На дне мельницы

Открывая глаза, мы видим разные вещи: потолки разных цветов, на разных расстояниях от нас, спинки диванов, стены в коврах, с обоями или просто крашеные холодные. Иногда просыпаемся возле лужи собственной блевотины или под одеялом, в обнимку с кем-нибудь постарше или моложе намного или не очень, в поту или с запахом изо рта, не суть, главное что просыпаемся. Блик проснулся под окном, или, точнее сказать возле окна. Свет был таким, что можно было различать форму предметов, но не их цвета, словом проснулся ранним утром. Таким утром, когда глядя в окно, хочется поскорее выбраться наружу. В утренней тиши, кто-то похрапывал, и было в этом, что-то радостное, уютное что ли. С треском и разрядами статического электричества одеть футболку, пройти на цыпочках в коридор, скрипнуть дверью, стукнуть ободком унитаза, сморщить гримасу от собственной неловкости, увидеть кого-то совершенно ранее незнакомого по ту сторону зеркала, удариться мизинцем еще босой ноги о дверной косяк, снова сморщится от неловкости и боли, и окончательно проснуться. Почти сразу, совсем без сборов, только умылся, оделся и вышел. Осторожно, стараясь не шуметь Блик закрыл дверь квартиры и оказался в темном подъезде, сразу отовсюду посыпались запахи, окурки в углу на счетчике, где-то сверху нагадил соседский кот, слева за дверью еще пахнет вчерашним супом и все это увенчано запахом сырости бетонных блоков. Вверху люк чердака зияет черным квадратом, оттуда тянет холодом и паклей. Встал у самого выхода на улицу, смотрит в маленькое дверное окошко. Над тополями в темной синеве замерли облака. Открыл дверь, вышел.

Первым делом ощущаешь холод и начинаешь трястись, весь сжимаешься, прячешь как черепаха голову в куртку, уменьшаешься в размерах, все еще ватные ноги спотыкаются о застывшие комья грязи, минут пять идешь и сам себе напоминаешь поджавшего хвост пса. Вскоре привыкаешь, начинаешь дышать ртом, перестаешь ежиться. Улицы пустые и это убеждает тебя, что проснулся ты не зря, идешь и тихо радуешься тишине, не безлюдности, а тому, что все люди на самом деле ни куда не делись, и они где-то там, в своих уютных или не очень уютных мирках, спокойно или тревожно спят, позабыв на время о дневной суете. На деревьях еще нет листьев, под ногами хрустит намерзший на лужах за ночь лед. Глубина резкости очень высокая, поэтому пересекая одну из улиц, видишь на самом ее конце человека с метлой, который еще не метет, но уже готов. Проходишь мимо водонапорной башни, которая по чужим меркам подпирает, якобы низкое здешнее небо, но тебе так не кажется, так как ты тут родился и до этого даже не задумывался, а высокое здесь небо или низкое? Может это от того, что Земля представляет собой не идеальный шар, и то место где ты родился находится к небу ближе всего. Подобное сравнение заставляет вспомнить собственную теорию о скорости света и звука, что мол молнию мы видим первой, потому что у нас уши расположены дальше чем глаза, вот мы и видим сперва молнию, а потом слышим громыхания. Мысль о громе, заставила Блика вспомнить знакомого мужичка, который как напивался, начинал катать по грубо асфальтированной дороге медный полупустой бидон размером с добрую бочку, выкрикивая при этом что-то невразумительное.

Блик остановился возле небольшого домика выкрашенного в желтый свет. Билет не стал брать, просто постоял под крыльцом, посмотрел как люди собираются на перроне и тихо в пол голоса обсуждают, что-то необычайно важное. Двинулся к людям, решил послушать о чем толкуют, хотя подозревал, что на повестке дня либо рост цен на туалетную бумагу, либо отрезанная от цивилизация тоннами снега группа туристов. Люди с сонными, в основном недовольными минами тянули Блику руки, пытались разузнать о его делах. Кто-то курил, кто-то кашлял, кто-то был толстым и угрюмым. Блик невольно надвинул на лоб козырек кепки, укрывшись от первого луча солнца. Задребезжал семафор, вдали замаячил глаз электрички.

«Эх, ехать сегодня на дровах» с досадой подумал Блик, завидев зеленого змея с округлой полосатой мордой. В этих динозаврах либо из сортира вонь на весь вагон, либо окна не закрываются, ну а пивные бутылки с шелухой от семечек приветствуют всех и каждого. Дверь остановилась почти прямо напротив Блика, затем с шипением отворилась, одну створку видимо клинануло, поэтому тетки с сумками и пакетами побежали к следующей. Блик без труда пролез в тамбур, вошел в вагон и по ходу движения сел возле окна. В вагоне не воняло, между стеклом и рамой сушилось множество дохлых мух, а в углу окна расплылось радужное желтое пятно, за которым таяли первые лучи солнца. Через проход сидели два рыбака, напротив каждого по медному коробу со всеми принадлежностями, они пили чай из новехонького блестящего термоса, который ни как не вязался с немытыми руками и только на половину чистыми лицами. Достать из внутреннего кармана куртки плеер, заткнуть уши. Блик так и сделал, предварительно включив аудио рассказы Марики Безвозмездной в соавторстве с Элеонорой Каландич, чушь полнейшая, но это и не важно, главное жужжит себе, успокаивающе так. Сдвинув кепку на бок, Блик прильнул к окну, расслабился как только позволяло деревянное сиденье и тут же провалился на третьи уровень полусна.

