ГИА. Купалье. Шкодливый лайдак.

Прошло шестнадцать лет, с тех пор, как Мартиныч вернулся в дом Серафимы. Многое изменилось за это время в Горах. Заболела и умерла сама Серафима. Умер и старый Карп. Заметно сдал и Мартиныч. Состарился. “Халтуры” его давно закончились. Теперь он большей частью тупал около дома. Отношения с Лександринкой у него так и не наладились. В разговоре с ним она всё чаще срывалась на крик. Теперь она работала в совхозе. Уставала. А тут ещё старик-муж требовал внимания. Мартиныч терпел. Старался быть полезным. Приспосабливался. А что ещё ему оставалось делать?

Не было у него контакта и с Сенькой. Вроде и не ссорились они, а за родного человека сын его не принимал. Всё больше с матерью общался. Та в нём души не чаяла. Баловала. А тот этим и пользовался. Рос балбесом. Работать не любил. Учиться не хотел. Погулять - вот, что ему очень нравилось! И ещё без зазрения совести подворовывал. Ничем не брезговал. Уносил всё, что плохо лежало.

Однажды с такими же охламонами, как и он сам, забрался в деревенскую церковь. Немногим можно было там поживиться. Но унесли то, что на их убогий ум представляло хоть какую-то ценность. Слухи о том святотатстве доходили и до нас. Тогда как раз буйствовали шайки церковных грабителей, охотившихся за иконами. Их можно было продать расплодившимся в то время “коллекционерам”. А фактически мелким жуликам, превратившим конъюнктурный спрос на иконы в своего рода “бизнес”. И это происшествие отнесли на их счёт. Но однажды Сенька, шкодливо улыбаясь, предложил жене небольшую иконку Владимирской Божьей Матери. Это была его своеобразная плата за “городскую еду”. До которой он был большой охотник. Не пропускал обеды и ужины, которые готовила моя жена. Она была шокирована, увидев в руках Сеньки иконку. Но дар приняла. Для неё важно было спасти икону из рук богохульника. Это была первая икона, которая появилась в нашей семье.

Сенькино безделье Мартинычу не нравилось. Но Лександринка ему и рта не давала раскрыть, когда он пытался делать ему замечания. Старик только головой качал. И на вопросы донимавших соседей, его ли это сын такой лайдак, всегда отвечал:

- Мой, ци не мой, але ж при мне радиуся.

Это неизменно вызывало яростное возмущение Лександринки.

- Ах ты стары кабель, - кричала она гневно. - Ци ты забыуся, як ты мяне ссильничау? Кали мамы дома не было? Прауду мама казала - прыбиць бы цябе гада тады трэба было. Ды здаровый бугай быу. А што я тады нацярпелася? Никому ж прызнацца не магла. Сорам яки. А з мамай што было? Як яна людям у вочы глядела? Каб цябе трасца узяла …

И долго ещё после этого не могла успокоиться. Самозабвенно и изощрённо кляла его, обзывая всеми обидными словами, которые приходили ей на язык.

Сенька уже перешёл в десятый класс. Молодой, румянощёкий баламут, всегда улыбающийся с хитрющими, чёрными, бегающими глазками, постоянно слонялся у дома. Ловил сетями рыбу. Баловался с незарегистрированным ружьишком. Стрелял всё подряд. Хвастался, что однажды с одним из своих дружков завалили лося. Понятно, никаких запретов на охоту не соблюдал. Как-то принёс несколько подстрелянных утят. Маленькие коричневые комочки не представляли никакой гастрономической ценности. Всех их вместе едва хватило на суп. Но это была его “добыча”. И он очень гордился ею. Особенно активным он был в выходные дни. На это время из Полоцка к своим родителям в окрестные деревни приезжали его приятели, уже работавшие в городе. Вместе с ними он и проводил все выходные. Иногда ездил с ними и в Полоцк. Но быстро возвращался. Трудовые будни приятелей ему были не интересны.

Зато он самозабвенно любил праздники. Не пропускал свадьбы и в ближних , и в дальних деревнях. Крутился там, даже если его и не приглашали. Но особенно отводил душу в ночь с шестого на седьмое июля. В этот день в белорусской глубинке отмечают Купалье. Вот уж где можно безнаказно куролесить. Это был один из самых весёлых и разгульных праздников. И праздновали его широко. В те годы деревни были намного многолюднее, чем теперь.

