|
Случайные записи
Недавние записи
|
 Действительность почти всегда опережает воображение пророков. /К. Э. Циолковский/ Конец света для меня начался с того, что в гости пожаловал Витька Стофеев. До этого момента я прекрасно проводил время – за рулем машины моей начальницы по самым популярным пляжам района, а потом в ее объятиях. Вы, наверное, думаете – ну и безответственный тип Анатолий, и всякое такое. Правильно делаете, между прочим – спору нет. Так вот. Был жаркий день конца июня, и подкатил Георгиевич этакой лисой: - Время идет, забывать о том нельзя – нужно прожить нашу молодость не зря…. У него там что-то с женой не заладилось, и теперь он ютился у матери, а рядом приятель старый (то есть я) с такой же проблемой – собутыльник готовый. Ну и как было отказать? Как сказать – нет? Я попытался изобразить на лице живой интерес. К тому же мне просто необходимо было прийти в себя. Прошедшая неделя было очень трудной, и не помешало бы немного развеяться. Короче, пошли. Через лощину, в которую превратилось наше Займище, перебрались к денисовскому озеру, а там праздник – День Увельского района, совмещенный с Днем Молодежи. Сабантуй получался не совсем обычный – вроде бы тройной (как одеколон), если учесть, что день был воскресный. Тут и выставка колхозно-совхозных достижений, и спортивные мероприятия, и выступления самодеятельных артистов, и ряды торговые…. И вот, когда уже вышли к людскому столпотворению да оглохли от раскатов музыки, Виктор мне заявляет: - На веселье настраивайся. Сейчас для тонуса тяпнем, баб каких выцепим и женам изменим. - Каких баб? Начерта они надо! - Каких, каких…. Каких снимем, таких и…. Там посмотрим, что с ними делать. Внушаю по принципу «облико морали»: - Без баб не оторваться? - Ты, наверно, по-городскому отдыхаешь, а мы тут у пня росли – водка, бабы, гармонь да … кусты! - Кадри, если хочешь – мешать не буду. Стофа проворно схватил меня за руку, явно задабривая, сказал: - Пойдем, бутылочку возьму – День наш с тобой Молодежи отметим. И уже совершенно обезоружил: - Помнишь? – должок за мной. Рассчитаться он не успел. Только сунулись к рядам, где, по нашим расчетам, спиртным торговали, напоролись на свадьбу – разгулявшуюся на районном празднике. Под музыку сабантуя и собственную гармошку плясали всем скопом – пьяные бабенки, девки, старухи… мужики и парни не очень трезвые. Видывал я за свою жизнь плясунов и плясуний всяких – и профессиональных, и самодельных – эти же плясали, кто во что горазд. Кто, распарившись на солнце, одурев от жары, просто топтался на месте. Кто, наоборот, молотил ногами насмерть, точно задался целью пробить в земле дыру. Бойкая молодка подскочила к нам – в руках графин с самогоном и стакан. - За молодых! За молодых! До дна, чтобы муха ног не смогла замочить. Налила полный стакан и заставила Виктора выпить. Шутка в деле, какая экономия получается для него на водке с чужим самогоном. Подступилась варначка с графином ко мне. - Да ведь я не осилю. - Молчи и пей! Мужик, окосевший инвалид глупости, напустился с угрозою: - Пей, вражья морда, чего кочевряжишься? И кулак мне под нос. Попытался схитрить: - Братцы! Нельзя мне – я здесь на работе. Показал журналистское удостоверение, которое всегда ношу. - Заслужил! – мужик вытащил из кармана надкусанную луковицу в махорке. Эта закусь меня доконала. Выцедил крепкое и вонючее пойло, занюхал луковицей, а потом и откусил, предотвращая потуги тошноты. Праздник был окончательно испорчен. - Я домой. Виктор следом поплелся, ворча: - Мог бы не пить. И кто тебя заставлял лук жрать? - Молчи, зануда! - махнул я рукой. – За дело тебя Светка выгнала. - Свету не трогать! – вдруг рявкнул