Самое досадное то, что даже во сне его преследует этот мир шарообразных теток, полиэтиленовых девиц, мужиков с заплывшими от пьянства глазами, мир сверх пустой болтовни и прожигания жизни. На третьем уровне полусна, его как правило приветствует огромная задница, которая заслоняет небосвод, и люди бегущие в панике, в надежде укрыться от неминуемой, да еще и позорной гибели. То ли во сне, то ли наяву, Блик привычно похлопал в ладоши и задница растворилась, только на сей раз он не побежал рыться в мусорных баках и крутить дули не высоко парящим собакам, а решительно зашагал к мнимому выходу, там где женщины не охотятся друг на друга, а для мужчин слишком необъяснимо, чтобы забрести столь далеко. Шастать по третьему уровню полусна не так уж опасно, но и не особо выгодно, Блик просто набирал опыт, к тому же, выход на второй, третьи и даже четвертый уровни, был вполне осуществим хоть в общественном транспорте, хоть в очереди за мед. полисом, и особых требований, за исключением четко отработанной способности абстрагироваться от окружающего мира, не требовал. Проходя мимо высоченной Пизанской бутылки, Блик увидел искаженное отражение себя, пригляделся и понял, что в бутылке кто-то плавает, кто или что, ему разобрать не удалось. «Надо же, а я всегда думал, что она пустая! Хотя, наверное, она и была раньше пустой.» Первые пару кварталов Блик преодолел без труда. Увернуться от паукообразного толстяка, прыгнуть в овраг кишащий гориллами, раствориться за миг до приземления и появиться возле грибовидного дома с номером тридцать семь, нырнуть в любую ячейку дома между двенадцатой и сорок третьей, очутиться в стеклянной полусфере, переждать тридцатисекундную бомбардировку засохшими кубиками супер-момента, вновь раствориться и очутится на площадке между, семьдесят третьим и тридцать первым грибами, испещренными множеством телепортационных ячеек, испытать до конца которые, у Блика еще не было опыта и времени, проведенного на третьем уровне. Недолго думая, он кинулся в верхний левый край гриба, на миг завяз в трубчатой ножке, но вскоре заскользил между волокнами и вывалился на круглую площадку непонятного происхождения, под которой метрах в двадцати, похлюпывая и почавкивая, лениво бежала мутная речка, а за ней под одноцветным клочком неба виднелись уже привычные грибные порталы. Блик не знал, что делать, допрыгнуть до берега он бы не смог, а прыгать в совершенно незнакомые воды подсознательных казусов было опасно. В овраг с обезьянами он упал случайно, не по своей воле, и отделаться от страха сейчас было просто необходимо, нужен был толчок извне. Не успел Блик это подумать, как заметил в метре от себя свободно парящий целлофановый пакет желтого цвета, с черным вкраплением букв, какие часто выдают с хот догами и прочим фастфудом. Тут же прыгнул, ухватился за его ручки и быстро, почти бесшумно понесся вниз, к бурым берегам сомнительной тверди. «Теперь, этот пакет будет появляться здесь каждый раз, не зависимо от течения моих мыслей», с радостью отметил Блик и сложив скомканный пакет в карман побежал к поляне с грибами. Думать здесь было опасно, так-как любая мысль, вернее даже не мысль, а мотив возбуждающий и дающий жизнь мысли, на глазах материализовывался, и мог повлечь за собой плачевные последствия, а поскольку контролировать даже поверхностные подсознательные процессы на любом из уровней было невыносимо сложно, Блик предпочитал действовать. Не разбирая дороги, он бросился в третьи по счету гриб, и вместо того, чтобы ощутить привычную затхлость и мягкость погружения, наткнулся на огромную жирную муху, величиной с сорока дюймовую плазму, однако, отнюдь не плоскую и не изящную. На долю секунды он почувствовал удивление, потом испуг, замер на миг, достал из кармана пакет, и накинул его на бесшумно вибрирующую голову, с необычайной быстротой завязал снизу узел бантиком, и жирная муха тот час упала под ноги, после чего Блик окунулся в недра гриба.

На этот раз падал он долго и по мере его падения, все яснее доносилось жужжание, словно на дне невидимого колодца роились осы. Вскоре, перед ним возникла мушиная голова, с темно зелеными, восхитительными, похожими на мыльные пузыри глазами. А на груди мухи болталась заломинированная бумажка с надписью «Зоя Баранова, контролер-кассир». Блик тряхнул головой, увидел уже удаляющуюся за охраной Зою, выглянул в окно, и понял, что почти прибыл на место, схватил рюкзак и побежал в противоположном от Зои направлении. После того как он миновал два вагона, двери открылись и он тотчас выскочил на перрон. Его встретила пустая привокзальная площадь, и неподдельно грустная, трогательная картина. В нескольких шагах от него стоял бородатый мужчина лет сорока пяти, с влажным взглядом, болезненно завернувший голову на бок, в левой руке он держал желтый истрепанный пакет, а в правой, сильно трясущейся руке держал мороженное в вафельном стаканчике. Электричка с шумом удалилась, Блик проводил ее взглядом, снова взглянул на мужчину. Тот подносил трясущуюся руку с мороженным ко рту, и глядя на это, делалось невыносимо больно, Блик переживал необычайную любовь и жалость к этому человеку, такую, что хотелось отвернуться и не смотреть. Но он смотрел, мужчина подносил мороженное ко рту, впивался в него неправдоподобно белыми зубами, и тогда рука переставала трястись. Сердце Блика сжималось при виде этого зрелища. Однако, как только он вспомнил китобойню со второго уровня, сотню жалящих глаз, и то, как ему пришлось сражаться с алебардой в руках, сделанной из сотен китовьих плавников со злостным смердократом, повелителем мутной долины, почти сразу забыл старика и пошел вдоль линии, на одну из объездных трасс, вернее одну единственную объездную трассу.

Поскольку трасса была объездной, она должна была, что нибудь объезжать, а объезжала она небольшой городок с парочкой фабрик, и дюжиной замызганных улиц. По объездной дороге ездили дальнобойщики, бандиты, люди едущие из одного крупного города в другой и прочие субъекты не желавшие возвращаться в прошлое лет эдак на цать. Потому что городок, который все так отчаянно объезжали, был чем-то вроде, той самой, мамонтоподобной электрички, с облупленными домами, с VHS кассетами на прилавках магазинов, с безногими еще не вымершими пьяницами, мутноглазой молодежью, которая с утра еще пьет, а вечером весело и гордо вышагивает прямо посреди улиц с трехлитровыми пластиковыми бутылками пива в обнимку, в народе именуемыми «сиськами», с девицами одетыми на гламурно-колхозный манер, отстающих от просто гламурного лет этак на цать. Причем я не обвиняю их в отсталости от городских дам. Это в крупном городе, у каждой сумочка от какого-нибудь там хмыря, сотовый телефон штук на десять, колготки, плюс прическа, краска для волос, солярий и прочая муть, которая при отсутствии целлюлита и детей выглядит заманчиво, а любого рода информация тем или иным образом попавшая в голову такой вот фифочки укрепляет в ее окрашенной головке высокомерие и тупую упертость. В таких местах как это, у подавляющего большинства распустёх, начисто отсутствует вся выше перечисленная атрибутика современного безмозглого существа женского пола, потому как это следует из того, что сравнивать их с видом Homo Sapiens можно лишь судя по приобретаемым ими предметам. Идешь вот так, смотришь и думаешь, даже не думаешь, прорекламленный и засранный мозг идентифицирует автоматически, что да, одета, с сумкой, с волосами на голове чуть длиннее обычного, стало быть человеческая единица женского пола перед тобой, и идешь дальше. Если видит вот такой вот полупьяный сопляк, скажем, женщину одетую в юбку, то у него автоматически откладывается дурная ассоциация, ну а если он видит девицу разодетую в джинсы, с размалеванным лицом и лакированной сумочкой, то тут же пытается пристроится, в смысле, пардон, познакомиться, мол привет, да куда путь держишь. Хотя все это зависит от степени опьянения, если на улицах ни души, а тебя, увы, пытается обойти девушка в юбке и даже не хорошенькая, то выбора у тебя особого нет. Здесь опять же все не весьма однозначно, так как стоит обратить внимание на длину юбки, но я надеюсь, вы поняли, что юбка в моем случае всего лишь метафора. Как бы там ни было, к приличной, по настоящему приличной девушке, в какое бы она время не шла по улице, ни кто не пристанет, хотя одного приличия пожалуй мало, нужно еще бесстрашие. Есть, конечно и такие, кто учится с утра до вечера, и даже имеет вкус, но такие особы, как правило, столкнувшись с жизненными реалиями заканчивают свою жизнь в очереди за портвейном или в зассаном бывшими одноклассниками подвале. Есть и такие, кто худо-бедно выходит замуж, некоторые все-таки выбиваются в люди, но случаи эти почти фантасмагоричны. Возможно, это не объективный взгляд на вещи, но я бы назвал этот городок оплотом прошлого десятилетия, серого и грязного десятилетия, а так же невежества, пошлости и безвкусия. Ну я это только за молодежь вам рассказал, так как сам отношусь к таковой, да и что бы особенно вас не заморачивать социальными нарывами. Такова нынче реальность провинции в государстве именуемом Россией. Хотя и в крупных городах все это есть, только там цивильнее, что ли, да и на это не обращаешь внимания.

