Гришкина любовь

Накануне

До выпускного был еще целый год, но Маруся так любила свою школу, что даже на лето ей не хотелось расставаться с этими стенами, классами, садом, выращенным ее друзьями и подругами.

Девушка бежала домой, чтобы обрадовать маму - все лето она будет заниматься малышами, учить их петь, танцевать, любить жизнь так, как любит ее она сама. Узкая улочка повторяла русло быстрой речушки, берега которой густо заросли вербами. Маруся подпрыгнула, сорвала веточку с острыми листочками и чуть не упала - впереди, прислонившись плечом к толстому стволу, стоял Гришка. Он смотрел на Марусю, не мигая, темными, без зрачков, глазами. Девушка быстро пробежалась пальцами по застежке блузки, одернула юбку. Сосед, недавно вернувшийся из «мест не столь отдаленных», пугал и смущал ее.

На его тяжелый взгляд она в последние дни натыкалась постоянно. Он мог подглядывать за ней из-за забора - их дворы были рядом. Неожиданно она замечала его в толпе у магазина, куда бежала за хлебом. Даже на школьном дворе, где старшеклассники любили играть в волейбол, ее преследовали темные неподвижные глаза Гришки.

Маруся встряхнула упрямой челкой и гордо прошла мимо парня, хотя сердце ее колотилось от страха. Она боялась, что Григорий заговорит с ней, а что отвечать ему, не представляла. Девушка слышала разговоры старших, что сидел сосед за изнасилование. Это было так страшно и гадко.

Увидев маму, которая развешивала во дворе белье, Маруся забыла о неприятной встрече. Взвизгнув, повисла у нее на шее, не обращая внимания на то, что связка прищепок больно колется. Мама шутливо хлестнула ее мокрым полотенцем - она не могла сердиться на свою любимицу.

Весь вечер в доме слышалось пение. Маруся гладила белую блузочку и синюю юбочку в крупную складку, осторожно водила утюгом по красному галстуку - завтра у нее первый рабочий день. Иногда ей подпевала мама, которая сидела на веранде и шила, поглядывая вдоль улицы - скоро с работы должен был прийти отец.

Быстро стемнело. Маруся с мамой, не зажигая света, сидели на веранде, прижавшись друг к другу. Отец не первый раз задерживался на работе, но почему-то именно сегодня обе они встревожились сильнее обычного. Судя по всему, не было дома и Гришкиного отца (он работал там же, где и Марусин) - у них тоже не зажигали огня. Вдруг необычно громко пробили старинные часы в доме - полночь. Закончился последний мирный день...

Наступило 22 июня 1941 года.

Надо что-то делать

Почти всех мужчин мобилизовали. Ушел воевать и Марусин отец. Мама проводила его без слез, а когда нестройная колонна мужчин скрылась за поворотом, молча упала в пыль на дороге. Потом еще сутки она лежала неподвижно, отвернувшись к стене. Когда она поднялась, Маруся с ужасом увидела, что золотые мамины волосы, которыми она так гордилась, поседели. И яркие голубые глаза стали почти прозрачными.

Так и не пришлось Марусе поработать пионервожатой. Война стремительно катилась на мирный городок. Школу заняли под госпиталь. И это было пока самое страшное - люди еще не слышали выстрелов, а на полуторках и телегах уже везли молодых парней кое-как забинтованных, часто без рук и ног. Маруся и ее подруги каждый день бегали в школу, старались помочь. Иногда им позволяли вымыть полы в коридорах, кое-что постирать, но чаще прогоняли девчонок - не дело им смотреть на боль и страдания. Не все женщины выдерживали это.

К середине июля госпиталь эвакуировали, с ним уехали те женщины, которые здесь работали. Им даже позволили забрать семьи. С госпиталем отправилась и Гришкина мать. Отца его забрали вместе со всеми мужчинами еще в первых числах июля. Сам же Григорий исчез. Никто не знал, куда он подевался, да никого это и не волновало - у каждой семьи было свое горе.

Мама Маруси работала на хлебозаводе и никуда уезжать не собиралась - хлеб нужен был каждый день.

Когда школа опустела, девушки и ребята снова стали собираться на школьном дворе. Из всего класса их осталось восемь человек. Двое парней - маленький очкарик Сергей и хулиганистый, но справедливый Пашка, остальные - девушки. Само собой получилось, что центром маленького кружка стала Маруся. Молодые люди, внезапно поняли, что они - самая бездеятельная часть населения.