сосед. - Не трогаю, не трогаю, Виктор Георгиевич. - У-уубью за нее! – простонал Стофа. На этот раз я не стерпел: - Околей ты к дьяволу со своими проблемами! Виктор притих, помолчал, с укором покачал головой: - Больно резво нахрюкались. На глаза его навернулись слезы. Ладно. Пришли домой ко мне – праздника на душе уже нет. Но есть прохлада за закрытыми ставнями, покой, тишина…. и телефонный звонок. Сестра требовательным голосом: - Где же ты шляешься? – звоню в пятый раз. - А что случилось? - Гости у нас – две прекрасные барышни. Приходи, помогай – надо же их развлекать. - Две, говоришь? Нужны кавалеры? - Да хоть одного бы…. - Будут два – накрывай стол. И Виктору: - Оторваться хотел? Две девицы есть и накрытый стол – ты со мной? Ох, драил же зубы я – пастой «семейной» на щетке зубной; рот полоскал – запах лука проклятого неистребим! Витька с советом: - Сейчас конфет шоколадных купим и зажуем. Вместе с конфетами купили водки, шампанского и пошли. Пришли. Девицы лед двадцати – фрикадельки со смаком! Из Ангарска, что под Иркутском, в гости пожаловали на неделю. Ира – племянница зятя, дочь его старшего брата Андрея. Лена – ее родственница по материнской линии. Мы прямо с порога девчат поделили – я за Ирой ухаживаю, Витек за Леной. Но это было ни то, о чем вы сейчас подумали. Галантно подливая шампанского в бокал, вежливо расспрашиваю племянницу зятя (сватью свою?): - Как поживает Сибирь? Как здоровье Байкала? Где вы учитесь? На ее вопросы, конечно, отшучивался, говоря какие-то банальные глупости. А что было делать? Чем может похвастаться наша Увелка супротив Байкала? Оказалось, что может – лечебными озерами. - Тетя Люся писала родителям, что вода в них просто чудесная. - Ну и что? - Приглашала испробовать. - И какие проблемы? - У меня пигментные пятна. Разве не видно? - Я думал, так и должно быть. Их надо лечить? - Ну, знаете…. Вот так мне выглядеть совсем не хочется. - А мне вы нравитесь. Честное слово! Ира покраснела, как от признания. Виктор с Леной танцевали танго; он вдруг извинился и в двери. - Что с ним? – спросила Ира (пусть будет) сестру. Та плечами пожала – не знаю, мол. Племянница зятя: - Надо догнать, узнать и вернуть. И на меня перископ наводит. Я легко отбил эту атаку – всех, мол, не пережалеешь. Но Ира не унималась: - На словах мы людей любим. А вот на деле любовь проявить – к живому, конкретному человеку – получается не у всякого! Мне показалось – она может заплакать. - Хорошо, я сейчас его догоню и узнаю, что случилось. - Я с вами! – вызвалась Ира. И напрасно пошли… и не напрасно. Витьку мы не догнали и не нашли. Впрочем, он ушел не только с вечеринки, но и совсем из рассказа. Думаю, следует поведать, что же все-таки произошло. Танцуя с Леной, Виктор вдруг почувствовал необоримую тягу к жене. Он полетел к ней почти счастливый – счастливый своим великодушием, благородством. Хотел попросить прощения за былое и рассказать, что не зачерствел душой – пусть только Светка его простит, и будет у них внеземная любовь. Он представлял, как обрадуется сейчас жена, увидев его, раскаявшегося, в дверях; какой переполох вызовет его появление у крохи-сына. Действительность разочаровала – жена не открыла двери, ответив презрительной фразой: - Пошел прочь, пьянь поганая! Давно ли рядом сидели за свадебным столом – влюбленные, счастливые, молоденькие, глупые….? Фраза: «Да говорю тебе, извиняться пришел» не послужила паролем. Тогда Стофа сломал дверь и набил жене «морду». «Морда» - это из цитаты. Эх, Витя, Витя…. Даже не верится, что это мой друг…. Да Бог с ним! Вечер был дивный. На голубое еще небо дружно высыпали звезды – да такие яркие, такие спелые…. И была луна слева, так