Осознающий всю эту бодягу, Блик, у которого вовремя и очень удачно съехала крыша после прочтения некоторых книг, которые можно твердо выделить на фоне современной макулатуры, как нечто большее, чем предмет для разжигания печи или подтирания задницы, спасался практикой сновидения, учился фиксировать внимание на предметах из других измерений, миров, называйте как хотите. Укреплял свою волю, и ему было чем гордиться, хотя он и не кичился своими скромными успехами. Знал он и некоторые механизмы которым подвержена самая обычная мысль, кое что о магнетизме, гипнотизме, общее представление о не выдуманном человеком устройстве мира, а еще о физиологии печени, порнографии и двух без конца бьющих друг друга по башкам мужиках. В колледже, после его предложения на студсовете, повесить в туалетах над каждым унитазом по трубке кальяна, на него начали поглядывать с некоторой брезгливостью и даже страхом, поскольку в массах ходило мнение, что психи обладают нечеловеческой физической силой. Не то что бы по жизни Блик был изгоем или отщепенцем, которым свойственна лишенная смысла примитивизация окружающего общества и уход в субреальность под гордым лозунгом, «Мы за правду! Мы борцы! Мы вне системы!», во всей этой социальной шелухе он не видел ни смысла, ни красоты, как правило лишенной этого самого смысла. Смысл то конечно был, Блик понимал его так – чем выше степень непонимания и неприятия этих людей обществом, тем эти люди «правдивее» и «многострадальнее». Ну а если случались попытки общества наладить контакт с этими самыми многострадальцами, то те сразу же щетинились, уходили в тень, вообщем, если уж общество строится на самообмане, то и такие оппозиционные слои не исключение. Блик искал чего-то, что больше пустоголовых нападок на окружающую «несправедливость», его больше интересовала свое собственно нутро. И таких как он было тоже достаточно много, как раз хватало на самую захудалую прослойку, ни где при этом официально не значащуюся, он даже знавал пару людей лично. Когда Блик загорелся практикой сновидений, он не располагал ни пейотом, ни грибами растущими в зарослях дикого чаппараля, у него была лишь вера, сильная и бессмысленная. Вера - не уверенность. Тогда к нему в руки попала книжка с сильным названием «Сила мысли» Уильяма Аткинсона, конечно, после объемного и увесистого описания глюков Кастанеды, это книжица показалась Блику жалкой брошюркой, но она явилась для него ключом. Много в ней было воды и пустых разговоров, но основную мысль он уяснил, и с тех пор, сознательно обманув сознательную часть ума, стал путешествовать по снам. Оказалось, что если посредством взгляда должным образом вложить свое внимание и душу, скажем в консервную банку пылящуюся на дороге, то ее можно привести в движение и даже подвергнуть левитации, и это все не россказни, а чистая правда. Просто необходимо убедить себя в том, что двигать банки взглядом это так же просто, как сходить в магазин или подтереть задницу, а это ой как сложно, убедить себя, да и вообще, если бы я хотел от вас что-нибудь по настоящему скрыть, стал бы я врать вам? Как по вашему? Есть конечно такие люди, которые по жизни только и умеют двигать банки, и трясти прилепленными к заднице ложками, мол дар у них такой с рождения, или молнией кого шарахнуло, есть такие, спору нет, про таких иногда снимают фильмы, показывают на всеобщее обозрение как подопытных крыс в каком-нибудь дневном шоу, но такие люди неудачники по жизни, в лучшем случае они могут шататься по кабакам или улицам, за деньги показывая свое дарование. Блик отличался от подобных людей, у него нет никакого дара и сверхъестественными силами он не наделен, вернее у него конечно есть эти силы, но он не наделен ими, он сам развивал их, он не метил в будды, не стремился добиться материальных успехов путем манипуляций людьми на мысленном уровне, им двигало живое, неподдельное любопытство, которое постепенно переросло в привычку. Сновидения вошли в жизнь Блика, как наркота входит в жизнь наркомана. Что касается его имени, БЛИК, то... Ну ладно, раз уж мы на чистоту... Во-первых, само слово не имеет ни какого смысла, во-вторых, каждый достигнувший первого уровня полусна юнец, как бы вступает в касту что ли, становится членом общества сновидящих и все дела. Там его нарекают именем, предоставляя небольшой выбор, как при покупке сим-карты, когда дают возможность выбрать номер. Так вот, когда вы покупаете того или иного оператора связи, первые несколько цифр одинаковы, так и тут, только вам не дают выбрать между МТСом и Мегафоном, это определяют ваши личностные качества. Например Блик, был определен как активный минималист самодур, и операторы обслуживающие такой класс предложили ему имена, начинавшиеся на две буквы БЛ, были там такие как Блюз, Блёр, Блут, Блят, и совсем неприличные... Блик назвался Бликом. Однажды он слышал, что особой популярностью пользуется имя Блэк, и что за это имя ведутся турнирные бои на верхних уровнях, о которых он еще пока только мечтал, но его вполне устраивало свое имя, и он был рад, что ни у кого такого имени в мире снов нет.

Но речь пойдет не о сновидениях, вернее почти не о них. То есть я хочу сказать, что сны это конечно клево и все такое, но сегодняшний день из жизни Блика меньше всего связан со сновидениями, и именно по этому он интересен. Почему? спросите вы. Представьте себе, работает человек всю жизнь на заводе или в магазине продавцом, и вдруг случилось так, что у него кто-то умер из родни и он едет на другой конец страны, или этот человек просто взял отпуск и решил съездить отдохнуть, что напишет этот человек? Пару строк о своем станке и вечно грязных руках, а в остальные десять строк он вложит все впечатления, которые пережил на похоронах или расскажет о том как плескался в черном море где-нибудь под Туапсе. Вот я о чем.

