Лиловая помада

Заполненные до отказа, залитые солнцем трибуны мерно волновались пёстрой человеческой массой. Наши с приятелем места были в тени, в первом ряду над VIP ложей. Отсюда невооруженным глазом можно было в деталях рассмотреть всё происходящее на арене. Места были одними из самых лучших. Хотя этот состав матадоров собрал полные трибуны на Лас Вентас, парад участников не заслужил большого внимания у публики. Свою фотокамеру с мощным приближающим объективом я пока не расчехлил.

На корриде я был впервые. Предвкушение действа приятно волновало, накладываясь на лёгкое опьянение от выпитого белого вина; перед тем как занять свои места, мы с приятелем посидели в расположенном неподалёку ресторанчике. Все прилегающие к стадиону тротуары, улочки и переулки были заполнены шумными толпами мадридцев. С трудом отыскав свободный столик в, забитом до отказа галдящей и жестикулирующей публикой, кабачке, мы жестами подозвали официанта. До начала представления мы успели перекусить и выпить пару бутылок хорошо охлаждённой Риохи. Белое вино отлично легло на местные закуски.

Первый бык не был самым крупным. Стремительным чёрным сгустком мышц он выскочил на арену с противоположного от нас выхода, поводя головой из стороны в сторону в поисках цели. Затем бросился на ближайшего тореро. Он с разгону засадил рога в деревянную перегородку, за которой вовремя спрятался пикадор. В этот момент преследуемый дотянулся поверх изгороди и почесал быка между рогов, демонстративно поглядев на трибуны. Публика одобрительно загудела. Было видно, как расщепился правый рог быка после удара.

Мне всё было интересно и я лихорадочно стал щелкать затвором камеры. Возгласы толпы, расшитые костюмы и классические, манерные позы тореадоров - всё создавало возбуждающую атмосферу праздника. Кровь, обильно заливавшая бычьи бока и загривки, на солнце казалась неестественно светлой, словно искусственной.

Как я позже понял, представления развёртывались по всей арене, но заключительный акт любого боя всегда проходил перед VIP ложей. И даже на этом представлении дорогая ложа была заполнена не полностью.

После третьего убитого быка моё волнение слегка улеглось. Словно острые как бритва рога, мелькавшие в нескольких сантиметрах от тореро, потеряли свою ужасающую силу. Изящные позы и пасы мулетой. Быки, послушно следовавшие последним указаниям матадора. Казалось, что это почти безопасное шоу, где никто не рискует. Даже проявление эмоций присутствующих на стадионе могло показаться наигранным. Я списывал это на особенность национального характера испанцев. Стройные мужчины в расшитых обтягивающих костюмах, сделав последний укол, сменяли друг друга на арене, получая каждый заслуженную ими долю аплодисментов.

Публика же продолжала следить за каждым движением участников корриды. После удачных и рискованных приёмов матадора, все с криком вскидывали руки или вскакивали с мест. Вокруг меня многие курили сигары. Было много женщин. Мне были интересны эти люди заполнившие трибуны. Я наугад водил объективом по арене и трибунам и фотографировал. Фотографировал быков, лица людей, их жесты. Меня поразило, как быстро и бесследно исчезала с арены кровь убитых животных.

Мой объектив выхватил, смазанный нечёткой фокусировкой, профиль молодой, коротко стриженной женщины у восточного края VIP ложи.

Я узнал её сразу. Прошло уже почти десять лет, но абрис её головы я по-прежнему мог бы распознать в любой толпе, с любого ракурса. Я даже непроизвольно улыбнулся этому старому, но до сих пор не забытому ощущению.

Приятель теребил меня за руку, трибуны взрывались возгласами одобрения, а я не мог оторвать глаз от единственного места на стадионе.

Она сидела в первом ряду ложи, рядом с солидным мужчиной, обладателем седеющей шевелюры. Он что-то говорил ей, неспешно жестикулируя рукой, в которой была зажата сигара. Мой объектив позволял разглядеть её голову и плечи в мельчайших деталях. Майя почти не изменилась…

…Общежитие нашего архитектурного института всегда напоминало огромный улей. Все атрибуты студенческого быта в этой бетонной коробке были налицо: пожилая, очкастая вахтёрша на входе, сновавшие в коридорах молодые люди, пахло чем-то съестным и где-то играла музыка. После одиннадцати посторонним можно было пробраться внутрь лишь через окна второго этажа; первый этаж был предусмотрительно зарешечен. Этим маршрутом частенько и попадала в мою комнату Майя в то лето.

Майя, Майка, Маечка… Мои соседи по комнате разъехались на летние каникулы. А я пожертвовал поездкой домой ради общения с ней.