что вся улица была закрещена чернильными тенями. Путаясь в паутине этих теней, мы побрели к дому. Не знаю, до сих пор не могу вспомнить, как это получилось. Я ведь стеснялся запаха изо рта, если говорить начистоту. Читал стихи, говорил комплименты разные, а сам морду в сторону – ну, чтоб не пахло. Вдруг Ира останавливается, берет ладонями мое лицо, поворачивает и целует – губы в губы. Я ошалел! И забыл все на свете! Никогда никому не рассказывал все подробности и детали этой истории. Вы – первые слушатели. Внимайте…. Звезды стали еще ярче, когда понемногу стал приходить в себя. Глядя на их алмазное мерцание, вспомнил версию о том, что светлячки небесные это человеческие души, которые загораются при рождении людей и срываются с небосклона, сгорая, когда они умирают. Но, боже, как холодно, как одиноко и тоскливо на этих звездах, подумал я – на Земле-то гораздо лучше! Ира сказала: - Переходим на «ты»? Я буду звать тебя Анатолием. - А я тебя – маркизой. - Почему маркизой? Слово будто с того света, - она стояла передо мной, раскрасневшаяся, вскинув подбородок. - Твой дядя Вова – король Увелки. Во Франции родственников суверена кличут маркизами. - Хорошо! – голос Ирины дрогнул. – Ты будешь моим рыцарем. Преклони колено. Потуги плоти уже успокоились, но чувства, как шампанское, выплескивались через край. Мы совершили культ посвящения – я преклонил колено, а маркиза, возложив ладонь свою мне на темя, посвятила в рыцари. - Учти, - сказала она, улыбаясь. – Учти обязательно – момент исторический. И как бы подводя итог: - Все простые дела вознаграждает зарплата, а подвиги рыцаря – поцелуй его дамы. От полноты чувств припал губами к ее руке. - Поскольку я из таежного края, ты будешь Рыцарем Кедровой Кроны. Глупости вроде бы, а у меня спазмами перехватило горло. Девочка железного века – века, когда исчезли и позабылись такие слова, как честь, благородство, мужество, милосердие и любовь – откуда их знаешь ты? в каких романах прочитала? какими духовными силами грелось сердце твое? рядом со мной ты воспрянула духом или никогда не роняла его? все из тайги такие? Что же мне делать с тобой? Решай, Анатолий Егорович, как тебе совесть твоя подскажет. Между тем, Владимир Андреевич и Лена уже вышли искать нас. Были, были у Иры проблемы с кожей. Списавшись, отправили ее родители на излечение в увельских озерах, под крыло к Евдокимовым Вове и Люде. Лена с ней за компанию. Под это дело Владимир Андреевич взял на работе недельный отпуск. Сестра просила меня поучаствовать – ну, вроде как шутом гороховым. Не брал себе отпуска – до обеда работал в редакции, а потом – я в село! – и не ждите до завтра. Галкина: - Совсем заработался, бедный ты наш – одни мослы остались. На что это похоже? А я к сестре – там обед, «москвич» и сестрички, готовые к процедурам. Из всех озер выбрали самое наицелебнейшее – озеро Горькое, что в Хомутинино. Купались, загорали, обмазавшись грязью. Болтали и молчали, обмениваясь взглядами. Где-то я видел эти глаза – такие бездонные, кроткие и печальные. На старинных почерневших портретах? А может быть на иконах? И эти ямочки на щеках. Этими ямочками не раз любовался, стараясь специально рассмешить девушку. И вдруг вспомнил Ляльку. Хорош удалец-молодец! За несколько дней все забыл. А сколько хорошего было с ней. Хотя, о чем это я? Мы же разводимся – она попросила, я обещал. Жена моя за супостата Куликова собралась, а мне с маркизой так хорошо. Вот и вся жизнь! Пять дней пролетели, как один миг. В субботу поехали на дачу к Евдокимовым – ягод гостьям собрать в дорогу. Ирина: - А где ты живешь? - Вот если отсюда пойти через лес, потом полем – выйдем на окраину поселка, а там