Полковники

ПОЛКОВНИКИ.

В конце пятидесятых прошлого века в СССР были проведены два массовых сокращения армии. В 1955-1958 годах её сократили на треть. Были уволены два миллиона сто сорок тысяч человек. В 1960 году такая же участь постигла ещё миллион триста тысяч военнослужащих. В числе прочих сокращались и старшие офицеры. В звании от майора до полковника. Одновременно урезались и их пенсии. Неудивительно, что многие молодые, энергичные военные пенсионеры, в возрасте чуть более пятидесяти лет, ещё хотели работать. Обладающим опытом руководства офицерам-отставникам старались помочь. Но найти работу, соответствующую их прежнему положению, было не просто. Только часть из них заняла места начальников отделов кадров, секретных первых отделов предприятий, других ответственных исполнителей. Те, кому повезло меньше, занимали должности поскромнее. Считалось удачей найти работу в одном из многочисленных Научно-исследовательских институтах. Особенно в академическом. Для заслуженных людей там были свои синекуры. Каждая из уважающих себя лабораторий имела в штатном расписании должность материально-ответственного лица. Работа не пыльная. Раз в год переписать приборы, находящиеся на балансе лаборатории. Собрать заявки на оборудование и материалы на следующий год. Получить их и в течение года выдавать по требованию сотрудников. Но в обязанности материально-ответственных лиц входила ещё одна функция, которая делала их уважаемыми в институте людьми. Они были распорядителями такого остродефицитного продукта, как спирт. В те времена с помощью спирта решались многие проблемы. Доставались дефицитные материалы. Ускорялось выполнение заказов в опытно-производственных мастерских. С помощью этого “ускорителя” решались и личные дела. Тогда почти не существовало сервисов по оказанию услуг населению. Сварить, припаять, выточить - можно было сделать только неформально. По договорённости. И рассчитывались за эти работы “жидкой валютой”. Вот и повелось тогда, что нормы расхода спирта в лабораториях намного превышали их реально необходимое количество. Все это знали. Всех это устраивало. Пересматривать нормы не спешили. И военные пенсионеры , со временем, стали заметной прослойкой в различных НИИ.

Бывших военных, работавших в НИИ, не очень любили. За глаза их называли “чёрными полковниками”. По аналогии с хунтой “чёрных полковников” пришедших к власти в Греции в 1967 году. В институтах они держались вместе и во многом влияли на их атмосферу. Когда их видели, сразу прикусывали язык. Не нравились “полковникам” вольные разговоры учёных сотрудников. А их друзья работали в перых отделах, отслеживающих настроения в учреждениях. А кому охота засветиться там из-за неосторожно сказанного слова. Но если все вместе военные пенсионеры представляли собой сплоченную группу, то отношения внутри неё были сложные и неоднозначные. Они никогда не служили вместе. Но субординацию по отношению друг к другу соблюдали. Имея много свободного времени, любили они гулять по коридорам. И не было ничего необычного в разговоре двух отставников встретившихся там.

- Лёшка, ты бы зашёл ко мне. Что я тебе рассказать хочу … , - обращался высокий, широкоплечий, с фигурой бывшего спортсмена моложавый усач к бредущему ему навстречу пожилому, уже потерявшему военную выправку коллеге.

- Сейчас, Василий Петрович. Только бумаги скину и сразу к вам.

Через минуту, уже без документов, семенил тот к расположенной на другом конце длинного коридора крошечной каморке Василия Петровича. И тогда можно было услышать громкий раскатистый смех хозяина каморки и вторящий ему уважительный хохоток Лёшки.

Я не понимал их взаимоотношений, пока кто-то не пояснил мне, что усач - Василий Петрович Двужильный - полковник в отставке. А вот “Лёшка” имел звание подполковника. Въевшееся за годы службы понятие субординации сказывалось на их взаимоотношениях и на гражданке.