Мы были почти ровесниками, но я отчего-то всегда чувствовал себя рядом с ней младшим. А может быть слегка виноватым. Неуловимо не соответствующим, что ли. Каким образом она умела создать это ощущение, мне было непонятно. К её поведению трудно было придраться. А может быть это рождалось моим тайным и трепетным осознанием её неповторимой красоты, которая попала в моё распоряжение по нелепости случая. Осознанием красоты, которое наложилось на мою первую слепую влюблённость?

В любых ситуациях она всегда знала, что нужно делать . Была решительной и резковатой в суждениях. Держа меня за руку где-нибудь на дискотеке, Майя, словно быстроходный катер, могла провести меня сквозь, казавшуюся непроходимой, толпу тусовщиков и вывести прямо к сцене. Казалось, что этот человек, в сущности ещё девчонка, идет сквозь время, ни под кого не подстраиваясь, стремясь соответствовать только самой себе.

Я так и не смог узнать откуда она и где живёт. Знал лишь, что она, также как и я, из далёкой провинции. Майя появлялась или звонила сама – когда хотела. Нам было неутомимо весело вместе. В то время её чудесный смех сопровождал меня даже во сне.

Чтобы хоть как-то поддержать свой платёжный баланс, кроме учёбы, мне приходилось ещё и работать. Ведь всё, чего моя Майка касалась, должно было быть “приличного” качества. И если я не мог позволить себе часто ходить по ресторанам, то уж вино на подоконнике в общаге должно было быть почти коллекционным.

Её “скромный прикид”, на сколько я разбирался в тенденциях моды, всегда был на уровне. Все, что она надевала на своё тело, подчеркивало его идеальные пропорции и привлекательность. Она и меня научила элементарным правилам подбора гардероба. Это было её “фишкой”. Панков, как и прочих расхлябанных неформалов, Майка откровенно презирала. И вообще, заметив у кого-либо явное несоответствие в одежде или аксессуарах, презрительным тоном могла процедить сквозь зубы:

- Идет ей, как мне лиловая помада…

Как она однажды выразилась; в нашем скромном студенческом, “постсовковом” существовании конца девяностых ей было “неантуражно”.

А со страниц дорогих глянцевых журналов, которые она так любила рассматривать, жизнь выглядела совсем по-другому! Там были яхты, острова и много солнца. С тоской я понимал, что она была устремлена куда-то в даль, в своё будущее, в котором мне, скорее всего, места не было предусмотрено. Ни озвучить, ни тем более увлечь Майку своими перспективами у меня не хватало духа. Где-то, в несуществующей реальности, был придуман закон, по которому сила притяжения владевшая одним уравновешивалась силой безразличия другого.

В общем, довольно банальная история. Но боже, как же мне было неповторимо сладко с этим человечком. Меня тянуло к ней. Я, как болезнь, каждый день ощущал потребность в этом общении. Словно неведомая птица, моя душа парила в этом чудесном, но бездонном ущелье, заведомо зная, что ей негде приземлиться.

А в один прекрасный момент она просто перестала появляться. С той осени я не видел Майю. Не буду живописать “ломки” младовлюблённого. Как-то всё утряслось. Затянули подступившие заботы по защите диплома. Жизнь продолжалась.

Позже, через знакомых я узнал, что она скоропалительно вышла замуж за неизвестного мне выпускника МГИМО и уехала куда-то в Латинскую Америку.

И вот, она сидела в двадцати метрах от меня. Через мощную оптику моего объектива, я мог рассмотреть каждый волосок на её голове. Она по-прежнему была хороша. Казалось, прошедшее время не оставило своих следов.

Несколько раз Майя оглянулась, будто высматривая что-то на трибунах, но затем успокоилась и стала слушать мужчину, неотрывно глядя на его профиль. Её лицо мне показалось более статичным чем когда-то. За то время пока я наблюдал за ней, она ни разу не улыбнулась.

Её спутнику было за шестьдесят. В его спокойных жестах сквозило достоинство знающего себе цену человека. Мне вдруг подумалось, что наверняка, где-то на солнечном побережье его должно быть дожидалась собственная яхта.

Седеющий брюнет был в коричневом пиджаке и светло-бежевой шляпе. Две верхние пуговицы на его рубашке светлых тонов были расстёгнуты. Элегантный шейный платок лилового цвета выглядывал из-под её ворота. Эта пара выглядела гармонично. В цвет платку, лиловой была и помада на губах его спутницы.

Всех шестерых быков в тот день убили без приключений. Всё как было запланировано. Без лишнего риска. Только мастерство.

А.И.

31.07.14