мой дом. - Хочу через лес, а потом полем, - сказала маркиза. Время уж к вечеру, но никто возражать не стал. И мы с ней пошли – вдвоем. От Чапаевки, где сады «Витамин», пять верст до Бугра напрямик. Но кто хоть раз попытался установить, что такое верста? Впрочем, если свернуть с шоссе, радует лесная прохлада, и не пугают масштабы пути. Сияло солнце на исходе дня, птицы пели на каждом кусте – мы не спешили. Я рассказывал – мне тут каждая тропка знакома – как пацанами в лесу ночевать пытались. Давно уже вырос из детских страхов, но от воспоминаний тех приключений у меня не то чтобы озноб по телу, но какие-то иголки внутри ощетинились. Дорога шла вдоль канала, спустившего воду Займища в реку Увелька. Из камышей он нырял в густой непролазный тальник. Кое-где в пологом берегу видны песчаные размывы с лунками, с помятой травой вокруг и порыжелыми обломанными ветками – это коровы пробивались на водопой. А я говорил Ире – дикие звери! Она прижималась ко мне – ой, боюсь, боюсь, боюсь! И хохотала – житель тайги! Хороша и правая сторона дороги: высокий сосняк, прошитый белой березой; и, куда ни глянь, всюду россыпи земляники – будто бусинки красные девчата рассыпали. Березы, еще сморенные жарой, не шевелили не единым листочком. Но осинки тут и там лопотали – тихо, но лопотали. В полях еще веселей – там вольное небо над головой, в нем облака и жаворонки – жизнь гремящим многоцветным праздником играла вокруг нас. Первый раз за дорогу, достал сигаретку, закурил. - А вот этого не люблю, - сказала Ира. – Когда ты рядом со мной, не кури. А на будущее – бросай! Ну и ну! Началось! Вот и поселок. - Это Ирина – племянница Владимира Андреевича, - представил гостью родителям. Нас покормили и предложили остаться на ночь: - Далековато идти, а солнышко уже на боку. Маркиза трубку телефона взяла: - Тетя Люся, не теряйте меня – я у ваших родителей заночую. Иру приспособили в моей комнате, а меня на отцов диван – хозяин утопал спать во времянку. Гостья ко мне: - Я привыкла в ночнушке спать. У тебя есть что-нибудь похожее? - Старой веры держишься? - А по новой – значит, спать голой? Достал ей тельник – старый, драный, но чистый. Она хихикала, примеряя. Когда стихли все звуки ночи: - Толя, иди ко мне. Первый порыв был очень страстным – тем более, что под тельником на ней не оказалось ничего. Но она сумела справиться с собой. А потом и со мной. - Послушай меня. Ты мне очень-очень нравишься – я за тебя замуж пойду, но глупостей делать не надо: я девушка честная. Ты веришь мне? - Я твой рыцарь, маркиза. Улеглись поудобнее – ее голова на моей груди – и стали болтать. Я рассказал ей о жене и сыне, о несчастной любви своей, о себе – все без утайки – мол, нет у меня настоящей приверженности к домашнему хозяйству: что поделаешь? Дай мне волю – будет сидеть семья на одной зарплате, покупая овощи, молоко и мясо в магазине. Но работать, рук не покладая, люблю и умею. Только не скажу, что жить со мной, как за каменной стеной. Что еще? Не люблю брюки узкие, пиджаки, ненавижу галстуки, не ношу рубашки. Вещи меняю не по велению моды, а от ветхости. Торговаться еще не люблю. Зато дети от меня – Витек пример – самые умные. Но ее интересовало и: - Чем живешь ты? о чем мечтаешь? - Никому не говорил, тебе расскажу. Хочу жизнью своей эксперимент поставить: найти ответы на вопросы – что есть случай? кто нашу судьбу правит? - Нашел? - Ох, милая, ночь рассказывать – не расскажешь. Если в двух словах – делаю не то, что хочется, а что велят или просят. - Так-так, если я скажу: женись на мне – ты женишься? - И с большим удовольствием. - Какой же ты веры, милый мой? - Как все коммунисты – партийной. - А это что? - Говорю