Среди “чёрных полковников”, работавших в нашем НИИ, усатый Василий Петрович выделялся сразу. Его громкий, зычный голос был слышен издалека. В разговоре с научными сотрудниками института он старался приглушать его. Но уж если отлавливал кого-нибудь из своих коллег, таких же материально-ответственных лиц в лабораториях, то его далеко не всегда безобидные шутки мог слышать любой. Не становились объектами его шуток всего несколько человек. Среди них Лёшка, подкупавший его своей лояльностью, и начальник первого отдела Максим Игнатович. К последнему, тоже полковнику в отставке, он хоть и обращался на ты, но величал его по имени отчеству. Должность начальника первого отдела, курирующего секретные разработки института, сама по себе предполагала уважение к её носителю. И для человека военного это было бесспорной истиной.

Большинство “полковников” к Василию Петровичу относились хоть и дружелюбно, но с некоторой опаской. Мог он в любую минуту прилюдно припечатать своего сотоварища крепким словцом. Но были и такие, кто его откровенно побаивались. Встреч с ним старались избегать.

В лаборатории, расположенной этажом ниже, материально-ответственным лицом был Кононенков Павел Сидорович. Тоже в звании полковника, был он полной противоположностью Двужильному. Невысокий, узкоплечий, с большой лысиной, обрамлённой редеющей кромкой седых волос, ходил он всегда быстро и почти бесшумно. Появлялся всегда неожиданно и так же незаметно ускользал из поля зрения, нырнув в какой-нибудь узкий проход или приоткрытую дверь. Любил отставной полковник поучать молодых сотрудников, приводя примеры из собственной жизни. Бывал тогда скучен и навязчив. Избавиться от его нравоучений было не просто. Возраст и военное звание требовали уважительного к нему отношения. И в кабинет заведующего лабораторией вхож он был в любое время. Давно уже завоевал расположение шефа, чётко выполняя его личные поручения. Что позволяло ему иметь свободный распорядок дня. У своих коллег-отставников Павел Сидорович был авторитетен. Говорил складно и всегда разумно аргументировал свою позицию. Но вот что отравляло ему жизнь в институте, так это встречи с Двужильным. Тот его на дух не переносил.

- Пашка, тыловая крыса, что-то я тебя давно не видел, - зычно на весь институт рычал Двужильный, заметив его. - Не иначе, как избегаешь меня. Всё небось около шефа крутишься. Научился на штабной работе задницу начальству лизать. Никак отвыкнуть не можешь, - продолжал он и громко смеялся, видя, как скукоживался при его словах Кононенков.

Вот когда оказывалось полезным умение Павла Сидоровича исчезать в казалось бы совершенно открытом пространстве. Он мгновенно юркал в какую-либо дверь, которая почему-то оказывалась незапертой.

- Паша, да не сердись, - хохотал ему вслед Двужильный. - Я ведь пошутил. Я с тобой поздороваться хотел.

Но Кононенкова и след давно уже простыл.

Реакция других коллег Двужильного на его шутки была более спокойной. В соседней лаборатории материально-ответственным лицом был Григорий Яковлевич Друзь. Как и большинство других его сотоварищей в институте был он человеком ответственным и добросовестным. Входил в положение молодых научных сотрудников и чем мог старался им помочь. В армии Григорий Яковлевич был медиком. Уволился в запас в чине подполковника. Совсем неплохая карьера для военного специалиста. Но его звание было на ранг ниже звания Двужильного. И полковник Двужильный позволял себе шутить над подполковником Друзем. Пресловутая субординация не предполагала ответной шутки. Армейская выучка срабатывала.

А шутил полковника над Друзем всегда одинаково. Встретив его с незнакомым человеком, Двужильный, приобняв своего сотоварища, спрашивал незнакомца знает ли он, что его приятель делал операцию самому Жукову во время службы на Халхин-Голе? И, видя его искреннее почтительное удивление, радостно сообщал - Григорий Яковлевич разрезал фурункул на заднице знаменитого военначальника. В далёкой молодости подполковника такой случай действительно имел место. Но ведь не было никакой необходимости входить во все эти детали. Друзь неизменно смущался, фыркал и, уходя, что-то мямлил себе под нос. Если это было время близкое к обеду, он заглядывал ко мне и предлагал сыграть партию шахмат. Мы шли к нему в каморку, закрывались там и расставляли фигуры. На обед, если не было срочных дел, я ходил после официального перерыва. В этом не было ничего необычного. Так делали многие. Тогда туда же приходили и сотрудники других институтов, расположенных поблизости. Не могла же большая институтская столовая функционировать только один час в день. Но зато, при необходимости, ответственные сотрудники институтов работали до позднего вечера. Или просиживали в библиотеках свои выходные. Рабочее время они планировали самостоятельно.