Блик перепрыгивал лужи грязи, доскакав до киоска он просунул голову в окошко и попросил Orbit медовую дыню, расплатился мелочью и тут же затолкал в рот пару тройку подушек, так как зубы с утра не почистил. Дальше шел по все еще пустым улочкам, неумолимо приближаясь к объездной трассе. Есть в этом, что-то мистическое... «Объездная трасса!», это конечно не трасса 60, или сколько там было, но все-таки продолжать дальше, не опошлив демоническое контральто просто нельзя, иначе можно подумать, что я пишу о каких-нибудь сказульках или пустых бреднях, вуалируя никчемность замысла романтическим ореолом названия этой треклятой объездной дороги! Дорога была самой обычной, с домами и домишками по краям, еще при выходе из города, патрулирующими до поры до времени территорию псами. Если что и было необычного в ней, так только то, что после того как городок напрочь исчезал позади, растреханный в кашу асфальт сменяла ровная серая гладь, свежевыкрашенная и приятная глазу. Вдоль этой части дороги тянулись дачи, старые дома с покосившимися заборами и прогнившими крышами, такие дома словно коты –демонстрировали всю гибкость своего тела, так как от многих домов осталась лишь фасадная часть здания, а остальное невидимое глазу тело как бы с силой упиралось задними лапами в землю, прогибая спину-крышу, и с каждым годом упиралось все увереннее и капитальнее. Некоторые домики были аккуратными, выкрашенными пару лет назад с садиками и беседками, некоторые на европейский лад обитые бледно-зеленым пластиком и стекло-пакетом вместо обычных окон, со спутниковыми тарелками на крышах, в таких, как правило жили либо молодые, либо обезумевшие от долголетнего безденежья старые. Некоторые были просто неприлично безвкусными. Дальше дорога шла вдоль речного обрыва, поэтому, когда попадались особо разваленные дома, справа вырисовывалась внушительная панорама с лесным массивом и железнодорожным мостом вдалеке. Блик сплюнул жвачку, после интенсивного получасового жевания, вкус медовой дыни воссоединившись с запахом изо рта, приобрел вкус репы и еще чего то не очень приятного. На пустом месте, где по идее должен был стоять очередной дом, стоял огромный старый тополь, Блик присел возле него на сухую желтую траву, поежился в солнечных лучах, поднял воротник куртки, надвинул на глаза кепку и... Почти сразу, дифракционные круги, вызванные сощуренными глазами сменились привычной картинкой.

Прыгнуть, ухватится за ручки пакета и быстро, почти бесшумно понестись вниз, к бурым берегам сомнительной тверди. Обезвредить пакетом жирную муху и прыгнуть на сей раз в гриб номер восемьдесят семь, тот стоял рядом с прошлым грибом. Когда он падал в темноте, перед ним мелькали различные картины, словно он ехал в стеклянном лифте. Поляны усыпанные звездами, грибная гряда, бесконечно тянущаяся к горизонту, сомнительные и печальные птицы, огромные похожие на нервы нити, по которым как электрики лазали необычайно головастые слизни, много еще чего он видел. Неизменная особенность третьего уровня, это вездесущие грибы гиганты, и вообще во всем угадывались черты присущие живым организмам. Не то что на втором, где почти все сделано из воды, и любое мысленное отвлечение приводит к пусть и неопасному но отвратительному погружению в зеленый кисель, или наоборот в кристально чистую, бесконечную толщу воды. Блик упал на колени, упал на что-то мягкое и податливое, встал и оглядевшись понял, что стоит на шляпке гриба. Кругом, на сколько хватало глаз, росли не симметрично расположенные грибы, одни небольшого размера, другие побольше, от трех до пятнадцати метров, это поблизости, а вдали, виднелись редкие гиганты, Блик насчитал их больше тридцати штук. Грибы были одного цвета и формы, но все же не были точными копиями друг друга, «Наверное, одна разновидность» подумал Блик. В каждом из грибов, как и полагается, были круглые ячейки, от сорока до шестидесяти на каждой ножке, Блик вспомнил «Мир реки» Филиппа Фармера кажется, он читал его еще пацаном на чердаке. В той книге единственным источником пищи были грибы с отверстиями внутри, только там были каменные грибы, и по ним шарахало молнией, тогда в специально отведенных цилиндрах появлялась пища. Грибы имели один цвет еще от того, что небо нависшее над Бликом представляло собой... как бы это сказать, инверсионный вариант звездного неба, почти белое, со множеством черных точек. Блик посмотрел на свои руки, кожа была бледной, полу серой, а манжеты некогда синей куртки, были чуть темнее рук. Разглядывая руки, Блик заметил на коже множество черных точек, сперва он подумал, что это кожный дефект, мало ли что выкидывают сны, но потом понял, что эти точки связаны с небом, как если бы вы сидели в прорешеченном пулями ангаре чудесным летним утром, то вы бы непременно заметили на своих руках, ногах, и выдающейся мужской груди светлые пятнышки солнца, тоже самое было и здесь, только наоборот. Блик стоял на самой макушке гриба, по колено провалившись в его шляпку, затем сел, и гриб тут же принял форму его задницы, сидеть было очень удобно, правда, слегка влажновато. Это место не было похоже на остальные, нет, не потому что тут не было цветов, Блик привык к подобным штучкам и видал еще не такое, просто было здесь, что то... что то такое, с чем Блику еще не приходилось сталкиваться... «Да!» внезапно его осенило. «Я могу думать! Могу сесть и понаблюдать за окружающим!» заорал Блик, и не услышал своего эха, как обычно бывает, когда орешь в поле. Он думал о том, что раньше, наверное, в силу своей неопытности он мог наблюдать свои сны только как видеокассету на перемотке. Стоило остановиться, картинка таяла и исчезала, что бы оставаться во сне было необходимо постоянное движение, а здесь можно было отдышаться, «Может это просто одна из причуд сна?» спросил Блик у самого себя. Как бы там ни было, он был рад новому открытию, покачиваясь встал на ноги, оттолкнулся от своего гриба и невыносимо медленно полетел к следующему. Приземлившись, он вновь оттолкнулся и полетел к следующему уже чуть быстрее, отталкиваясь каждый раз он набирал скорость, и в этих прыжках, было некое очарование, такое детское, беззаботное счастье. Он прыгал с одного гриба на другой, нервно при этом хихикая себе под нос. Блик взял курс на одного из гигантов и воодушевленный скакал ему на встречу, как в один момент его нога соскользнула, он не сумел как следует оттолкнуться и полетел вниз к угрожающе приближающейся темноте. В ужасе он выставил перед собой руки, завопил, потом почувствовал как погружается во что то холодное, скользкое и неприятно странное. Не успел он как следует испугаться, как по глазам резануло солнечным светом, а в нос ударил едкий дизельный выхлоп уже удаляющегося вдоль реки КАМАЗа.