же – эксперимент. - Значит так: свадьбу сыграем – все эксперименты к чертовой матери! - Как скажешь - Опять?! - Как скажешь, маркиза моя дорогая. После этого она успокоилась. И мы еще долго болтали о пустяках. Рассказывал о своих неудачах на «Станкомаше», где ни ум, ни старания мои не оценили. Но какие годы наши – может, в газете удастся себя реализовать. Ира не соглашалась: - Вот не кажешься ты мне телком лопоухим, каким рисуешь себя в рассказах. - Ничего ты не понимаешь, - тоскливо так отмахнулся. – А вот когда я тебе жизнь испорчу, пожалеешь. - Ты же говоришь, что любишь меня! Как же ты мне жизнь испортишь? Такая, значит, любовь твоя? - Я же от тебя ничего не скрываю, чтобы ты все знала обо мне. Ира задала вопрос, от которого к горлу подкатили слезы: - А как ты думаешь – я смогу полюбить твоего сына? - Если вы не полюбите друг друга, что же я тогда буду делать? – растерянно спросил. - Как мы будем жить, – поправила Ира и задумалась. – А вдруг вы опять с женой сойдетесь: сын общий – это проблема. - Не сойдемся теперь. - Почему? - Потому что есть у меня ты. Утро проспали – обычная история, когда в постели влюбленные. Наутро девушкам уезжать. Пошли с дядей Вовой гостей провожать. Пути железнодорожные перешли – машина стоит: Сашка Смышляев под такси промышляет. Нас увидел, подбежал: - Ева, куда? И отвез в Южноуральск на автовокзал. Там не бросил – обратно, говорит, доставлю. Все бесплатно. Такой почет и уважуха королю Увелки! А вы как думали! Девчонки в автобус сели и машут в окно – спасибо за все! Ира вдруг сорвалась с места – бесполезно ее Лена удерживала – выскочила и ко мне на шею. Замерли мы в поцелуе. Водитель сигналит – кончайте, давайте! все по местам! уезжаю! Какая-то женщина: - Да погоди ты! И все смотрят на нас. Автобус ушел, в машине Смышляев: - Я чёта не понял: говоришь племянница, а Толька-то шурин – согрешили что ль? Зять скрипнул зубами, на меня покосившись. - Может, выпьем, Владимир Андреевич? Водкой, водкой хотел снять с себя понапраслину. Эх, ма! Смышляев не высадил нас и после магазина, а отвез к Кичигинскому ключу. Выпили водки, запили студеной водой. Бестолковка кругом пошла, разгоняя печаль, но срезала мысль на полном лету – пить нельзя: вечером передача на радио. А я назло выпил еще, и вспомнилось вдруг, что воскресенье сегодня – стало быть, выходной. Недели не прошло – от Иры письмо: должна известить тебя, что долетели нормально. Родители рады – озера ваши пошли на пользу. Я им намекнула – вот где жить надо! Помнишь? ты мне говорил – сына заберем и уедем куда-нибудь. У меня другое предложение – мы будем жить среди ваших озер. Я переведусь в Челябинский политехнический на заочное отделение: институт надо закончить – родителям обещала. А сына твоего мы себе заберем. Только скажи, пожалуйста – какой у тебя резус-фактор? Это очень важно! Далее шли приветы моим родителям, Евдокимовым дяде Вове и тете Люсе. Я написал ответ. Конечно, мы можем жить в Увелке или Хомутинино – поближе к целебным озерам. И в ЧПИ есть заочное отделение, но лучше получить высшее образование на дневном факультете. Куда нам спешить? Я подожду. Береги себя. Я люблю тебя. И, конечно же, сообщил свой резус-фактор. А вокруг было лето – голубое, сияющее. И озера манили прохладной водой. Только я не купался. И Ольга Александровна не звонила. Наши отношения взяли паузу? Или оделись в траур? В саду ковырялся, калитка стукнула – как-то по чудному сгорбившись, бежала мама. По тому, как отлила у нее кровь от лица, понял, что спешит с бедой для меня. - К телефону скорей! – Люся зовет. Сердце разом в пятки ушло. Людмила тихонечко выла, стуча зубами: - Толик, телеграмма из Ангарска: «Ирочка трагически погибла. Похороны…». Она назвала дату. У меня затряслись руки, в глазах потемнело. - Нет-нет, - скрипнул зубами. – Ты что-то путаешь! - Вова собирается в Ангарск. Ты полетишь? Час спустя в черном костюме – в том самом, что заказал к защите дипломной работы и после никогда не надевал – переступил порог квартиры Евдокимовых. - Видишь, как одеваться надо, - попенял жене зять. – Собрались на траурное мероприятие, а на мне все пестрое, как на клоуне. «Траурное мероприятие»! Я сел в угол дивана и как мальчишка заплакал. Сестра сунула мне телеграмму в руки, но я ничего увидеть не смог. - Ты на работе отпросился? Я покачал головой. Сестра за телефон. - Ольга Александровна, добрый вечер…. - А где он? - Вон, на диване плачет. - Пусть едет. В Челябинск добрались – время вечернее. - Водки бы надо: голову сносит, - пожаловался зять. Отказать ему было невозможно. - Давай телеграмму! В магазине, положив на телеграмму деньги, сказал продавице: - Голову сносит. Ей уже не помочь – меня спасите. Надо выпить. Понимающим взглядом она посмотрела: - Рядом с магазином только не пейте. - Нет, мы в аэропорту. И выпили на лужайке рядом с аэровокзалом под грохот взлетающих самолетов. Сами взлетели и провалились в ночь. Из Иркутска в Ангарск автобусом – таежный сияющий мир, расцвеченный утренним солнцем, качался за окном; высокие кедры из-под небесья смотрели на нас. - Ну, вот и доехали…. Автобус остановился на привокзальной площади, а я сунулся в открытое окно. - Выглядывай – не выглядывай, нас с тобой не встретят, - хмуро предупредил Владимир Андреевич. Взяли такси, нашли адрес, который я видел на конверте письма. Познакомился с несостоявшимися тестем и тещей. Андрей Андреевич хоть и взвинчен трагедией до предела, а все же солидный, серьезный такой из себя мужчина – спину ни перед кем не гнет. Наверное, и я на него чем-то похож – ведь девушки выбирают себе женихов, наделенных качествами отцов. Вице-теща Тамара горем убита. Услышал подробности трагедии. На пересмене поехали к друзьям в пионерский лагерь – Ира, Лена и брат Лены. Добирались обратно на попутке, груженной спальными причиндалами. Лена с братом сверху лежали, а Ира забралась под матрас – это и погубило ее. Водитель уснул за рулем, грузовик влетел в кювет – бортом ударился. Лена и брат ее полетели в пшеничное поле, ломая конечности. Иру накрыла перевернувшаяся машина. Перемолотый организм сутки бился за свою жизнь. Но борьба неравной была …. Когда перестали мы быть фигурами внимания, пошли в магазин – купили хлеба, сосисок и две чекушки. Позавтракали на какой-то заброшенной стройке. Сосиски и хлеб остались – сходили еще за чекушками. Потом еще раз – уже без закуски; и еще – ничто не брало. Так весь день на сосисках да водке в чекушках держались. Ждали вечера – должны привезти тело в гробу. Привезли. Я увидел ЕЕ лицо и… и… и скрутило меня: пал на лавочку – встать не могу. Надежда теплилась – и рухнула разом, душу обдав хладом могилы. Прорвало слезами – бурными, облегчающими. Снова один я на этом свете! Не стало человека, который любил и понимал меня. Не стало…. – я плакал и плакал, не стыдясь своих слез. Долго сидел. Помню, музыка в форточку – программа «Время» погоду играла, а потом сериал начался «ТАСС уполномочен заявить». А я пошел по городу бродить – чувствовал: в эту ночь мне не уснуть. Хожу, хожу – устану, посижу. Ночь пришла – зажглись фонари. Наплакался на всю оставшуюся жизнь. Брешите! – не стыд это для мужчины, а облегчение сердцу и голове. Ну почему, почему у меня вся жизнь через пень колоду? – задавал себе один и тот же вопрос. Только замаячит на горизонте счастье, хлоп – и мордой в асфальт. Может, дурак