Славянский праздник “Купалье" уходит своими корнями в языческие времена. Считалось, что в этот день свет побеждает тьму, а силы природы достигают своего полного расцвета. Множество романтических легенд связано с этим праздником. Люди верили, что в эту ночь реки наполняются особым светом. В воде купаются русалки - души умерших. Деревья передвигаются с места на место. Животные разговаривают между собой. И даже солнце “играет”. Не может устоять на месте. А самой красивой является легенда о цветке папоротника. Он раскрывается только в эту ночь. Сорвавший его, обретает мудрость и способность понимать язык животных и птиц. А главное - возможность видеть все клады, спрятанные под землёй.

Гулянья в ночь на Купалу не обходятся без костра. Символическое очищение огнём - самый важный ритуал праздника. Наибольшей популярностью пользуются прыжки через костёр. Взявшись за руки, прыгают через огонь и влюблённые. Считается, что в этот момент они получают благословение свыше. Обязательным на празднике и наличие зажжённого колеса. Оно символизирует собой солнце. Поэтому его на шесте поднимают вверх.

В костёр бросают всё ненужное. Горит старое - появляется надежда на новую, лучшую жизнь. Считается, что даже от болезней можно избавиться, бросив в костёр рубашку больного.

Кроме выполнения огненного ритуала, важно пройти и очищение водой. В эту ночь она якобы обладает такой же оздоровительной силой, как и огонь. И все стараются искупаться в купальскую ночь. А романтически настроенные девушки гадают на суженного, пуская в воду сплетённые ими венки. Ожидают исполнения своих желаний и скорой свадьбы.

Устраивали народное гулянье на купальскую ночь и в деревне Горы. Там у праздника были местные особенности. Деревни здесь небольшие. Поэтому на место гуляния приходили жители сразу нескольких деревень. Всё происходило на вершине холма, склон которого полого спускался прямо к озеру Кривое. Там и зажигали костёр. Молодёжь, как и положено, прыгала через него. А потом бегала к озеру купаться. Были и зажжённые колёса. И здесь ритуал претерпел некоторые изменения. Осовременился. Парни заранее притаскивали на холм старые автомобильные шины. И облив бензином, поджигали. И затем, под восторженные крики молодёжи, пускали их с горы. Высоко подпрыгивая на неровностях, они катились к озеру. Но только немногие из них достигали воды. Большая часть на пути к нему заваливалась и образовывала небольшие локальные огни. И скоро на склоне холма появлялась огненная аллея, ярко светившаяся в густой темноте ночи. И везде, насколько мог охватить глаз, на холмах, окружавших озеро, тоже появлялись огни костров. Начиналось празднование Купальской ночи.

Женщины постарше солидно усаживались на своих постилках и разворачивали принесённые свёртки с едой. Мужчины доставали бутылки с самогоном. Для женщин ставили купленное в магазине вино. И за обрядовым ужином начались долгие разговоры. В конце его женская половина сбивалась в тесный кружок и пела песни. “Пияли”, как они это называли, голосисто. Душевно. И красиво. К ним присоединялась “пиять” и моя жена. Местные уже давно приняли её в свою компанию и уважительно называли Фёдоровной. А я в это время толковал с мужиками. Где тоже уже слыл за своего.

Расходились далеко за полночь. А завтра нужно было вновь приниматься за работу. Летом её у деревенских жителей всегда немерено.

Но есть у этого праздника и другая сторона. По народным преданиям в эту ночь гуляет и всякая нечисть. Выходят на землю ведьмы. Колдуны. Стараются наделать людям побольше всякого вреда. Потоптать посевы. Отобрать молоко у коров. Напугать кого-либо до смерти … Поэтому и вешают над входом в дом крапиву. Полынь. Острые - колющие или режущие - предметы. Не осмелится ведьма переступить порог такого дома.

Но не зря же вера в злых духов, пакостящих в эту ночь людям, живёт до сих пор. Отпразднует народ Купалу, а утром из дому выйти не может. Кто-то подпёр колом дверь дома. Добро если ещё молодые в доме живут. Раму снимут и через окно вылезут. А каково одинокой немощной старухе? Которых тоже немало проживало тогда в умирающих деревушках? Их тоже не щадила “нечистая сила”. Сидит несчастная в доме. Ждёт, когда сосед, у которого вырвали скамейку у дома и, разломав, бросили в придорожную канаву, догадается проведать и вызволить её. У другого соседа целое прасло забора оторвали. Отнесли в ближайшие кусты и расколошматили вдребезги. А ещё у одного из сарая пять кур утащили. И вдобавок забытый на заборе жбан разбили.