Блик захлопал глазами, солнце уже здорово припекало, но он не шевелился, сохранял первоначальную позу, он хотел понять... Он боялся упустить момент, осмыслить все сейчас, пока образы свежие... Было душно, только где-то сзади приятно задувало под куртку. Блик сдался перед жарой и словно пришибленный направился к речному обрыву. Река была внизу на значительном расстоянии от берега, редкие лодки с рыбаками казались семечными скорлупками. Блик расстегнул ширинку и зарядил горячей струей в пустоту пространства. Когда он застегивал штаны струя еще падала, а потом ударилась о красную глиняную поверхность берега где-то далеко внизу. Когда Блик двинулся дальше, он вспомнил про плеер, и одел наушники, Марику с Элеонорой сменил Станислав Лем с рассказом Пиркса. Окруженный пьяницами и бездельниками Пиркс, упустивший небывалую возможность контакта с иноземным разумом воодушевил Блика и тот двинулся чуть бодрее. Постепенно дома стали исчезать, а за тем кончилась пешеходная дорожка, Блик зашаркал по щебенке. Теперь, когда река исчезла, дорогу обступали желтые поля и покосившиеся столбы. В ярком, зыбком небе, словно дробная черта, отделяющая числитель от знаменателя, полоса самолета отделяла одно кучевое облако от другого. Вдалеке замелькал лес и дорога пошла под горку, посреди этой впадины одиноко стояла автобусная остановка желтого цвета, весьма странного строения, как будто на половину открытый коробок спичек воткнули в землю. Блик остановился, зажевал еще пару жвачек, перешел на ту сторону дороги, где была остановка, вернулся на середину, присел на корточки разглядывая желтый, похожий на гнилой зуб камешек, от чего то он напомнил ему тот самый желтый пакет с черными буквами, сложил его в карман и снова вернулся на остановку, огляделся, ни кого, ни души, только эта остановка в овраге, небо, и вздымающиеся над головой поля... Плеер пару раз пикнул и отключился, Блик убрал его в рюкзак и присел, сиденье оказалось слишком высоким, поэтому он сидел озорно болтая ногами в воздухе и щурился от солнца. Зачем он идет туда? Зачем он вообще куда-то идет?.. Там чище, там добрее. Он придет туда, дождется ночи и все вспомнит, заново все почувствует, под тем самым деревом, под тем самым звездным небом... Сегодня ничего не изменится, он это знает, и только потому, что он это знает, ничего не изменится, а иначе не миновать дождя или еще чего по хуже... Может он просто идет, зная, что здесь однажды проходила она, что они вместе проходили здесь?. Эта дорога... Это единственное, что осталось от нее. Нет, это не важно, важно, что он идет, не стоит придумывать оправдания и цели, иначе не чему тогда будет удивляться...

Внезапно Блик вскочил и почти побежал в гору, он привык бегать только в кроссовках и спортивной куртке, сейчас он стирал себе ноги строгими ботинками и тугими джинсами, пот застилал глаза, но он бежал, он хотел добежать до тени, и почувствовать хотя бы физическое удовлетворение... Вбежав на возвышенность он упал под дерево в тень и начал кататься по сухой траве, как это делают индейцы, что бы взять у земли силу. Она для Блика... женщина в юбке, если вы понимаете... С ней можно было без конца разговаривать, улыбаться, она была другом, таким другом, который стоит с тобой под дождем и улыбается, она была настоящей, и платье у нее было тоже настоящее. Блик лежал на спине и не двигался, в глухой тишине он на миг закрыл глаза... Раздался легкий скрип, он поднялся на локтях и увидел внизу старика, тот ехал на красном скрипучем велосипеде. Поднявшись до половины, не в силах подниматься в гору, старик пошел пешком ведя возле себя велосипед. Лицо старика было усатым и обветренным, на ручке велосипеда висел пакет... Блик обомлел «Желтого цвета!», старик был одет в зеленый сюртук и чистые кирзачи, в целом он не походил на этих беззубых кочегаров и пьяниц, была в нем какая-то легкость и красота. Он напомнил Блику Остерикса из известного мультика, такой вот приятный старичок. В пакете на ручке, что-то подозрительно позвякивало. Старик подобрался почти вплотную, и Блик подыскивал слова, как к нему обратиться, но тот начал первым.

- Ты чего это тут валяешься? Пьяный, что ли?

- Да не дедуш, я это... У вас чего в пакете?

- И какое тебе дело до моего пакета?

- Ну хорошо, скажите хотя бы, давно он у вас?

- Да сегодня нашел, дворами иду, смотрю на лавке лежит, посмотрел, хороший, не дырявый, чего не взять.

- И все-таки, что у вас там?

- Не твоего ума дело.

Проворчал старикан.

- Послушайте, у меня вот тут рюкзак...

Блик поспешно поднялся, отряхивая рюкзак от травы.

- Может махнемся, а?

Старик сомнительно посмотрел на рюкзак.

- Чего мне твой рюкзак? Небось порвется завтра, и куда я его тогда?

- Да вы сами посмотрите, удобный, отличный рюкзак.

Старик помял с минуту рюкзак, повертел, потряс…

- И чего, прямо на пакет таки обменяешь?

Блик не знал, зачем он это делает и говорит, ведь этот рюкзак, можно сказать, был ему ближайшим другом, вот уже три года, он всюду с этим рюкзаком, он уже успел превратиться в предмет силы... Блик сглотнул.

- Да.

В этот момент, старик показался ему самым обычным стариком, и это совпадение с пакетом, с третьим уровнем, с мужчиной на перроне, все это превратилось в чепуху... Блик сжал лямку рюкзака.

- Ну ты чего? Передумал, что ли?

В тоже время, Блик был глубоко убежден в том, что случайностей нет и не может быть в мире реальном. Хоть жизнь и ускользала от него из-за бесконечных путешествий по снам, но реальность не была для него дурной или скучной, она давала сил и твердости, как дом или мать.

- Что у вас в пакете?

- Ну водка, тесть приехал вчера, а чего?

- Давайте, я вам рюкзак, а вы мне пакет и один бутыль?

Старик обдумывал ответ целых пару секунд.

- А может тебе еще велосипед отдать?!

Блик мог сделать так, что бы старик в ужасе убежал от него поджав хвост, оставив и пакет с водкой и велосипед, но отчего то он знал, что смысла в этом уже не будет.

- Нет, спасибо, велосипед можете оставить себе.

- Ишь ты! Оставить себе!

- Послушайте, когда-то я покупал этот рюкзак за полторы тысячи рублей, мне не кажется, что я прошу много.

- Ну-у, когда ж это было то!

- Давайте так, я дам вам денег на водку и на пакет и еще сверху, подумаешь лишний раз скатаетесь туда сюда, в вашем то возрасте полезно, да еще и денег отхватите. Идет?

- Идет, не идет, делать мне больше нечего, связываться со всякими тут проходимцами.

Проворчал засохший велосипедист. Блик вскипел, и...

- Да ты на себя то посмотри! Чучело огородное! Тесть у него приехал! Водка у него стынет! Катись ты к чертовой бабушке!

Рыжие усы старичка дрогнули. Теперь Блик видел в нем таракана, испуганного, жалкого, с водкой в пакете таракана...

- Да ладно, чего ты, на держи, если так надо...

- Да чего уж там!

