кверти", - думала Ху Ли, расстроенно наблюдая за реакцией толпы. "Тебя завтра разнесут во всех газетах и журналах! Кажется, это полный провал".

          Она обернулась к Пинг и Зен, и заметив их ничего не выражающие мины, кисло откинулась в кресло. Захотелось вжаться как можно глубже, словно улюлюканье толпы, относилось к ней в равной степени, как и к самому Засу Кверти.

            "Как же это так могло произойти? Ведь он настолько талантлив, у него столько идей, такая большая команда, и они ничего не придумали лучше, как снять какой-то документальный фильм про бездомных и инвалидов, и то, как к ним жесток мир? И приурочить этому такое мероприятие?! Столько людей, терзаемых любопытством ждало этого дня, и стольких ожидает такое разочарование.... Это ужасно, ужасно."

             Она представила какой сейчас клубок энергии разочарования и недовольства возник над головой горячо любимого Короля, из-за тех, кто смотрит его в прямом эфире по всему миру. 

             "Конечно, найдутся и те, которые будут любить тебя так же, даже больше. Как я, например... Но остальные, все киноведы и многочисленные недоброжелатели обрушатся на тебя с лавиной разрушительной и жестокой критики! Тебя будут клевать и тыкать носом в твое детище. Ходить по тебе своими тяжелыми сапогами насмешек и издевательств. И конечно теперь многие отвернутся. Что же ты наделал!.. Ах, как хочется вырвать тебя из этого ада, увести за руку в тихое место подальше от их преследований и критики, и нежно обнять...

 Мой бедный, неужели, ты не мог ничего придумать получше..."

            

            - О, Господи, Ху, это же ты!!!

           Ху Ли вынырнула из мира печальных грез, когда ее в бок ткнула подруга, с разинутым ртом и круглыми от удивления глазами:

            - Это же ты!

           На огромном экране Мьюзик Сити Холла Ху Ли увидела себя. Она сидела на краю скамеечки, на руках у нее лежал перевернутый вверх ногами мексиканец, которого она всего несколько часов назад повстречала по дороге сюда.

            Ху Ли вытаращила глаза, почти не соображая что на самом деле происходит, и что за кадром говорит в это время Зас. От неожиданности, у нее пропали даже те незначительные знания английского, с которыми она мучительно добралась до цели.

           Как же это так может быть? 

           Ху Ли - обыкновенная студентка 3его курса, простая туристка из Гуанчжоу, которая остановилась в мотеле на Риверсайд Тауэр за 30 долларов за ночь. Сегодня днем она натолкнулась в толпе на ужасного человека с бритой головой, который грязно ругался матом, но, кажется, был преисполнен желанием помочь человеку без чувств. Потом, он ушел, а сама Ху Ли осталась сторожить потерявшего сознание. Теперь же, она пришла с подругами на долгожданный вечер к Королю, который, кажется, обернулся крахом, и вдруг, вот она смотрит на себя. На экране. В фильме, который снимал Король. И это, значит, ее видит весь мир...

          Как же это так может быть?

          Нет, это непременно она. Та же кепка на ней, которая сейчас в рюкзаке у ее ног на полу, та же одежда. Тот же мексиканец, ставший ей уже каким-то родным и знакомым. Вот видно, как он встает, и отряхивается. Ху Ли вспомнила, что он тогда приглаживал растрепавшиеся волосы.

         "Есть люди, которые понимают без слов. Они чувствуют твою радость, или боль, даже если вы незнакомы. Мне повезло узнать таких."

          Она видит как он приглаживает волос. Ху Ли оборачивается на подруг и видит в их взгляде не сколько удивление, а чувство зависти, и непонятного озлобления. Но, кроме них, больше никто в почти шести тысячном зале не знаком с Ху, и не знает, что та, которая сейчас на экранах сидит рядом с ними. 