Но серьёзно в “нечистую силу” никто, конечно же, не верил. Даже древние старухи. Хотя при случае, собравшись вместе, и любили поговорить о “злобливых нечистиках", догадывались, кто это мог сделать. Но доказать ничего не могли. Тем более, что хулиганистая молодёжь, участвующая в этих вылазках, жила в других деревнях. Свои - местные - были только их подельниками.

Одним из самых активных участников этих безобразий был Сенька. В купальскую ночь он приходил домой только под утро. Целый день отсыпался. А вечером с плохо скрываемым удовольствием слушал рассказы соседей о неизвестных хулиганах, доставивших людям кучу проблем и нанёсших ущерб их небогатому хозяйству. А после ещё целую неделю ходил довольный. И шкодливо усмехался.

Трудно было понять психологию этого недоросля. Хитрого, шкодливого и подлого. Откуда эти качества у молодого, выросшего на природе среди простых и открытых людей деревенского парня? Видимо какая-то ущербность в Сеньке была заложена изначально. А может на него слишком большое влияние оказала его мать - Лександринка? Воспринимавшая свою судьбу, как несправедливую?

Года два мы не приезжали в Горы. Ездили в отпуск работать с женой на Камчатку. Зарабатывали … Зато потом приехали в деревню на новеньких “Жигулях”. Остановились, как и прежде, у Мартиныча. Машину поставили на его участке. Больше всего обрадовался нашему приезду Сенька. На машине мы привезли много продуктов. И теперь он мог вволю есть любимую им “городскую еду” - колбасы, консервы, сгущёное молоко, сгущёное кофе … Не отказывался и от рисовой каши с изюмом, и от макаронов по-флотски. К тому же, теперь мы могли пополнять наши запасы, совершая поездки на машине в районный центр Ушачи. Или в Полоцк. Садясь за стол он лисливо улыбался. Но никогда не благодарил за еду. Принимал это, как должное. В прошлом году он окончил школу. Но до сих пор нигде не работал. Теперь он всё чаще ездил к своим друзьям в город. А на выходные они, как и прежде, приезжали к своим родителям. В эти дни Сенька исчезал из дома.

Однажды он пришёл домой в субботу днём. Пьяный. Попросил отвезти его в Дубровку. В магазин. Мы в это время с женой и дочерью отдыхали на берегу озера. Не хотелось мне оставлять их одних, но посчитал неудобным отказать в просьбе сыну хозяев.

В магазине Сенька купил бутылку дешёвого вина. По дороге домой рассказывал мне о своих “удалых похождениях”. И у меня сложилось впечатление, что он старался казаться более пьяным, чем был на самом деле. И уже по приезде домой, я заметил, что он, будто по пьяной неловкости, наклонился к панели машины и незаметно открыл защёлку форточки на боковом стекле. Пьяно ухмыляясь, вышел из машины. Я проверил форточку. Так и есть. Защёлка была открыта. К тому времени я уже достаточно хорошо знал хозяйского сына. У меня не оставалось сомнений, что ночью он с дружками готовился к грабежу или угону машины своего постояльца.

Вечером я разложил сиденья в салоне машины и остался в ней на ночь. Знал - что-то должно случиться. Время тянулось медленно. Я уже начал засыпать, когда услышал негромкие голоса. В тусклом свете луны мелькнули неясные тени. Затем чья-то рука открыла форточку и просунулась внутрь салона. Ещё мгновение и она, нащупав ручку дверцы, открыла бы машину. Я ударил по ней приготовленной заранее монтировкой. Кто-то взвыл от боли и рука исчезла. Я включил дальний свет и сирену. В ярком свете фар были отчётливо видны разбегающиеся во все стороны фигуры нападавших. Их было человек шесть-семь. Прямо перед машиной пересёк дорогу и Сенька. Бежал он как-то согнувшись на левый бок. Рука его была прижата к животу. Наверное, от боли он потерял ориентировку. Всё. Можно было идти спать. В эту ночь злодеи вряд ли бы уже вернулись.

Вой сирены разбудил и Мартиныча с Лександрой. Я коротко рассказал им о каких-то хулиганах, пытавшихся залезть в машину. Они тревожно переглядывались. Знали или догадывались, кто мог участвовать в этом нападемии. Но вопросов не задавали. Больше на эту тему я с ними не разговаривал. Сеньки не было дома две недели. Вероятно, где-то зализывал рану. Не мог же он признаться, что это он организовал нападение на машину. А я с ним вёл себя, как обычно. Знал уже с кем имею дело. И всё же он сумел ещё раз удивить меня. Уже в самом конце нашего отдыха.