я бестолковый? Разве это мыслимо? – девочке двадцать, а мне уж за тридцать! Да и женат я еще форрмально. Как это можно? Грех сплошной! Вот и покарал нас господь! Что за любовь такая проклятая! – стоит только поверить в нее, и все насмарку. Да Бог с ней, любовью – девочку-то за что? она в чем провинилась и перед кем? Мечтал сюда прилететь свататься, а прилетел горсть земли бросить в могилу. Будь все на свете проклято! Закат угасал медленно. Воздух еще не остыл, но аллеи и клумбы уже дышали ночной прохладой. Город затихал, но ожили и заговорили звуки близкой тайги. О чем они шепчутся и бормочут? В этом городе Ирочка родилась, училась на одни пятерки, поступила в Иркутский политехнический институт – башковитая и с характером. Сколько парней здесь за ней увивались, а она монашкой жила и выбрала меня. А я чуть было не согрешил…. Густой туман оккупировал улицы – от него щиплет в носу и глаза. А потом понял – не туман это, а смог с химического комбината. Вот отчего у Иры проблемы. Были…. Долго бродил по городу – целую ночь (или целую жизнь?). Утро настало. У подъезда мало-помалу стал собираться народ. Приехал брат Лены – участник аварии – загипсованный, на костылях. Сестра его не смогла подняться с постели. Вынесли гроб. Простились. Покатили на кладбище. Могила практически выдолблена в скальном грунте классической сибирской сопки. Еще раз простились. От каждого всхлипа, от женского воя мне становилось все хуже и хуже. Крышку заколотили. Я удивился – откуда люди силы берут? Хотелось сесть (лучше лечь) и ни о чем не думать. Гроб опустили. На последнем излете женский вой. Ничего не вижу – слезы застили. Как бы в могилу не свалиться. Зять сдавил мне трехглавую мышцу могучей рукой, наклонил вперед: - Землю возьми. Гулко ударили комья по крышке. Все, нет с нами Иры! В чем Случай? Где следствие? Проклятая философия моя! – ты во всем виновата одна. Эти дурацкие эксперименты и погубили девушку Иру. Ругательски ругал себя. Да что толку! Не помню дорогу с кладбища. Дома накрыт поминальный обед. Рюмку выпил, блином закусил. Зятю на ухо: - Я бы прилег – ночь не спал. И вообще – сил даже сидеть нет. Гримаса Судьбы – меня привели в Ирину комнату, уложили на ее кровать. Уткнувшись лицом в подушку пуховую, пахнувшую знакомым родным ароматом, молча глотал слезы, скрипел зубами. Временами таки забывался – сказывалась бессонная ночь. Потом внезапно приходил в себя. Мысли опять возвращались к прошедшему. Четко представилось ее живое лицо - глаза черные, блестящие, пронзительные; ресницы густые, изогнутые; взгляд добрый, нежный… и беспомощный. Такой взгляд бывает только у человека, с которым вот-вот случится беда. Голову могу дать на отсечение…. И снова, истерзанный бессильной яростью и усталостью, проваливался в зыбкую, как болотный мох, дрему. Судорожно всхлипнув, оторвал лицо от мокрой уже подушки. Господи! вот бы сейчас умереть! Но я уснул. В дорогу нам дали бутылку водки – на пути из Ангарска ее мы и выпили. В самолете то ли поднесут, то ли нет…. Верх взяло последнее предположение, и мы запаслись пузырем коньяка. Сели, взлетели – выпить не из чего. - Слышь, дорогой, - стюарда зовем. – Стакан принеси. Парень бесцеремонный оказался: - Мне плеснете? Незабываемое зрелище – как он пил. Змеей изогнулся в трех плоскостях – чтоб никто не увидел, чтоб коньяк не пролить, чтоб…. Короче выпил и пожелал нам полета спокойного, мягкой посадки. В Челябинск не помню, как прилетели, что делали – кажется, еще где-то пили. Очнулся на остановке в Чапаевке – время полночь, автобусы не ходят. Зять: - Оклемался? Пойдем на дачу – там заночуем. Готов был уже согласиться, но тут какие-то девчонки подходят