           На экране видно как Ху Ли прямо в камеру тычет пальцем и что-то кричит. Потом ее закрыли спины других людей, и план поменялся. Ху видно со стороны, она завороженно сидит на скамье.

         "Самое лучшее добро - бескорыстное. Самое чистое и правильное. Когда ты ничего не ожидаешь взамен, но отдаешь. Это и есть любовь."

           Больше Ху Ли не показывали, но она потряслась еще больше. Люди в зале также притихли, когда увидели, что мексиканец в одних носках забирает пальто и спускается в метро. Следующие минуты фильма Ху Ли запомнила посекундно:

           

             -Мексиканец, одетый и обутый, садится в машину, и располагаясь на заднем сидении, говорит прямо в камеру:

             -Очень близко, Ханна. Это непрофессионально.

           Ху Ли вспомнила о подозрительной  женщине в темных очках, потом о двух мужчинах... Потом вспомнила, как держала в руках голову мексиканца... У нее затряслись поджилки.

           Потом она, вместе с тысячами людей в зале видела, как мексиканец заходит в мотель, который ей показался до боли знакомым. Когда она увидела старое лицо азиатского ресепшиониста, у Ху Ли вырвался беспомощный возглас. Она чувствовала, как трясется все ее тело. 

            Тем временем мексиканец, стоя у двери номера, продолжал:

            - Ты же не будешь снимать как я переодеваюсь?

           Люди в зале начали охать каждый на свой лад. Кажется, Зас Кверти что-то говорил, но у Ху Ли так колотилось все изнутри, что она ничего не слышала, вцепившись руками в подлокотники, и воспринимая целый мир через две узкие щели своих глаз.

           - Прощайся с мистером Некингом, - сказала худосочная дама, и, подойдя вплотную, стала делать какие-то манипуляции с прической мексиканца. 

             Ху Ли, как и несколько тысяч глаз вокруг нее, прильнули к экрану, следя за неторопливыми движениями этой странной женщины.Не сводя глаз, за ней следил весь мир.

             Когда она отошла чуть назад,  в зале раздался громогласный выдох удивления. В руках у женщины свисала тряпочкой силиконовая маска, в то время как на стуле посреди дешевого номера в мотеле, где остановилась Ху, сидел Зас Кверти!

             Он улыбался в камеру, говоря какие-то слова, которых Ху не слышала. 

             Она уже не слушала.

             

             Зрители переговаривались, пытаясь понять видят ли они с экрана то же, что и их сосед слева. Ху Ли вспоминала его лицо, так рядом.

             А все это время, на экране видно, как Зас Кверти покидает мотель и садится в машину. Как внутри надевает он толстые очки и приклеивает усы. Как приезжает в пустой Холл. 

             Ху Ли вспоминала, как лежал он у нее на руках. 

             Вот заходят первые люди, он улыбается и приглашает их зайти. Он-швейцар, в ярко-красной ливрее. Люди, едва замечают его, пока он улыбчиво кивает каждому. Мимо него проходят дамы в дорогих платьях, и мужчины в блестящих туфлях.... Он не интересен им, все идут на фильм Короля.

             Ху Ли вспоминала, как открыл он глаза, и она увидела его ясный, незатуманенный взгляд.

             Теперь зал полон. Все в сборе. Кверти, уже в дорогом смокинге, заходит в зал и садится среди них...

             Ху Ли уже ничего не слышала. У нее звенело в ушах, то ли от испытанного напряжения, то ли от того, что в зале поднялся дикий шум.

             Дальше темно... 

 "Спасибо, за возможность побыть с вами, друзья. По ту и эту сторону. Но не тратьте время на поиски меня среди вас, я вышел с самыми нетерпеливыми еще в середине. Ведь такие, несомненно, будут? Надеюсь, остальным понравилось. На этом все, мои друзья. Настал мой выход. Всем пока.

© patriarkh07 / Данила

Опубликовано 05.08.2016 в 21:54
Прочитано 152 раз(а)