Большой холл на первом этаже нового здания нашего института был разделён на две половины. В первой была раздевалка. Рядом стояли стулья для посетителей. Здесь они дожидались сотрудников института или посыльных, приносивших им разовые пропуска. Во второй половине, отгороженной от первой металлическим барьером, располагался отдел кадров и первый отдел. Это была уже территория института. Вход в него охраняла вневедомственная охрана. Как и в большинстве крупных технических НИИ в нём были и секретные отделы. Кроме того, люди в милицейской форме придавали солидности учреждению.

Однажды, выходя из института, я увидел возле отдела кадров двух наших отставников-полковников. Один из них был начальник первого отдела Максим Игнатович. Он разговаривал со стоявшим рядом с ним высоким, белобрысым парнем одетым в модную куртку. Парень был совсем молодой. Наверняка, только что окончил школу. На его худом, бледном лице резко выделялся длинный с горбинкой почему-то красного цвета нос, придававший его лицу хищный вид. Это особенно бросалось в глаза, когда он поворачивался в профиль. За спиной парня виднелась мощная фигура Двужильного. Время от времени он тоже вмешивался в разговор. Выразительно жестикулировал. Максим Игнатович говорил тихо и разобрать его слова можно было с трудом.

- Славик … должность техника … не сложно … справишься … помогут … ещё раз попробуешь … пойти на вечернее … все условия …

- Да и я буду рядом, - гремел Двужильный. - Всегда смогу тебе помочь. Ты только серьёзно к этому отнесись. Без балды. Понял? Пора браться за ум, - эмоционально тряхнул он сжатым кулаком.

- А тебе, Максим Игнатович, огромное спасибо, - обратился он к начальнику первого отдела. - Теперь всё будет в порядке. Нине Павловне большой привет.

Двужильный подхватил парня за локоть и они вместе направились к выходу.

Через несколько дней я снова увидел этого паренька. На этот раз у себя в лаборатории. Привёл его сюда наш материально-ответственный. Отставник Алексей Андреевич. Лёшка, как звал его Двужильный. Представил его, как нового сотрудника.

- Святослав, - назвался молодой человек.

Затем добавил:

- Можно просто Слава.

Как раз в это время у нас в лаборатории проводились длительные опыты. И появление нового сотрудника пришлось, как нельзя кстати. Славу, или Славика, как вскоре все стали его называть, стали привлекать к дежурствам. Сначала в дневные, а потом и в вечерние смены. Работа была несложная. Нужно было в строго определённое время снимать показания с приборов и записывать их в журнал.

Опыты шли своим чередом. Каких-либо проблем с ними не возникало. Теперь к нам стал заходить Двужильный. Чаще всего вместе со своим другом “Лёшкой”. Полковник уже не был таким шумным, как прежде. Уважительно здоровался с сотрудниками и проходил в глубину комнаты, где возле большой сушильной камеры ютился столик Славика. Из-за работающих приборов в помещении было шумно. И через короткое время вся компания протискивалась по узкому проходу к выходу. Впереди шёл Славик. За ним лавировал между приборами крупногабаритный Двужильный. Было заметно, что в тесной комнате, среди работающего оборудования он чувствовал себя не очень комфортно. Шаркая ногами, “Лёшка” замыкал процессию. Давно работая в лаборатории, Алексей Андреевич уже освоился здесь и теперь успевал перебрасываться шутками с молодыми инженерами. Покинув комнату, он неторопливо шёл в свою каморку. А Двужильный со Славиком ещё долго ходили по длинному коридору о чем-то тихо беседуя. После этих прогулок Славик возвращался весь какой-то взъерошенный. Его бледное лицо розовело, а всегда красноватый нос приобретал синий оттенок. Он проходил к своему месту и долго сидел молча, думая о чём-то своём.