Отмахнулся Блик. Дед протянул бутылку.

- Водку возьму, а пакет не надо, уже не надо...

Блик пошарил в карманах, нашел мятую сотню и протянул старику, тот взял.

- Ну как хошь, а я покатил за второй бутылкой.

И дед укатил, вскоре оказался возле остановки, доехал до середины горки и снова пошел пешком, ведя возле себя велосипед. Блик провожал взглядом желтое пятнышко пакета, пока старик не скрылся за холмом. Взял бутылку в руку, «Глазовская», тряхнул ее как следует, недовольно сжал губы увидев пузырьки воздуха, убрал в рюкзак. Встал, отряхнул кепку, и зашагал дальше, уже среди леса.

Часто, люди многого не замечают... Например, воздух начинают ценить только когда тот норовит закончиться, с водой так же, ну да это и понятно. Сейчас Блик вспомнил про воздух, и не потому что его перекрыли, а потому что тот был свежим, почти сладким, и дышалось хорошо, во всю грудь. Приятно радовало и то, что на обочине и за обочиной, кончился мусор. Наверное, он уже перешагнул черту того радиуса в котором люди и все связанное с ними дерьмо делают мир прекраснее. Солнце уже давно перевалило за полдень и тени стремительно росли. Блик вспомнил о мусоре. Мусор в этой стране играет важную роль, по мусору можно судить о людях, нет, не в пошлом смысле, мол бросил в урну – хороший мальчик, бросил мимо – плохой. На самом деле, людей сознательно бросающих мусор где попало, очень мало, так и то это либо голубые, либо сатанисты, опять же метафорично, остальные люди бросают мусор мимо урны только потому, что все вроде бросают и я тоже. Как думает такой человек? – «вот все перестанут бросать, перестанут гадить и я перестану», или, «одним фантиком меньше одним больше...» и вы не поверите, это основная масса! Некоторые настолько эгоистичны, что просто не замечают этого. Что касается людей принципиально бросающих мусор только в специально отведенные для этого места, то... это тоже своеобразная форма проявления эгоизма, человек кладет мусор в корзинку не потому что думает о всеобщем порядке и чистоте, а потому что этим самым поступком он выделяет себя, мол я правильный, пусть у меня жизнь не удалась, но мусор я положу куда следует. Чаще всего, люди сохраняющие мусор при любых обстоятельствах, лишь бы тот не оказался на уже загаженном газоне или тротуаре, все же успешные люди. Такой человек в первую очередь думает, что мусорят только бомжи и невежды, и что он не может опуститься до такого, подчеркиваю, он не может опуститься до такого. Вот где собака зарыта! Так же стоит учитывать, что из любого правила есть исключения, и вы с гордостью можете отнести себя к этому благородному исключению. Просто у людей из голов ни как не выйдет мусор, вот он и валяется на дорогах.

После этих размышлений Блик вспомнил один разговор. Суть его была в том, что все женщины делятся на два типа, вернее на три, первые в постели молчат как рыбы, вторые повизгивают робко, а третьи орут в неистовстве. Вспомнил он и лицо той девчонки с которой они трепались летними вечерами до утра. Мда, от прошлого не скроешься... Оно конечно можно, скрыться то, но Блик еще к этому не готов... Или готов, просто как приятен и сладок самообман, конечно если ты о нем не подозреваешь, то ничего особенного, жизнь как жизнь и все дела, а если знаешь, то... Если вы поймете меня... Вот выпили вы бутылку водки, помучилась с бадуна и все, чисто физически, ну может депреснячек нападет похмельный. Это если вам начхать на всякие там иные ни кому не нужные силы. А если вам скажут, что еще одна две бутылки и у вас откажет печень, почки там, цероз и все такое, то вы уже думаете, ага, ну раз одна-две, то... со стакана то ничего не будет... Хлопаете вы стакан, потом второй, третьи, и уже когда, как говаривал Миша Жванецкий, нажрались вы до оловянных глаз, в мозгу медленно и вяло проносится мысль, что нельзя же мне! Врачи сказали! Потом вы начинаете успокаивать себя тем, что мол результаты анализов перепутали, или имя, и вы полностью уверены, что это все вы, что это вы сейчас нажрались вдрызг, и якобы вы же за себя оправдываетесь... Именно поэтому, Блик своего рода мазохист, кайф не от того, что может принести кайф, а кайф от того, что ты плюхнулся в эту вонючую реку самообмана и раздолбайства, видишь как она радуется, эта сила, которая по жизни тянет к низу каждого, видишь как она ликует, и ты хохочешь над ней, зная, что в любой момент можешь обломать ее ликования, обуздать ее, и увидеть, как та с обиженной миной умчится восвояси. Ну для примера, есть у меня друг, как зовут не важно, он девчонку, как опять же в народе говорится, «разведет» и обломает, то бишь все уже на мази, а он ей, нет мол, погода сегодня не летная, и это для него кайф такой. Уж не знаю, говорил он так, потому что и впрямь так было, или потому что, его обламывали, не знаю, но пример я привел. Так же и у Блика, только все более пафосно, как если бы перед тем как включить свет, мы должны были бы танцевать ритуальные танцы перед выключателем. Забавно, вот слово выключатель есть, найдите выключатель, нащупай выключатель он на стене слева, а вот включателя я, что-то еще не слышал. Слово выключи ассоциируется с уходом, мол выключи, отступись, плюнь, забей, завтра доделаешь... Если вы следили за моей мыслью, то ничего удивительного нет в том, что когда мы включаем выключатель, то чаще всего видим кучу трупов, или как минимум, что-нибудь не очень хорошее... Как знать, быть может, когда среди штепселей и розеток с вилками появится непривычное уху слово включатель, на улицах станет меньше мусора и девушек в облегающих джинсах?

Все эти россказни, Блик называет «промежуточными», так как они заполняют голову в перерывах между снами. Сейчас он старался прогнать все эти глупости, так как необходимо было вспомнить вчерашний разговор с отцом. Часто, либо песня вот так вот вертится на языке, либо имя известного актера. Отец подробно рассказывал местонахождение старой мельницы, о том, что там дуб в поле стоит и мельница ветрянка, вообщем такой пафос, что Блик не поверил сперва. С другой стороны, уже прошли те времена, когда отец посылал его за чем-нибудь, чего на самом деле нет, и это что-то значило, по крайней мере Блик так решил. Вот вы например, были когда-нибудь на мельнице? Блик давно мечтал побывать на мельнице, еще до того как им завладел Морфей. Просто для любителя чердаков, крыш, мостов и прочих подобных мест, мельница это не просто здание с приспособлениями для размола зерна. Да и рассказывал отец так убедительно, только бы вспомнить... «Ага! Вотт и заправка! А от нее влево по полю до леса и... ладно, там видно будет».