Взрослые были заняты работой - часто тяжелой, без сроков. Работали сутками, иногда даже спали на рабочих местах. Малыши пока еще не осознали, что война - это страшно, играли в нее, правда они не знали, какие такие эти фашисты, но никто не хотел ими быть. Фашистами стали кусты крапивы на месте сгоревшего когда-то дома в конце улицы. Эти кусты обстреливала артиллерия и рубила конница, а со старой яблони бомбила авиация.

- Ребята, мы уже не дети, нам по 16-17 лет, мы тоже можем приносить пользу - убеждала Маруся своих друзей.

С ней никто не спорил, но что делать, не знали. Они уже пробовали записаться добровольцами. Военком, поглаживая забинтованную руку, сначала спокойно, а потом все больше волнуясь, пытался объяснить ребятам, что их время еще не пришло. В конце концов он просто прикрикнул на них: «Марш по домам!».

Как-то вечером, когда ребята уже собирались расходиться, во двор школы вошел пожилой человек с палочкой. Маруся узнала в нем партийного секретаря завода, на котором работал отец. Девушка удивилась - все руководство эвакуировалось в первые же дни войны вместе с имуществом завода. Маруся вспомнила его фамилию - Михеев. Он спросил, чем занимается молодежь и предложил им завтра после обеда прийти в городскую библиотеку. Ребята притихли - такой человек не станет зря тратить время, значит и для них будет работа.

Оккупация

Первого августа весь день стояло пекло. Ветра не было, но иногда в уличной пыли возникали странные бурунчики - как будто маленькие смерчи пытались вырасти и закрутить, затянуть в свое ненасытное жерло этот тихий городок и его обитателей. Ночью разразилась такая гроза, что, наверное, не было человека, который смог уснуть в этом грохоте. Сначала дождя не было, только почти беспрерывно сверкали молнии и глухо рычало за холмами. Потом неожиданно стеной упал дождь. Теперь уже молнии стали редкими, а гром гремел, не переставая.

Утром на мокрой дороге четко отпечатались следы колес больших грузовиков и узкие резные следы мотоциклов. Город заняли фашисты.

Весь день люди боялись показываться на улицах. Оккупанты хозяйничали вовсю - занимали лучшие здания под конторы и лучшие дома под жилье для офицеров и солдат. На маленький домик Маруси они не позарились, зато в соседнем появились жильцы. С ужасом увидела девушка Гришку, стоящего на высоком крыльце. В его доме поселились два офицера.

Утром следующего дня на всех столбах появились объявления о том, что все работающие должны выйти на свои рабочие места. За неповиновение - расстрел. После восьми вечера ходить по улицам запрещается - расстрел. Собираться группами больше трех человек нельзя - расстрел. И еще более двадцати пунктов, после которых короткое - расстрел.

И еще одно нововведение - появилась управа. В ней хозяйничал Гришка. В какой норе он отсиживался до прихода фашистов, никто не знал, зато теперь стал важным начальником. Носил черные офицерские брюки и начищенные до блеска хромовые сапоги. На рукаве пиджака белела повязка со свастикой. От его угрюмости не осталось и следа. Он старался быть вежливым с земляками. Но Григория почему-то боялись больше, чем его хозяев.

Мама с Марусей старались не попадаться соседу на глаза. Девушка спрятала свои нарядные сарафанчики и блузки. Носила теперь старые мамины платья, которые прикрывали ноги, и почти не снимала выгоревшего платочка, повязывая его низко над бровями.

Впрочем, о страшных Гришкиных глазах думать было некогда. После встречи в городской библиотеке, которая состоялась накануне оккупации, у ребят появилось столько дел, что не хватало светлого времени суток. А после восьми часов, когда наступал комендантский час, старшие товарищи строго-настрого запретили ребятам выходить из домов.

Михеев рассказал, что в городе действует подпольная организация, руководящий центр которой сформировался в первые дни войны. Марусина молодежная ячейка была не единственной, но о других они не должны были знать. Вся связь с центром осуществлялась через библиотекаршу Розу Михайловну. Фашисты считали себя культурными людьми и разрешили снова открыть библиотеку, кинотеатр, танцплощадку в парке. Правда, фильмы крутили только немецкие, без перевода, и военную хронику, а на танцы ходили немецкие офицеры и несколько девиц, с которыми в городке никто не здоровался.

То, что делала Марусина группа, возможно и не было похоже на героическую борьбу, но когда люди шепотом пересказывали друг другу содержание листовок, откуда-то взявшихся на заборах, когда из этих листовок жители города, отрезанного от Большой земли, узнавали правдивые новости о войне, глаза у ребят горели ярче. Не зря они сидели ночами, переписывая печатными буквами те сведения, которые передавала Марусе Роза Михайловна.