Отношения Славика с Двужильным долгое время оставались для меня загадкой. Казалось, всё стало понятным, когда я узнал, что фамилия Славика тоже Двужильный. Естественно было предположить, что это отец и сын. Но вскоре всё опять запуталось. Действительно, Славик иногда называл полковника отцом. Но однажды произошёл случай снова озадачивший меня. Как-то один из наших сотрудников в шутку назвал Славика Святославом Васильевичем.

- Святослав Радомирович, - неожиданно поправил его Славик.

Наступило неловкое молчание. Тут кто-то вспомнил о не выключенном приборе и разговор замяли. Но он остался у меня в памяти. Если это отец и сын, то почему они так не похожи друг на друга? И почему у Славика другое отчество? Или его замечание было неудачной шуткой? Окончательно всё прояснил для меня всё знающий Друзь. Однажды во время игры в его каморке в шахматы он рассказал мне историю семьи Двужильных.

Командиром Василий Петрович всегда был решительным и смелым. Не боялся брать на себя ответственность в сложных ситуациях. Сначала он служил в военно-десантных войсках. Потом в специальных частях, деятельность которых не принято было афишировать. И в мирное время участвовал в операциях, в которых всегда было место подвигу. Поэтому и был он неоднократно награждён орденами и медалями. Но такая жизнь, полная опасных приключений, не способствовала образованию настоящей семьи. Хоть и женился он молодым, обзаводиться детьми они с женой не спешили. А когда одумались, было уже поздно. А вот его друг Радик, с которым они вместе побывали не в одной “горячей точке”, женился поздно. Уже в звании майора. К этому времени он остепенился и осел в военном городке. В заграничные “командировки” посылали уже более молодых ребят. Жена его была из местных. Жила неподалёку от гарнизона, где он служил. Молодая. Красивая. Хоть и ходили о ней нелестные слухи - в небольших городках жизнь без сплетен была бы уж совсем пресной - не обращал он на них внимания. Сам не монахом был. Да и выбор у военного человека небогатый. На службе достойную женщину редко встретишь. Около военных всегда крутятся бойкие бабёнки.

После свадьбы увёз Радомир, как его теперь уважительно называли, молодую жену в другой гарнизон. Далеко от родных мест. Туда же перевели и Двужильного. И зажили они обычной для жителей военных городков жизнью. Вскоре жена Радомира родила сына. Славу. Или, по взрослому, Святослава. Как это часто бывает в семьях военных, кочующих по разным гарнизонам, жёны сослуживцев дружат. Несмотря на разницу в возрасте сложились тёплые отношения и у жён наших друзей. Особенно сблизило их рождение Славы. Жена Двужильного души в нём не чаяла. Часто оставалась с ним, когда его матери нужно было куда-нибудь отлучиться. Вот и в тот роковой день оставила жена Радика сына у подруги и поехала на мотоцикле с мужем по каким-то делам в соседний городок. На крутом повороте, на скользкой после дождя дороге, мотоцикл занесло и выбросило на обочину, поросшую сосняком. Травмы, полученные от ударов о деревья, для обоих оказались смертельными. Ехавший сзади автобус подобрал их. Но до ближайшей больницы живыми их уже не довёз. Они скончались по дороге.