на остановку. Я к ним – ля-ля, тополя – и пошло, и поехало. Они уж хохочут – нас не боятся. - Перспективы какие? - За нами приедут. - Нас подвезете? Приехали парни на новенькой «Волге» - их забрали, нас подвезли. В центре стоим – по домам или как? - Хочется выпить, - говорит зять. – Только где взять? - Единственный вариант – на Бугор, к отцу в подпол, за настойкой. Когда пробрались во двор через садовую калитку, отец из времянки сердитым вышел: - А я думаю, кто крадется? – и собака не тявкнет. Мы объяснили ситуацию. - В дом не ходите, там мать разбудите – хотите, времянку уступлю? - Да мы и в бане можем…. Батя закуски принес, стаканы и трехлитровую банку настойки. Выпил с нами и ушел во времянку. Никогда до этого, никогда после не было у меня такого душевного единения с зятем. Мы пили и говорили, курили и говорили – за жизнь, за смерть, за смысл сущего. Он рассказывал свою жизнь героическую – я внимал. Банку еще наполняли дважды, не будя ни отца, ни маму. Спать пошли, когда солнце встало, а хозяйка наладилась доить корову. Тут сестра позвонила: - Вы приехали? - Вова спит на отцовом диване. - Ну, пусть спит. Самым трудным на работе после описанных событий стали передачи на радио. У меня вдруг голос срываться начал. Представляете? – микрофон включаю: «говорит Увельский» и… петуха! И о редактора предложила: - Анатолий Егорович, может быть, вам нужна замена? - Хорошо бы! Но вопрос повис в воздухе – то ли забыла о нем Ольга Александровна, то ли оказался трудно решаемым. Впрочем, проблема иссякла сама – и жизнь налаживаться стала. Трубка телефона донесла голос сестры: - Тома (это мама Иры) звонила. У тебя есть письмо из Ангарска? Они прочитали твое послание. Говорит, там четыре раза написана фраза – я боюсь за тебя. Ты как чувствовал что. Письмо от Ирины ты им покажешь? – они готовы прилететь только ради него. - Господи! – облегченно вздохнул. – Я бояться стал твоих звонков. Подумал, опять что случилось в Ангарске. Ну, в принципе, там нет ничего такого, чтобы бросало тень на наши с ней отношения. Отцу не стыдно читать такое письмо дочери. Я покажу его – пусть прилетают. Прилетели. Мама Тома села на мою кровать, уткнулась в письмо и… слезы по щекам. - Прочти, ничего не вижу, - мужу толкает. Голос у Тамары сорвался – с тихим воем она повалилась в подушку. Все посторонние вышли из комнаты. Время спустя Тамара ко мне: - Ты отдашь нам письмо? - Оно адресовано мне. - Нам дорого все, что связано с дочерью. - Память о ней и мне дорога. - Мы вернем тебе твое письмо. Я привезла – вот оно. Я лишь в ответ покачал головой. Тамаре ничего не стоило забрать себе письмо дочери – ведь не кинулся б я его отбирать. Меня просто проверяли по культурному, но на вшивость – я это понял. Письмо у меня – до сих пор храню, как символ любви и чистоты отношений. Вероятно, есть в том своя логика. Девочка всего двадцать лет прожила, но как! – без фальши, с верой в великие идеалы и мудрым пониманием жизни. Ее участие в моей судьбе побудило поиск высоких нравственных идеалов. Быть может, я нашел в ней то, чего тогда не было у меня – внутренней совестливости, сочувствие к человеку со всеми его бедами и незадачами, со всеми его надеждами, и поисками своей судьбы…. Сегодня мне – седьмой десяток. Возраст мудрости, когда многое пережито и о многом еще нужно рассказать людям – что тревожит, волнует, радует. Жаль, нет весов таких, на которых можно было бы определить вклад Ирины Евдокимовой (маркизы Ангарской) в нравственное мое становление, как человека – на сколько стал умнее, добрее, душевнее лишь за неделю общения с ней. А. Агарков февраль 2016 г © santehlit / Анатолий
Рейтинг: нет
Прочитано 249 раз(а)
 |