Иногда кому-то из ребят (чаще это были Пашка или Серега) поручали отнести небольшой пакет в поселок, который до войны носил гордое имя Совхоз Красный. Чтобы ребятам легче было пройти оккупационные кордоны, делалось это под видом обмена вещей на продукты. Все-таки в деревнях еще были запасы продовольствия. Когда информация была очень важной, от Михеева поступало распоряжение, чтобы именно Маруся отправилась «за харчем».

За два года оккупации ей приходилось делать это много раз. Она уже почти не боялась - дорога была известной, немцы не обращали внимания на тощую девчонку в длинной старушечьей юбке и мужском пиджаке, подвязанном пестрым пояском от крепдешинового платья. Так было и в этот раз. Она возвращалась из Красного усталая, замерзшая, да еще и не вовремя разболелся живот. Обходить за два квартала самое опасное место в городе - рынок - просто не было сил. И хотя Маруся зарекалась не появляться здесь с «грузом», в этот раз пошла напрямик. И попала в облаву, которую устраивали фашисты иногда просто для того, чтобы согреться или повеселиться.

Рыжий мордатый фельдфебель выдернул из рук девушки плетеную кошелку, в которой была буханка хлеба, бутылка с молоком и несколько печеных яиц. Маруся медленно опустилась на пол. Хлеб для конспирации был завернут в почти свежую газету. Когда фашист развернул листок, его красное лицо побагровело еще больше - на первой странице крупными буквами было напечатано слово: Сталинград. Он, конечно, не мог читать по-русски, но это слово не требовало перевода.

Двое суток девушка провела в подвале больницы, где новая власть устроила тюрьму. Ее даже не вызывали на допросы - ждали приезда какого-то гестаповца. Немцы решили, что она и есть руководитель подпольной организации. Раз в сутки приносили жестянку с водой и кусок невкусного немецкого хлеба.

На вторую ночь сквозь тревожное полузабытье Марусе почудилась русская речь за дверью. Затем смех часовых, какие-то булькающие звуки. Через некоторое время дверь открылась. Вошли двое - немец-охранник и Гришка. Оба пьяные. Гришка вразвалку подошел к забившейся в угол девушке, рывком поднял ее на ноги и сказал охраннику на ломаном немецком, что через пару часов вернет, только позабавится немного. Узница поняла, что спасения нет.

Во дворе сосед посадил почти потерявшую сознание Марусю в коляску мотоцикла, тщательно укутал ее своей шинелью и сердито буркнул: «Держись крепче!». Девушка машинально сжала ледяными руками обод коляски. На большой скорости, разбрызгивая осенние лужи, мотоцикл мчался по проселочной дороге. Маруся почему-то думала, что Гришка повезет ее к себе домой, но вскоре поняла, что едут они в направлении Красного Совхоза. На самой окраине села мотоцикл остановился, Григорий на руках занес ослабевшую девушку в покосившийся дом. Из полумрака навстречу шагнуло странное существо - по одежде женщина, но с совершенно голым черепом. Она торопливо накинула на голову платок, лежащий на плечах.

Бережно опустив Марусю на лежанку, покрытую солдатским одеялом, Гриша повернулся к хозяйке и сказал: «Дороже ее у меня никого нет». И ушел.

Очнулась девушка на третий день, вернее ночь, когда за ней приехали из партизанского отряда. Приехал сам Михеев.

Так Маруся стала партизанкой. Здесь уже была и мама, которую поспешили переправить в отряд сразу же после ареста дочки.

Еще почти год продолжалась оккупация. За это время Маруся нашла свою любовь. В отряде воевал Митя - летчик, сбитый в самом начале войны. Партизанам удалось добраться до раненного и застрявшего на дереве летчика раньше фашистов. Раны его залечили, только сломанное бедро срослось неправильно и он хромал до конца жизни.

Они с Марусей прожили вместе много лет. Дмитрий Иванович скончался в новогоднюю ночь 2000 года.

Марусе не сразу сказали, что Гришу фашисты встретили, когда он на рассвете возвращался из Красного. Они убивали его долго. Сначала прострелили ноги, затем несколько раз переехали тяжелым мотоциклом. Еще живого сбросили в воронку, заполненную водой. В конце войны они зверствовали гораздо сильнее, чем в сорок первом, когда были опьянены легкими победами. Теперь они не жалели даже тех, кто верно служил им раньше.

Последние годы своей жизни Мария Константиновна прожила в семье племянницы.

В начале марта тетя сказала, что ей снова стали сниться темные Гришкины глаза.

- Только теперь я уже не боюсь их.

Через неделю Мария Константиновна тихо умерла в своей постели.