Маленький Слава так и остался в семье Василия Петровича Двужильного. Сначала тот оформил над ним опекунство. Потом усыновил. А отчество, в память о своём друге, оставил прежнее. С тех пор прошло полтора десятка лет. Слава вырос, окончил школу. Вот только тяги к знаниям, несмотря на все усилия Василия Петровича, не проявлял. Может сказалась кочевая жизнь офицерской семьи, заставлявшая молодого человека часто менять школы. А может передались по наследству какие-то черты лёгкого характера его матери. Только интересовало молодого Двужильного совсем другое. Он стал появляться в компании молодых людей, весело проводивших время. Многие из них после школы не работали. Но деньги на модные “шмотки” у них были. И на вино, которое они распивали, кучкуясь по вечерам в подъездах. Иногда их компания ходила в кафе. Заказывали чёрный кофе. При возможности, добавляли что-нибудь из доступной наркоты. Самые шустрые из них занимались фарцовкой. Что само по себе уже было нарушением закона. Участвовали и в аферах посерьёзнее. Двужильный старший делал всё, чтобы отвлечь Славу от этой кампании. Потому и устроил его в институт, в котором работал сам. Надеялся - здесь сын будет под его контролем. До поры до времени это ему удавалось.

В декабре все опыты закончились. Начался отчётный период. Обрабатывались полученные за квартал графики. И тут выяснилось, что с полученными экспериментальными данными не всё гладко. На некоторых графиках появлялись странные точки. Они “выпадали” из экспериментальных графических кривых. Дальнейший анализ показал, что здесь существует своя “закономерность”. Точки выпадали из графиков только в экспериментах, проведённых в вечернее время. И тут кто-то вспомнил, что видел, как дежуривший тогда Славик, надолго отлучался из лаборатории и проводил время в комнате своего друга. Такого же молодого человека, как и он. Тоже техника и протеже одного из уважаемых военных отставников. Стало ясно, что данные в журнал опытов заносились им произвольно. Нечто подобное обнаружилось и в лаборатории друга Славика. Произошедшее настолько возмутило научных руководителей лабораторий, что по их настоянию был подписан приказ об увольнении друзей-саботажников. Друга Славика уволили сразу же. А Славика … Старший Двужильный ходил по инстанциям, беседовал с влиятельными людьми, лично ручался за сына. И Славика оставили в институте. Но в график дежурств больше не включали. Поручали простую, разовую работу. Куда-то сходить, что-то принести.

В новом году эксперименты в лаборатории продолжались. Уже в рамках других договоров. Между тем закончилась зима. Как-то очень быстро промелькнула и весна. А в июле рабочая лихорадка спала. Начался сезон отпусков. В середине месяца ушёл в отпуск и Славик. Сначала в очередной. Потом и за свой счёт. Начинались вступительные экзамены в институты.

Уверенности, что Славик поступит в ВУЗ не было ни у Двужильного-старшего, ни тем более у самого Славика. Поэтому из НИИ он предусмотрительно не увольнялся. Время показало, что решение это было правильным. В сентябре Славик вновь появился в нашей лаборатории. Набранных им балов не хватило для поступления в институт.

Теперь он чувствовал себя намного свободнее. Поскольку у него не было определённых обязанностей, то и особого контроля за ним не было. Только отец по нескольку раз на день наведывался к нему. Но всё чаще не заставал его на рабочем месте. Держал Славика в лаборатории разве что телефон. Он постоянно кому-то звонил. Или ждал звонка. Поговорив по телефону, тихо исчезал. Иногда оставлял на спинке стула куртку. Так его исчезновение было менее заметно. В лаборатории уже окончательно отказались от его услуг после очередного инцидента, произошедшего по его вине. В помещении демонтировали экспериментальную установку. Его попросили изолировать оголившийся трёхжильный подводящий электрический кабель. Элементарная работа для техника. Но и здесь умудрился он напортачить. Вызвать аварию, напугавшую всех сотрудников лаборатории. Вместо того, чтобы изолировать каждый провод отдельно, он вначале соединил три провода вместе, а затем изолировал. Мощное короткое замыкание отключило на время электроэнергию на всём этаже и вызвало пожар в помещении. Всё обошлось без серьёзных последствий только потому, что рядом в это время находились другие инженеры. У Славика произошедшее вызвало только лёгкое смущение. Ну не догадался изолировать каждый провод отдельно. Ничего страшного ведь не случилось. А вот на прибежавшего вскоре Двужильного-старшего страшно было смотреть. Он понимал, каким охламоном выглядел, да и был на самом деле, его сын. Для отставного полковника, привыкшего к чёткости, дисциплине и ответственному отношению к делу, его пофигизм был абсолютно неприемлем.