Вдали над лесом реял синий флажок, и это был логотип бензозаправки, «Регион нефть». Блик зашагал быстрее, надвигался вечер. Подъездные дорожки, ограничивали похожие на спички, металлические столбики, Блик вспомнил, что эти белые шарики на столбиках светятся ночью и что издали смотреть интересно, он только не мог вспомнить каким именно цветом они светятся, красным или белым. На заправке, было пусто, только один раз мимо пролетел белый автобус с синей полосой снизу, люди в нем были угрюмыми и как будто неживыми, автобус скрылся в лесу. От чего-то Блик вспомнил красный крест с полумесяцом, всех этих вечно кричащих и вечно обделенных людей... Где т-о вверху тишину нарушало далекое гудение самолета, Блик задрал кверху голову и ничего не увидел. Какая-то в этот миг повисла пугающая и одновременно радующая пустота, жизнь как бы обострилась, она почувствовалась, словно на миг вы высунули голову из воды, вдохнули сладкий и свежий воздух, но обожглись холодом и снова вернулись в воду. Вообще, он был в этом месте всего один раз, и оно ему понравилось, не потому что здесь пусто или тихо, а потому что здесь чисто, потому что в заправочном кафе тебе не подадут кофе в пластиковом стаканчике, потому что на окнах у них салатовые жалюзи, и у продавщиц глаза не кричат что нибудь в духе «Забери меня отсюда прынц!», а охранники не кажутся умными. Блик цокнул дверью не большего и невзрачного с виду кафе, подошел к кассе, заказал кофе с молоком, пару пирожков с капустой, расплатился и сел возле окна. Изнутри кафе было узеньким и даже тесным, но милым и уютным, Блик заметил, что салатовые жалюзи сменили на синие, он сидел в полосках вечернего света и глядел на коричневую полированную, почти чистую гладь стола. Стройная продавщица и официантка в одном лице принесла заказ и улыбнувшись удалилась. Кофе не был горячим или отвратительно теплым, кофе был в самый раз, правда второй пирожок оказался непростительно грибным, а не капустным, но Блик был слишком голоден и слишком счастлив, чтобы пожаловаться.

Занимать себя мыслями в такие минуты как-то не очень получалось, вот так вот поддашься счастью и не замечаешь ничего вокруг, почти так же глупо как... Вот например слушаю я песню сочиненную моим другом, тот час вспоминаю его лицо, голос, вообщем его образ. Музыка мне нравится да и голос тоже, вот я представляю как мы с ним собираем по рюкзачку и идем в поход, куда-нибудь в глушь на берег какого-нибудь озерца, вот мы разводим костер, садимся, он достает гитару я достаю гармошку, оба мы давно мечтали побыть вместе, поболтать о вечном... Вдруг в песне настает такой момент, что мне кажется, что мой друг слажал, не попал в ритм там, или запнулся на полу слове, и тут же в моей фантазии, у друга в руках вместо гитары возникает неотесанное бревно, а лицо приобретает тупое выражение. Потом, я очухиваюсь и думаю, что мол это за бред? Такой мираж мне обломил!, а это никакой не бред, это мое собственное недовольство отразилось в почти материальной среде, и это такие процессы, которые даже в воле не нуждаются, просто есть какой-нибудь раздражитель извне, а ты сидишь и смотришь как он визуализируется в твоей голове, или где там еще. Так же и счастье, иной раз такая глупость, а приятно, кажется, что ничего тебе дороже нет этого сучковатого бревна. Конечно, если бы мне в пирожок вместо капусты завернули полено, я бы вряд ли обрадовался, но суть то тут простая и ясная. Витая мысленно, не видишь очевидного, иной раз умер и не заметил того, что умер, а если бы заметил, то умер бы уже бесповоротно, безо всяких шансов на оправдания. И если представлять себе смерть, не как безобразную костлявую тетку, установленный стереотип поселившийся в умах аж с начала двадцатого века, а всего лишь как инструмент в руках некой силы, как дверь, из одной комнаты в другую, то тогда начинаешь понимать, что счастье это такой пустяк по сравнении с тем, что мы называем несчастьем. Потому что чем меньше мы счастливы в этой комнате, тем больше в другой, и так по синусной кривой из комнаты в комнату, в одной все вверх тормашками, в другой все как у людей. А если человек рассматривает смерть как железобетонную стену, как дорожный каток, после которого от тебя даже мокрого места не остается, то конечно у такого человека будет потребительское понимание счастья, и даже самые изысканные и эстетические минуты будут носить именно такой характер. В конце концов, когда человек привыкает к хождению по потолку, ему все становится безразличным, и вот тогда душа человека начинает гаснуть. Ну а пока, здесь на земле, мы можем тренироваться, одевая на себя очки с выпукло вогнутыми линзами, и тараканьими голосами говорить о вещах, о которых и говорить-то пожалуй не стоит...

Блика отрезвил голос официантки.

- Вы простите, но я закрываюсь скоро.

- Извините, что? От кого закрываетесь?

Официантка улыбнулась.

- Закрываюсь я.

- Ах да, извините.

- Ничего страшного.

Почти ласково отозвалась стройная официантка.

- Не забудьте выключить свет!..

После непродолжительной по времени грибной отрыжки, Блик открыл дверь и решительно зашагал к полю. На улице заметно похолодало, и солнце, уже покрасневшее, почти закатилось за черные пики елей. Блик прыгнул в канаву, ёкнул приземлившись, выкарабкался из нее и пошел по едва утоптанной дороге через поле. Трава по краям дороги была высокой, а места незнакомыми. Прошло примерно пол часа, а лес как скакал на одном месте в шаг Блику, так и скачет дуралей. Вот уже и этот красный диск, который недавно был солнцем предательский скрылся, за декорационными елками. Декорационными потому, что эти елки ни как не хотели приближаться, а может в этом месте, не елки, а Блик всего лишь бутафория, которая топчется на одном месте? Вскоре дурнота мыслей исчезла, лес заприближался. Блик не чувствовал страха, только холод, который гнусно напоминал о том, что ты человек, и что ты в человечьей шкуре, и деться тебе некуда из нее. Вытащил из рюкзака бутылку, затрещал пробкой, отвернул, пару раз сбулькало в темноте, и снова зашагало. Вспомнить отцовский разговор, Блик хотел не потому, что нужно было понять куда идти, а для того, что бы заснуть и оказаться в том самом месте, это теперь в его голове кружился такой крайний план, когда на улице ночь, черт ногу сломит, да еще и лес кругом. «Не надо было дрыхнуть у обрыва! Я небось там весь день провалялся.» С досадой думал Блик. Разогнавшись он прыгнул влево от дороги, пролетел метра два над травой, еще с минуту прошелся по пояс в траве, а затем сел. Недолго провозился с утрамбовкой площадки и свернувшись калачиком лег на сухую траву, еще пахнущую солнцем. Сон не шел. Блик сел на задницу, задрал к небу голову, луны не было. Лес, черный и какой то напуганный, как будто смущенный, стоял в сотне метров от Блика. Трава едва слышно колыхалась на ветру, совсем далеко виднелись красные огоньки объездных столбиков на заправке. Насекомых в такую пору еще нет, вспомнив это, Блик перестал отмахиваться от воображаемой мошкары, достал из сумки бутылку, с силой зажмурился и выдул больше половины содержимого, через пару минут покончил с остатками. Некоторое время пролетело в тоске и смутном забытие, но потом глаза начали слипаться, приятно потянуло в сон. Блик подложил под голову рюкзак, засунул руки в карманы куртки и стал представлять себе все мельницы, которые когда-либо видел. Необходимо сопротивляться сну в течении примерно пяти минут, если вы надеетесь на какой-нибудь результат. Блик вспоминал мельницы, а в голову лезли, то козы, то пастухи, то какие-нибудь луга, мельница ни как не хотела появляться в его голове. В эти минуты его сознание, подобно свернутой в трубку газете, вы смотрите в эту подзорную трубу, а в ней мелькают козы, пастухи... Нужно зафиксировать на дне этого колодца мельницу и тогда дело будет почти в шляпе. Блик нащупал в кармане камешек, подобранный на дороге, сжал его, и так удивился, что поначалу даже открыл рот. В один миг все его внимание обострилось, он до каждой завалящей мелочи вспомнил разговор отца, вспомнил тот день, вспомнил даже какие носки были в тот день на отце, синие с зелеными треугольничками, одинаковые. На дне колодца нарисовалось поле, покосившаяся, ветхая мельница из серого от времени дерева, чуть дальше виднелся менее внушительный дуб, просто пухлое деревце с раскатистыми ветвями, а земля и небо постоянно меняли цвета в зависимости от времени суток, погодных условий и так далее. Только он успел изучить картинку до конца, как ощутил, что твердо стоит на ногах, а неподалеку на фоне звездного неба вырисовывается черный силуэт мельницы. Трава была такой же высокой, да и вообще весь пейзаж был тем же, только лес был с другой стороны, и огоньки заправки исчезли, он зашагал на встречу мельнице.

