Случайно подслушанный разговор ни о чём

Случайно подслушанный разговор ни о чём.

Как-то однажды тёплым осенним вечером возвращался я с работы домой. Погода была хорошая, солнце клонилось к закату и лёгкий ветерок приятно обдувал прохожих и желтеющие деревья. Было начало сентября, лето нехотя сдавало свои позиции, но и осень не спешила вступать в свои законные права.

Я решил пройтись и направился напрямик через парк. Мне позвонил один мой коллега, и я присел на скамейку, дабы не разговаривать на ходу. Мы обсудили один производственный вопрос, и я уже было решил тронуться дальше, как вдруг за кустами услышал чьи-то голоса. В этом парке было несколько аллей, идущих параллельно. Они находились недалеко друг от друга и разделялись газонами, поросшими декоративными кустарниками и деревьями. По причине близкого расположения можно было в тихую погоду, сидя на одной аллее, услышать разговор, происходящий на соседней аллее. Вот свидетелем такого странного спора я и оказался в тот тёплый тихий вечер.

Но обо всём по порядку. Итак, меня привлекли голоса, доносившиеся из-за кустов. Я осторожно раздвинул ветки и увидел двух в высшей степени странных субъектов, которых можно было себе вообразить находящимися вместе. Они сидели на скамейке, на соседней аллее и оживлённо о чём-то спорили. Один из них был похож на профессора каких-нибудь гуманитарных наук. Он был высок ростом, несколько полноват, имел прямую и горделивую осанку. Седая, хорошо уложенная шевелюра, аккуратно подстриженная бородка клинышком, очки в красивой оправе, старомодная массивная трость с ручкой из слоновой кости, отличный костюм-тройка тёмно серого цвета и мягкие замшевые ботинки модного фасона. Внешность подчёркнуто образцового интеллигента. Второй же спорящий был совершенным антиподом. Невысок, худ, жилист и как-то нервически суетлив. Давно не чёсаные волосы пучками торчали в разные стороны, руки, всё время находящиеся в поиске какого-либо занятия, да одутловатая, припухшая рожа. Одет он был в затёртую куртку из кожзаменителя, замызганные джинсы и потрёпанные кроссовки. Ну, чисто натуральный ханурик. Я их так и прозвал – интеллигент и ханурик.

Ввиду плотности кустарника, разделяющего наши скамейки, я остался незамеченным и принялся с интересом рассматривать и слушать этих так не похожих друг на друга собеседников. Не уверен, что застал их спор с самого начала, но и подслушанное мною произвело на меня сильное, неизгладимое, ни с чем несравнимое впечатление и заставило задуматься на многие годы вперёд.

– Значит, Вы утверждаете, уважаемый, что Бог есть та разумная, созидающая, осмысленная сила, извлёкшая человека на свет божий из мрака небытия и одарившая его душой и божественным светом разума? – предельно вежливо и деликатно спрашивал ханурик, сидя на краешке скамейки и повернувшись всем телом к вальяжно развалившемуся интеллигенту барственного вида.

– Точно так! – не поворачивая головы, высокомерно отвечал ему тот, – именно Бог есть наш Создатель и источник всех наших позитивных начинаний. А Вы что, не согласны с этим утверждением? – наконец соизволил он повернуть голову к своему собеседнику и посмотрел на него несколько брезгливым взглядом.

– А Вам, правда, интересно знать моё мнение? – робко спросил ханурик. Можно было подумать, что он побаивается своего собеседника и, поэтому лебезит перед ним, но внимательный человек увидел бы в его прищуренных глазах весёлую хитринку и заподозрил подвох в этом вопросе. Однако, высокомерный интеллигент ничего не заметил.

– Да уж будьте любезны, удивите мир своим открытием, поведайте нам свою оригинальную точку зрения на данную тему, – опять же высокомерно и несколько презрительно разрешил тот.

– Я думаю, что понятие «Бог», вопреки общепринятому мнению, отнюдь не является разумной, осмысленной, созидательной силой. Но это есть некая космическая, невероятно мощная, слепая сила, тотальный диктат, непреклонная воля, непреодолимый своенравный энергетический поток, который имеет абсолютно животную, инстинктивную, анти разумную природу. И её главный, основной, он же единственный принцип гласит: «Кто выжил, тот и прав». И человек, следуя этому закону, выживает любыми способами и средствами. И в этом стремлении для него не существует никаких этических норм и рамок, моральных запретов, законов совести и всяких прочих гуманистических условностей. Никакое общественное осуждение и навязывание неких искусственных этически-моральных моделей поведения человека в обществе себе подобных не способны помешать ему в этом его внутреннем, природном, естественном желании. Тотальная война всех против всех. Человек использует любую подлую низость, коварное предательство и невероятную жестокость, лишь бы достичь этой главной, желанной, вожделенной цели. Он без раздумий толкнёт в пропасть, всадит нож в спину, пристрелит безоружного, истребит весь выводок своего конкурента. И не следует испытывать никаких обманчивых иллюзий на счёт «божественной», разумной природы человека. Он всего лишь есть обыкновенное, стопроцентное, натуральное животное, не более того. Человека можно назвать “божественным творением” только в одном случае: если признать его создателем Бога, который является абсолютным, тотальным, однозначным животным. Только такой Создатель способен воспроизвести своё творение по своему образу и подобию. А все остальные домыслы и фантазии человека на счёт божественной, светлой, созидающей силы есть просто неуклюжие выдумки в его неосознанном, интуитивном желании вести разумную жизнь против своей же собственной, натуральной, естественной природы.

- Так, так, так! Очень интересно, – нахмурился интеллигент и грозно уставился на ханурика.