Из уважения к отцу, Славика не уволили и на этот раз. Он продолжал числиться в штате лаборатории, не пытаясь хоть в малейшей мере быть полезным. Только на работу приходил вовремя. И уходил с неё в урочное время. Вероятно, это строго контролировал отец, по-прежнему посещавший его на рабочем месте. Но уже было видно, что этот контроль становился всё менее эффективным. Всё чаще, ближе к вечеру, Славик исчезал и появлялся в лаборатории только перед самым концом рабочего дня. Где он был и что делал всё это время никто не знал. Только приходил он с блестящими глазами в приподнятом настроении. Даже его всегда красноватый нос уже не так выделялся на лице. Оно всё было почти такого же цвета. Схватив висящую на спинке стула верхнюю одежду, Славик исчезал.

Изменилось теперь и поведение Двужильного-старшего. В коридорах больше не было слышно его зычного голоса. Встречая своих коллег отставников, он не останавливался, как прежде, чтобы обсудить последние международные новости. Молча поднимал руку для приветствия и шествовал дальше. Даже походка его уже стала другой. Совсем не “полковничьей”. Ноги теперь сгибались в коленях больше обычного и фигура потеряла прежнюю стать. Он сразу стал меньшего роста. Его коллеги, “чёрные полковники”, не осмеливались заговаривать с ним. Встречаясь, здоровались и только сочувственно качали вслед ему головами. Даже Кононенков перестал от него прятаться. При встрече приветствовал, как и все другие, поднятием руки. А однажды даже попытался его остановить. С сочувствующей улыбкой спросил о его делах.

- Знаешь, Паша, - резанул ему Двужильный, - не твоего ума это дело. Што ты в этом, штабная мышь, понимаешь.

И Коненкова, как ветром сдуло. Мгновенно исчез.

А Василий Петрович день ото дня становился всё мрачнее. Наверняка, конфликты со Славиком происходили и дома. Однажды тот приехал на работу на такси. Как раз к началу работы. Явно не ночевал дома. Двужильный-старший стоял в это время в холле. У проходной. По-видимому, дожидался его. Славик молча прошёл мимо отца, не сказав ему ни слова. В этот день он не стал дожидаться конца рабочего дня. Ушёл на несколько часов раньше. Никто ничего ему не сказал. Никому он здесь не был нужен. Кроме своего отца. Но отставной полковник быстро терял влияние на своего непутёвого сына. Через несколько дней Славик опять ушёл с работы рано. Потом сделал это ещё раз. А затем стал исчезать с рабочего места и днём. Иногда приходил отмечаться вечером. А вскоре перестал делать и это. Поймать его можно было только утром.

Терпению администрации пришёл конец. Славика уволили за нарушение трудовой дисциплины. Об этом Двужильному-старшему сообщил начальник первого отдела Максим Игнатович. Василий Петрович спокойно выслушал его, пожал руку своему другу и молча вышел из кабинета. Назавтра он сам не вышел на работу. Взял больничный. На неделю. Затем позвонил и сказал, что врач продлил больничный ещё на неделю. Потом позвонили уже из госпиталя и сообщили, что полковник нуждается в стационарном лечении.

Отставной медик Григорий Яковлевич тут же отправился к нему в госпиталь и убедился, что врачи не преувеличивали. Его другу в самом деле нужна была медицинская помощь. Но в отличие от врачей госпиталя, он знал причину болезни. Вот только помочь он ничем не мог. Славик окончательно ушёл из дома. За всё время болезни отца ни разу не навестил его. Ни разу не позвонил. Хотя, как у человека заслуженного, домашний телефон (редкость для тех времён) у Двужильного был. Ходили слухи, что Славик попал совсем уж в дурную компанию. Видели его и в обществе пьяниц в вытрезвителе. Не однажды попадал он в поле зрения милиции, когда пытался добыть деньги у пьяных собутыльников.