Дверей в мельнице не было, но возможно раскиданные поблизости остатки досок, когда-то были дверьми... Через несколько минут, Блик уже сидел под дубом и потирал ушибленное колено. Ничего хорошего и романтичного, по крайней мере в этой мельнице, нет точно. Во первых в ней целая орда мышей, во вторых стены, потолок, а главное пол! Начисто все прогнило! Блику еще повезло, что он не остался лежать под обломками. Только он с благоговейным видом шагнул в священную тьму, как с треском полетел вниз. На дне лежала, как минимум куча дерьма, какие-то на половину сгнившие тряпки, а запах был таким гнусным и омерзительным, что как-то знаете, сразу захотелось оказаться где-нибудь под дубом. Под мышиный писк, Блик с позором выбрался с невидимого дна мельницы, и побрел к дубу. Наверное хорошо, что у него нет спичек, зажги он их там? Что там могло быть? Может куча на половину разложившихся трупов животных, или людей? Может в близ лежащих деревнях только и рассказывают все эти правдоподобные деревенские сказки, о том, что там зверь какой или чудище таскает людей, а это мол логово у него на дне мельницы такое! «Хм, у мельницы бывает дно?», Блик почесал загривок. «Но пахло там ужасно, гнилым мясом, не иначе». По телу пробежала дрожь отвращения. Он итак не переносит мясо, а тут еще и гнилое. Нить с реальностью оборвалась, перед мысленным взором Блика возник котелок с ухой, только суп этот был не из рыбы, суп этот был из ушей, над этим маленьким котелком стоит огромная темная фигура, но она не страшная, - напротив, она выглядит комично, с деревянной палкой в руке, которую она изредка отпускает в котел, чтобы помешать варево. Зеленые языки пламени лижут котел, от супа с ушами идет мерзкий запах как со дна мельницы. Фигура иногда подносит деревянную палку к чему-то, похожему на голову, принюхивается и снова отпускает палку в чан с ухой. «Подумать только! Стоило всего разик упасть, а завоняло дальше чем видишь!» Блик представил тот маленький провинциальный городок как эту выгребную яму, а его люди это уши, плавающие в похожей на сажу кипящей жидкости. Этот мирок, это всего лишь котелок с ухой, который стоит посреди кучи дерьма, и уху эту готовит какой то гороховый шут! Безобразный, страшный шут, но смешной, по крайней мере, таким он кажется Блику. Как это низко, и как он только добился того, что имеет сейчас, не оградив себя от такой ерунды, от таких грошовых мыслей... «Но ведь эта сволочь с улыбкой на лице подливает масла в огонь!» -, заговорил второй голос. Нет, наверное, он бы уже давно себя оградил, если бы с детства не любил уху... Сейчас! Сейчас, сидя на краю ушной раковины, у него наверное есть возможность, что то исправить... Ведь должно же все это, хоть что-нибудь значить! Блик подходит к котлу с ушами и со всей дури пинает его ногой, после удара такой силы, котел долго летит быстро вращаясь, разбрызгивая черные капли по сухой траве. Уши летят во все стороны! Брызги! Черное чучело с воплями бежит за котлом, пытается поймать каждое ухо, но оно слишком неуклюже и ловит всего пару тройку ушей, а затем уменьшается в размерах, превращается в одну из черных капель кипящего варева... Некоторые уши висят на траве, некоторые лежат внизу на земле, черная каша, как раскаленная смола прожигает траву до земли... Блик топчется в костре поднимая зеленые снопы искр к возмущенному небу!.. Вскоре все гаснет, искры, звуки, время, все. Проходит время и в близлежащих деревнях придумывают новую сказку, о которой знать лучше не стоит…

Блик очнулся и удивился подобной бессистемности сна, удивился тому, что он был всего лишь сторонним наблюдателем, а не его участником! «Наверное, все водка» Угрюмо подумал Блик и посмотрел в сторону мельницы. Надвигались сумерки. Блик второй раз поддался порыву и побежал. Он осторожно навалился на трухлявую мельницу рукой, отдышался, и тут же начал пинать, бить, крушить!.. Мельница практически не сопротивлялась, вскоре она накренилась и рухнула, чуть не задавив Блика. Ликуя, вопя и крича, Блик скакал на ее обломках! Было в этом, что-то безобразно дикое и неестественное. На место его вернула тишина. Он замер, огляделся, убедился что ни кто за ним не следит и пошел обратно к дубу. Сел, оглянулся, удовлетворенно оглядел темно синий, еще звездный горизонт где только что торчала гнилая башенка и уставился перед собой.

Сон не шел. Но это и не важно, ведь надвигались сумерки... На дне его разума, ленивой речкой побежали мысли... Открывая глаза мы видим разные вещи: потолки разных цветов, на разных расстояниях от нас, спинки диванов, стены, в коврах, с обоями или просто крашеные холодные. Иногда, просыпаемся возле лужи собственной блевотины или под одеялом, в обнимку с кем-нибудь постарше или моложе, намного или не очень, в поту или с запахом изо рта, не суть, главное, что просыпаемся…

(2008)