- И поклоняясь такому Создателю, человек обречён на это низкое, подлое, животное существование, - как ни в чём не бывало, продолжал тот, - необходимо брать под жёсткий контроль эту слепую, своенравную, животную энергию, которую человек по своему незнанию или страху назвал Богом. Следует отказаться от такого Бога! Нужно сбросить с себя этот невыносимый гнёт, этот слепой, уничтожающий диктат и самим создавать божественный, разумный, светлый мир будущего! До тех пор, пока человек полностью подчинён этому непреодолимому потоку, пока он поклоняется и возносит этого своего животного Бога, то и жизнь его будет оставаться бессмысленной, бесцельной и никчёмной! Чтобы она стала осмысленной и целенаправленной необходимо научиться управлять этим потоком слепой, животной энергии, направлять его в нужное русло и придавать ему правильный вектор. Только тогда жизнь человека обретёт смысл и подобающее его разуму значение. Ведь не существует никакого высшего божественного замысла, который всё порешает за нас и расставит по своим местам. Надежда на этот “божий план” – это всего лишь малодушная, трусливая попытка человека снять с себя ответственность. Но человек как раз и призван для создания и воплощения этого высшего замысла. Никто и никогда за него этого делать не будет.

– Да Вы просто еретик, богохульник и бездуховная личность! Вы смеете выступать против Бога, против самого Бога! – пафосно воздев указательный палец вверх, взвился интеллигент и грозно уставился на ханурика, а тот сидел, как ни в чём не бывало, и мило лыбился своей застенчивой улыбочкой, – Вы себе даже не представляете, что Вы несёте! – брызгая слюной, задыхался в праведном гневе он, – Бог есть жизнь, духовность, разумность и красота! Жизнь прекрасна и удивительна! – всё более распаляясь, упорно настаивал интеллигент, – и она не может быть другой, потому что этот мир создал сам Господь Бог, а он не делает ничего дурного, некрасивого и неразумного!

– Не могу с Вами согласиться, уважаемый, – деликатно возразил ханурик, – красота есть слегка упорядоченный хаос пространства, не более того. О красоте и разумности этого мира можно судить только с какой-то конкретной точки зрения, с какого-то определённого ракурса и позиции.

– Это как? – опешил интеллигент.

– Ну, например, если смотреть с позиции какой-нибудь древнегреческой вазы, то да, жизнь прекрасна и удивительна. Потому как стоит эта ваза в каком-нибудь известном и знаменитом на весь мир музее, и ходят вокруг неё восхищённые зрители и умиляются совершенством её форм, всякие умные эксперты производят свои измерения и проводят хитро-мудрые исследования, да смотрители осторожно и нежно сдувают с неё пыль. Совсем другое дело, если смотреть на мир с позиции унитаза в общественной уборной. Что видит сей предмет сантехнического искусства за свою нелёгкую деятельность? Какие цвета, запахи и прочие прелести обречён он лицезреть всю свою многотрудную жизнь? Что он сможет вспомнить, когда его демонтируют и повезут на свалку? Вот и получается, что для отдельно взятого человека и мир и Бог есть только то, что этот самый Бог открывает и показывает этому самому конкретному индивиду. И здесь ничего нельзя поделать. Реальность мироздания только такая, какую мы вынуждены наблюдать со своего назначенного нам кем-то места, потому что мы сами не в состоянии изменить это самое место и мы не можем увидеть мир с другой стороны.

– Нет! Вы абсолютно не правы! – истерически взвизгнул интеллигент, – мы сами можем выбирать свою роль и функцию в этом мире, Бог дал нам право выбора и мы в полной воле воспользоваться им!

– Ну и какой же, позвольте Вас спросить, есть выбор у унитаза? – спокойно и несколько иронично поинтересовался ханурик, – Вы считаете, что эти два предмета могут поменяться местами? И вот же какой парадокс получается: оба они сделаны из керамики, может быть, даже глину для них брали из одного места, а какая разница в судьбе. Для одного из них мир – это, красота, гармония, восхищение и полная гигиена, а для другого и мир, и его Создатель, и все его создания есть, извините за выражение, говно, всё вокруг одно сплошное, дурно пахнущее, липкое говно.

– Да ты есть богоненавистник, брехун и мерзкий негодяй! – бешено заверещал интеллигент и, изрыгая отборную матерщину и проклятия, вскочил и принялся остервенело колотить ханурика своей тростью. Тот сначала несколько опешил, но затем пришёл в себя и умело выписал двоечку по всем правилам боксёрского искусства, от чего интеллигент самым натуральным образом ушёл в аут и закатился отдохнуть под скамейку. Ханурик оправил одежду, подтянул штаны и полез доставать своего не в меру вспыльчивого собеседника из-под лавки.

Он поднял интеллигента и усадил обратно на скамейку. Тот что-то нечленораздельно мычал и пускал изо рта и носа кровавую пену. Ханурик опасливо огляделся по сторонам. Заметив меня, он застенчиво улыбнулся, виновато пожал плечами и поспешил удалиться прочь с поля интеллектуальной битвы. Он семенил мелкими шажками, постоянно подтягивая на ходу свои вечно сползающие штаны. Через несколько минут «божественное создание» интеллигентного вида совершенно пришло в себя, достало носовой платок, вытерло ушибленную свою физиономию и, грязно и непотребно выругавшись в адрес ханурика, направилось нетвёрдой, но гордой и полной собственного достоинства походкой по своим делам. А я, оглушённый и контуженный этим спором, в полном недоумении остался сидеть в парке на своей скамейке и осмысливать только что услышанную странную дискуссию на предмет природы высшей «божественной» силы и её многогранных проявлений в этом мире.

Pol Pot.