Месяц спустя отставного полковника выписали из госпиталя. И уже через несколько дней, чисто выбритый, подтянутый, он появился на работе. Лишних вопросов ему не задавали. А он вёл себя так, как будто ничего не случилось. Потихоньку все стали забывать о перипетиях его жизни. Мало ли что бывает. Чёрные полосы в жизни случаются у каждого. Но однажды Василий Петрович опять не пришёл на работу. Не поступило от него и никаких звонков. Для пунктуального отставника такое поведение было труднообъяснимо. Некоторое время ему не решались позвонить домой. Сам объявится. Объяснит, что случилось. Но по прошествии нескольких дней в первый отдел института пришло сообщение из следственного отдела прокуратуры о возбуждении уголовного дела в связи с убийством Святослава Радомировича Двужильного. Из наградного пистолета его застрелил отец - Двужильный Василий Петрович. Убив сына, покончил с собой. Новость прозвучала, как гром среди ясного неба. Многие, хорошо знавшие отставного полковника, отказывались этому верить. Считали её чьей-то злой шуткой. Или недоразумением, которое вскоре разъяснится. Всего несколько дней назад Василий Петрович ходил по коридором института и ничто в его поведении не предвещало такой трагической развязки. Последнее время он даже вновь начал улыбаться. Хотя улыбка и не была весёлой. Увы. Новость оказалась правдой.

По рассказам почерневшей от горя жены, в тот день её муж пришёл домой раньше обычного. Отказался от ужина. Уединившись в спальне, долго шелестел бумагами. Отыскивал нужные документы. Ожидая, когда он закончит свою работу, она по привычке не вмешивалась. Но он не стал ужинать и после. Оделся и, бросив на ходу, что скоро вернётся, ушёл. Как стало известно позднее, он направился прямо к одному из старых, предназначавшихся к скорому сносу, деревянных домов, расположенному в центре растущей новостройки. По его сведениям там теперь и обитался Славик. О жильцах этого дома ходила дурная слава. Постоянные пьяные разборки, скандалы, шум, крики в ночное время. И милиция ничего не могла с ними поделать. Жили они там на законных основаниях.

Теперь уже не установить, какие у Двужильного-старшего были намерения. То ли это была отчаянная попытка вытащить из порочного круга сына, пригрозив его компаньонам пистолетом. То ли думал о самозащите, в случае угрожающей ему с сыном опасности. Когда же он там появился, веселье собравшихся выпивох было в полном разгаре. С трудом ему удалось вызвать сына в коридор поговорить. Но разговора не получилось. Возможно, этому помешали сновавшие, по их собственным показаниям, взад и вперёд новые друзья Славика. Они боялись, что тот смалодушничает и позволит отцу увести себя. К этому времени вся компания, включая Славика, была сильна пьяна. Подзуживаемый друзьями, наговорил он, наверное, своему отцу немало оскорблений. Неуважительно, скорее всего, отозвался и о погибших родителях. На месте убийства были найдены документы о его усыновлении. Как бы то ни было, роковой выстрел прозвучал. Замерли в немом изумлении, выскочившие на его звук, какие-то девицы. Пуля попала Славику прямо в сердце. И на этот раз боевой командир не промахнулся. Какое-то время он с ужасом смотрел на распростёртое перед ним тело сына. Потом медленно поднял пистолет и выстрелил себе в висок.

В день похорон Двужильных распорядок дня в институте был свободный. Многие сотрудники, включая большую половину нашей лаборатории, на академическом автобусе поехали на кладбище. Отставники на похоронах присутствовали в полном составе. Был там и Коненков. Когда гроб с телом Двужильного-старшего опускали в могилу, я заметил на его щеке слезу. Из жизни уходил человек из его близкого окружения. И уже неважно, какие были у него с ним раньше отношения. Вместе с ним уходила часть его жизни. И замены ей быть не могло.

После смерти полковника Двужильного отставники в институте сразу как-то поутихли и потускнели. А вскоре один за другим стали покидать работу. Новые на их места не приходили. Сокращений в армии больше не было. Дольше всех оставался в институте начальник первого отдела Максим Игнатович. Потом уволился и он.